— Мне все чаще не нравятся ваши тексты, — ни с того ни с сего заявила Тамара. — Вы потеряли ориентиры, это опасно.
— Вот как? — удивился Зимин. — Неужели вы читаете мои книги?
— Постоянно.
— Это же здорово!
— Меня заставляет работодатель.
— Кто же этот замечательный человек?
— Сомневаюсь, что вам нужно это знать. Но я говорю не про само чтение, а про то, что вы пишите. Это ужасно, страшно думать, что ваши книги читает кто-то еще. Я — человек подневольный, но кое-что в жизни понимаю. Но как отразятся ваши туманные измышления на сознании неподготовленного человека?
— Не понимаю. О чем вы?
— Вы слишком легко согласились с Запретом науки. Словно бы подталкиваете и других смириться.
— Я? С чего вы взяли?
— Ваши герои — слабаки!
После таких обидных и несправедливых слов поверишь в самые невероятные совпадения. Эта Тамара, кажется…
— Покажите мне свои руки.
— Зачем?
— Покажите.
Тамара нахмурилась, недовольно заворчала, но руки все-таки протянула. Зимин понюхал и уловил явный запах керосина.
— Это вы подожгли Управление?
— Нет. Но даже если бы и я? Подумаешь. Что такого? Неужели вы против?
— Хороших террористов не бывает.
— Я запачкала руки краской, отмывала бензином.
— Это неважно. Мне пора, не буду вас задерживать. Прощайте. Передавайте привет Нику Пратову.
— Как вы догадались, что он мой работодатель?
— Это неважно.
В одном Тамара была права, хочешь завоевать сердца читателей, пиши правду. Зимин всегда стремился быть честным, и не его вина, что могло создаться впечатление, что он боится быть точным в описании каких-то важных событий, имеющих общественное значение. Дело было не в трусости. Просто сейчас он предпочитал писать о мелких частных вопросах, которые занимают исключительно его, а не общество. Да, Зимин знал о том, что по-настоящему волнует людей. Запрет, например. Но он не был уверен, что его мнение кому-то интересно. Не исключено, что читатели даже не поймут, что он в своем тексте говорит именно о Запрете. Зимину было важно другое, чтобы он сам понимал, о чем пишет и для чего. Честно, но глупо — даже простое предположение, что о его текстах могут так говорить, приводило Зимина в бешенство. Этот кошмар заставлял его переписывать готовые тексты десятки раз. До полного измождения.
Легко Тамаре говорить о Запрете, а вот Зимин не знал, как правильно писать о нем, потому что так и не сумел до конца сформулировать свое мнение. Он не мог понять смысла Запрета, следовательно, не мог принять его или, наоборот, отвергнуть, признав величайшим злом. Зимин не любил судить о том, чего не знает или не понимает. Однако смысл обязательно должен был быть. Только как его обнаружить?
Слова разгадки были сегодня произнесены, он в этом не сомневался. Пока они ускользали от него, но это не страшно, у него есть три месяца, чтобы разобраться во всем. Зимин заставил себя еще раз прослушать интервью фон Могилевца. Но это не помогло. Он стал вспоминать разговор с Ручиным. Важно было восстановить детали, интонации, намеки. Ручин выглядел странно и говорил загадочные фразы. Не помогло, тяжело анализировать разговор, который для тебя ничего не значил. Особенно, если ты старался пропускать реплики собеседника мимо ушей.
Ну, про бессмертие — это понятно. Наступает новая эра. Люди избавляются от самого гнусного ограничителя их поступательного продвижения к совершенству — ожидания смерти. Счастье всем, почти даром. Ожидается, что это приведет… А вот, кстати, к чему это приведет? Так сразу и не скажешь. Очередная загадка.
Зимин отметил, что удачно подобрал слово, потому что, при любых раскладах, загадки предпочтительнее проблем. Люди предпочитают играть, а не переживать и волноваться. Нет, неприятности никому не нужны. Только вот куда от них денешься?
Люди так устроены, что без труда находят проблемы на свою голову. Механизм этой необъяснимой напасти как-то связан с психологией, но как, до конца не ясно. Зимин понимал, что об этом стоит написать книгу, но желания заниматься этим не испытывал. Ему было скучно. Значит, его задели другие слова.
Как там фон Могилевец сказал: «За пятьсот лет можно легко собрать достаточную для счастья сумму». Вот с этим следовало разбираться. Зимин представил себе несчастного человека, обреченного на пятьсот лет рабства. Провести в нищете семь жизней, рассчитывая, что ему потом разрешат вздохнуть свободно, — страшное наказание. Вспомнит ли кто-нибудь через пятьсот лет про обещанное горемыке счастье? Да и удастся ли ему скопить состояние? Кризисы и денежные реформы еще никто не отменял. Кстати, это отличный механизм для того, чтобы отсеивать особенно настойчивых собирателей денег. К тому же можно было не сомневаться, что богатые за пятьсот лет сумеют собрать гораздо больше добра, чем бедняки. Так что разница в благосостоянии между ними не только не сократится, но и стократно увеличится.
Но и это было не то главное, о чем ему нужно было обязательно вспомнить. Да, пятисотлетнее рабство вполне сюжетообразующий факт, но было произнесено что-то еще, не связанное с теорией. Конкретное упоминание о чем-то на первый взгляд и не очень существенном, но сверхважном для понимания происходящего вокруг.
И Зимин стал перебирать в памяти события, которые произошли с ним в последнее время, и внезапно понял, что ключ к разгадке — его странная поездка в Зону досуга. Не просто так Ручин, чуть ли не прямым текстом, объявил Зимина идиотом, он, видите ли, не удосужился разузнать, за какой надобностью туда отправляются люди. Легче всего поездки в Зону досуга можно было объяснить обычной человеческой жадностью. Признаться, вполне понятном в данных обстоятельствах чувстве. Кому охота пятьсот лет зарабатывать в поте лица жалкие копейки, если можно попробовать выиграть те же деньги за неделю?
Но нет, у этих людей была другая цель, они надеялись, что выиграют в рулетку что-то намного более ценное, чем деньги. Теперь неплохо было бы догадаться, что именно. Зимин стал вспоминать, как сам попал в Зону досуга. Не исключено, что и его привела к игровым автоматом стандартная человеческая жадность. Вот будет фокус, если вдруг окажется, что он подчиняется тем же низменным рефлексам, что и остальные игроки.
Но нет, конечно, это было не так. Зимин с облегчением вспомнил, что отправился в свое путешествие только после настойчивых уговоров тети Клавы. «Зачем мне это нужно?» — спрашивал Зимин. Тетя Клава смешно подмигивала, будто бы не сомневалась ни на минуту, что племянник прекрасно знает, для чего состоятельные люди отправляются в Зону досуга, а сейчас ломается, чтобы досадить ей. «Это важно и для тебя, и для всей нашей семьи. Если получится, выиграют все, а если проиграешь, у тебя останется отличный материал для новой книги. При любом развитии событий ты будешь не будешь внакладе. Таких людей ты больше нигде не встретишь, яркие, самобытные личности, любой писатель был бы рад получить подобный опыт». «Не преувеличивай, особого наплыва желающих отправиться в Зону досуга я что-то не заметил». «Почему бы не вспомнить Федора Михайловича Достоевского? Он не брезговал игрой. Или тебе уже и Достоевский не указ? Писатели должны ценить азарт».
Зимин вспомнил свое любимое стихотворение.
А потом ты сказала, что я идиот,
Я хотел возразить и открыл было рот,
И вдруг — образ, очерченный резко.
Ну конечно же он, Достоевский!
Отсылка к Достоевскому оказалась решающей. Зимин согласился на поездку, но вызвать у себя приступ жадности ему так и не удалось. Он не играл, потому что, доверяясь удаче, чувствовал себя глупо. Впрочем, и в мотивах других людей он разобраться не сумел. Заметил только, как одновременно вспыхивали глаза игроков в предвкушении выигрыша, впрочем, и гасли после неудачи они мгновенно, как по команде. Означало ли это, что все люди одинаковые? Вовсе нет. Это говорило лишь о том, что Зимин не смог разобраться в истинных мотивах этих людей. Значит, не доработал.
Странные люди отправились в Зону досуга вместе с Зиминым: инвалид, который двигал фишки покалеченной рукой-клешней; молодой менеджер из банка, красавчик, щеголь и сноб; аристократка, борющаяся из последних сил с неумолимым временем (Зимин предполагал, что она графиня); и полная надежд, решительно настроенная на борьбу за место под солнцем молодая девица. Всех их, когда шарик начинал свой путь по игровому полю рулетки, переполняли недоступные пониманию Зимина надежды на внезапное счастье. А ведь речь шла всего лишь о пластмассовом шарике и не очень больших деньгах! Тем удивительнее было наблюдать за вселенским горем, с которым они воспринимали поражение. Всему виной была жадность? Сомнительно. Если бы неудача касалась только потери денег, всеобщее уныние не было бы столь глубоким. Деньги — важная составляющая человеческой жизни, но далеко не все люди, потеряв их, впадают в депрессию. Поговорка: не в деньгах счастье, придумана не марсианами. У азартных людей, а в Зоне досуга обычно встречаются именно они, возникает другое желание — отыграться. В казино деньги легко приходят и также легко уходят. Дело житейское. Совсем не так было у людей, за которыми наблюдал Зимин. Для них проигрыш оказывался очень сильным разочарованием. Он даже придумал литературную аналогию. Вот обещают бедному человеку десять тысяч евро, просто так, если ему повезет вытянуть счастливый жребий. В случае неудачи десять тысяч ему все равно отдадут, но только если он выкопает с помощью обычной лопаты траншею двухметровой глубины, шириной четыре метра, длиной пятьсот метров. Именно так. Неприятная промашка, но не смертельная. Но какое разочарование! Кому охота лопатой орудовать из-за собственного невезения.