Заехав на парковочное место немного не до конца, Джейкоб оставил машину на нейтральной скорости. Он выключил стерео и долго смотрел на Джулию, свою жену. Вращение Земли увело Солнце за горизонт, а оставшееся пространство парковки — под дно машины. Стало темно: десятилетие заката.
— Ничего не изменилось, — сказал Джейкоб, проводя рукой по ограде, сложенной из камня, пока они шагали по мшистой дорожке ко входу. Джейкоб гадал, как и десять лет назад, как ухитряются класть такие стены.
— Я помню все, кроме нас, — заметила Джулия с отчетливым смешком.
Они зарегистрировались, но прежде чем нести в номер вещи, подошли к камину и опустились в отрубающие все чувства кожаные кресла, которых не помнили, но после уж вспоминали то и дело.
— Что мы пили, когда сидели тут в прошлый раз? — спросил Джейкоб.
— Я-то помню, — ответила Джулия, — потому что меня тогда очень удивил твой выбор. — Розовое.
Джейкоб, весело хохотнув, спросил:
— А что такого в розовом?
— Ничего, — рассмеялась Джулия, — просто это было неожиданно.
Они заказали два бокала розового.
Они пытались вспомнить о первом приезде все до мельчайших деталей: кто в чем был (какая одежда, какие украшения), что и когда говорилось, какая играла музыка (если она была), что шло по телевизору над баром самообслуживания, какие дополнительные закуски подавали, какие анекдоты рассказывал Джейкоб, стараясь произвести на нее впечатление, какими пытался увести разговор в сторону, когда о чем-то не хотел говорить, что думали они, кто набрался храбрости подтолкнуть недавних молодоженов на невидимый мост между местом, где они находились (и где было волнующе, но ненадежно) и где хотели оказаться (там и волнующе и надежно), над бездной столь многих возможных бед.
Гладя грубо вытесанные перила, они поднялись в столовую, где их ждал ужин при свечах, приготовленный почти полностью из продуктов, выращенных тут же, при отеле.
— Кажется, как раз в этой поездке я объяснял, почему не складываю очки, а оставляю их на тумбочке у кровати.
— Кажется, да.
— Еще по бокалу розового.
— Помнишь, ты вышла из ванной и минут двадцать не могла заметить записку, которую я начертил в масле у тебя на тарелке?
— "Мои помаслы о тебе".
— Ага. Тупейшая шутка. Прости за то.
— Если бы мы сидели ближе к огню, ты бы, может, и спасся.
— Ну да, трудно толковать лужицу. А, ладно. В другой раз мой "замасел" будет получше.
— Другой раз — это сейчас, — сказала Джулия, с намеком и с призывом.
— Что ж, мне теперь сбивать сливки? — И подмигнул: — Сбивать?
— Да, я поняла.
— Твоя мягкость сделает честь любому маслу.
— Так скажи мне что-нибудь хорошее.
— Я знаю, что ты думаешь: масляные шуточки, молочные!
Это вызвало смешок. Джулия неосознанно попыталась скрыть желание рассмеяться (не от Джейкоба, а от себя), и неожиданно ей захотелось привстать через стол и коснуться его.
— Что? Не справляюсь?
Еще смешок.
— Масло предшествует эссенции.
— Вот тут не поняла. А что скажешь, не перейти ли нам к шуткам про хлеб? Или, может, даже к диалогу?
— Выдоил досуха?
— Пощади, Джейкоб.
— Да я просто квашу!
— Вот это лучшая из всех. Определенно на ней-то и надо остановиться.
— Ну, чтобы развеять всю это молочницу: я ведь самый веселый парень из всех, кого ты встречала в жизни?
— Только потому, что Бенджи еще не парень, — ответила Джулия, но его всепоглощающая спешка и всепоглощающая потребность быть любимым подняли в ней волны любви, уносящей в океан.
— Людей убивает не оружие, людей убивают другие люди. Тостеры не жарят тосты, жар жарит тосты.
— Тостеры жарят хлеб.
— Кефир-циент погрешности невелик!
Что, если она даст ему сполна ту любовь, которая ему нужна и которую ей необходимо отдать, если она скажет: "От твоего ума мне хочется тебя касаться?"
Что, если он смог бы удачно отшутиться или, еще лучше, промолчать?
Еще бокал розового.
— Ты украл часы с комода! Я внезапно вспомнила!
— Я не крал часов.
— Крал, — сказала Джулия, — это точно ты.
Единственный раз в жизни он изобразил голос Никсона:
— Я не жулик!
— Ну, ты определенно им был. Там лежала мелкая грошовая чепуховина. После того как мы кончили. Ты подошел к комоду, остановил часы и сунул их в карман пиджака.
— Зачем мне это понадобилось?
— Ну, наверное, должно было показаться романтичным? Или смешным? Или ты пытался предъявить мне свидетельство своей непредсказуемости? Я не знаю. Вернись туда и спроси себя.
— Ты точно меня вспоминаешь? А не другого какого-то парня? Другую романтическую ночь в отеле?
— Никогда не было у меня романтической ночи в отеле с кем-то еще, — сказала Джулия то, что не нужно было говорить и не было правдой, но ей хотелось угодить Джейкобу, в этот момент — особенно. Ни он, ни она не знали, сделав лишь несколько шагов по невидимому мосту, что мост никогда не кончится, что весь остаток их совместной жизни каждый шаг к доверию будет требовать следующего шага к доверию. В тот момент ей хотелось угодить Джейкобу, но так будет не всегда.
Они просидели за столом до тех пор, пока официант покаянно не объявил, что ресторан закрывается до утра.
— Как назывался тот фильм, который мы не смотрели?
Им теперь нужно было идти в свой номер.
Джейкоб положил сумку на кровать, как и в тот раз. Джулия переставила ее на ступень в изножье, как в тот раз. Джейкоб вынул косметичку.
Джулия сказала:
— Понимаю, что не надо, но интересно, что сейчас дети делают.
Джейкоб усмехнулся. Джулия переоделась в свою "соблазнительную" пижаму. Джейкоб наблюдал за этим, не замечая никаких перемен, произошедших с ее телом за десять лет с их последнего приезда, потому что с тех пор он видел ее тело практически каждый день. Он до сих пор, будто подросток, украдкой бросал взгляды на ее груди и бедра, до сих про фантазировал о том, что было реальным и принадлежало ему. Джулия чувствовала, что он ее разглядывает, и ей это нравилось, поэтому она не спешила. Джейкоб переоделся в трусы-боксеры и футболку. Джулия подошла к умывальнику и ритуально запрокинула голову — старинная привычка, — изучая себя и осторожно оттягивая нижнее веко, будто собиралась вставить контактную линзу. Джейкоб вытащил обе зубные щетки и выдавил на каждую зубной пасты, затем положил щетку Джулии вверх щетиной на раковину.
— Спасибо, — сказала она.
— Не. За. Что, — ответил Джейкоб дурашливым роботским голосом, совершенно беспричинное включение которого могло быть только отражением беспокойства о тех эмоциях и действиях, которых они от себя вроде бы ожидали теперь. Или Джулии так показалось.
Чистя зубы, Джейкоб думал: "Что, если у меня не встанет?" Джулия, чистя зубы, выискивала в зеркале то, чего не хотела бы видеть. Джейкоб побрызгал по пять секунд "Олд спайса" на каждую подмышку (хотя во сне не потел и особенно не ворочался), обтер лицо пенкой для нормальной и жирной кожи (хотя у него была сухая), затем нанес ежедневый увлажняющий лосьон широкого спектра с фотозащитой на 30 (хотя солнце село несколько часов назад, а спать ему предстояло под крышей). Он еще подмазал лосьоном в проблемных зонах: вокруг ал (это слово он узнал только благодаря невротичным поискам в "Гугле": Бедный Йорик, где алы твоего отсутствующего носа), между бровями и над верхними веками. У Джулии схема была посложнее: умывание лица основным тоником, нанесение суперсильного ночного восстанавливающего крема с витамином А, увлажняющего крема, нанесение вокруг глаз осторожными постукиваниями подтягивающего мультиактивного ночного крема от "Ланком". Джейкоб отправился в спальню и сделал растяжку, над которой неизменно потешались все домашние, зато на ее необходимости для человека с сидячей работой настаивал мануальный терапевт, и она действительно помогала. Джулия почистила зубы нитью "Орал-би глайд", которая, хотя одновременно и кошмар для экологии и мошенничество, спасала ее от рвотных позывов. Джейкоб вернулся в ванную и использовал самую дешевую нить, какую нашел в аптеке: нитка и есть нитка.
— А щеткой? — спросила Джулия.
— Минуту назад. Бок о бок с тобой.
В ладонях Джулии без следа исчезла плюшка крема для рук.
Они перешли в спальню, и Джейкоб сказал: "Надо отлить", как всегда говорил в такой момент. Вернулся в ванную, заперся, выполнил свой одинокий вечерний ритуал и для полной видимости спустил воду в унитазе, которым не пользовался. Когда он вернулся, Джулия сидела на кровати, привалившись спиной к спинке, и втирала в бедро согнутой в колене ноги ночной крем "Л’Ореаль" с коллагеном. Джейкобу нередко хотелось ей сказать, что в этом нет необходимости, что он ее будет любить такой, какая она есть, так же как и она будет любить его; но желание чувствовать себя привлекательной было частью ее натуры, так же, как это было частью и его натуры, и это тоже следовало любить. Джулия собрала волосы сзади.
Джейкоб потрогал настенный коврик с изображением морского сражения, увенчанным лентой с надписью "Война 1812: Американский инцидент" и заметил:
— Мило.
Помнит ли она?
Джулия сказала:
— Пожалуйста, вели мне не звонить детям.
— Не звонить детям.
— Ясно, я не должна.
— Или позвони им. Отпускной фундаментализм не для нас.
Джулия рассмеялась.
Перед ее смехом Джейкоб никогда не мог устоять.
— Иди сюда, — позвала она, похлопав рядом с собой по кровати.
— Завтра у нас большой день, — заметил Джейкоб, подсветив сразу несколько аварийных выходов: им нужно отдохнуть, завтрашний день важнее сегодняшнего вечера, он не расстроится, если она скажет, что устала.
— Ты, наверное, вымотался, — сказала Джулия, слегка перенаправив ход событий, — она переложила бремя решения на Джейкоба.
— Ага, — ответил он, почти вопросительно, почти принимая роль. — Да и ты ведь тоже, — предлагая ей принять ее роль.
— Ложись, — попросила Джулия, — обними меня.