А может, зацепилась за реликт давнишней битвы, который, наверное, спокойно можно осмотреть и изучить, и даже оценить.
Что, если вместо извинений и отступления он спросил бы, недавно возникла эта необходимость прикрываться или давно, но в связи с новыми обстоятельствами?
Когда оборонительные линии Роберта Ли под Петерсбергом были прорваны и эвакуация Ричмонда стала неизбежна, Джефферсон Дэвис отдал приказ вывезти из города казну конфедератов. Ее отправили поездом, а затем везли в фургоне под присмотром множества глаз и под защитой множества рук. Северяне наступали, Конфедерация дробилась, и пять тонн золотых слитков растворились без следа, хотя считается, что они где-то зарыты.
Что, если вместо извинений и отступления он подошел бы к ней, дотронулся, показал, что не только по-прежнему хочет любить ее, но и по-прежнему принимает риск быть отвергнутым?
В первый приезд Джейкоба в Израиль кузен Шломо привел родню к Куполу Скалы, куда в тот момент пускали немусульман. Джейкоба рвение мужчин на молитвенных ковриках тронуло не меньше, чем рвение евреев внизу. И даже больше, потому что здесь молельщики едва помнили себя: у Стены Плача люди просто раскачивались, здесь же они выли. Шломо объяснил: они стоят над пещерой, вырезанной в Камне Основания, а в полу этой пещеры небольшое углубление, под которым, считается, есть еще одна пещера, часто именуемая Колодцем Душ. Именно там Авраам ответил на призыв Господа и готовился принести в жертву своего любимого сына; оттуда восшел на небо Мухаммед; там был погребен Ковчег Завета, полный разбитых и неповрежденных скрижалей. Согласно Талмуду, этот камень располагается в центре мироздания и служит крышкой бездны, в которой до сих пор бушуют воды Всемирного Потопа.
— Мы стоим над величайшим в мире археологическим памятником, которого никогда не будет, — сказал Шломо, — тут хранятся самые ценные в мире предметы и тут сходятся история и религия. Все это под землей, и человек никогда к этому не прикоснется.
Ирв твердо верил, что израильтяне должны раскопать Скалу, чем бы это ни обернулось. Это культурный, исторический и интеллектуальный долг. Но для Джейкоба эти предметы, пока их не раскопали — пока на них нельзя посмотреть, пока до них не дотронешься, — останутся фикцией. Так что лучше не вытаскивать их на свет.
Что, если вместо извинений и отступления Джейкоб подошел бы к Джулии и сорвал с нее полотенце, как поднял перед свадьбой фату, удостоверяясь, что она та самая, кем себя объявила, — женщина, которую он все еще хочет?
Джейкоб старался вести разговоры с Джулией подпольно, но ей нужно было, чтобы финал их семьи был зримым и осязаемым. Она подчеркивала неизбывное уважение к Джейкобу, желание остаться друзьями, лучшими друзьями, и быть хорошими разведенными родителями, лучшими, прибегнуть к помощи посредника и не увязнуть во всем том, на что не надо тратить силы, жить неподалеку друг от друга и вместе ездить в отпуск и танцевать друг у друга на свадьбах — хотя сама клялась, что больше не выйдет замуж. Джейкоб соглашался, не веря, что хоть одно из предсказаний Джулии сбудется. Они столько всего прошли: бессонные ночи с новорожденными, прорезывание зубов, падения с детских велосипедов, физиотерапия Сэма. И эти, вероятно, пройдут.
Они могли скользить по комнатам, избегая друг друга, и в разговоре выстраивать иллюзию надежности, но никакого противостояния не могло быть, если в комнате или при разговоре присутствовал один из мальчиков. Не раз и не два Джулия, бросив взгляд на кого-нибудь из детей — Бенджи, поднявшего глаза от рисунка Одиссея перед циклопом, Макса, изучающего волоски на собственной руке, Сэма, тщательно залепляющего наклейками отверстия на страницах скоросшивателя, — и думала: Я не могу.
И Джейкоб думал: Мы не допустим.
Дамаск
За день до того, как началось разрушение Израиля, Джулия с Сэмом второпях собирали вещи, пока водитель из "Убера" по имени Мохаммед не решил выставить им однозвездочный рейтинг, заклеймив как нехаляльных пассажиров. Джейкоб собирал Бенджи, одетого пиратом, на день к бабушке.
— Ничего не забыл? — спросила Сэма Джулия.
— Нет, — ответил он, не в силах совершить геркулесово усилие, чтобы скрыть беспричинное раздражение.
— Не неткай маме, — вмешался Джейкоб, ради Джулии и ради себя. В последние две недели они не вели себя как партнеры — не от бессердечия, а просто от отсутствия необходимости делать что-то вместе. Выдавались моменты, обычно вызванные их удивленным осмыслением каких-то слов или поступков кого-то из детей, когда возникало чувство, что Джейкоб с Джулией снова в одной команде. В день, когда умер Оливер Сакс, Джейкоб немного рассказал о жизни своего кумира, описал круг его интересов, упомянул его тайную гомосексуальность и то, как он использовал леводопу[13] для лечения кататонического ступора, и что, пожалуй, самый интересный и востребованный человек последней половины столетия больше тридцати лет соблюдал целибат.
— Целибат? — спросил Макс.
— То есть не занимался сексом.
— И что?
— То, что он всячески стремился воспринять все, что предлагает мир, но не хотел, или не мог, отдавать другим себя.
— Может, он был импотентом, — предположила Джулия.
— Нет, — ответил Джейкоб, чувствуя, как раскрывается рана, — он просто…
— …или просто терпел.
— Я целибат, — сказал Бенджи.
— Ты? — переспросил Сэм. — Ты Уилт Чемберлен.
— Я не он, и я не всовывал пенис в вагину другого человека.
Такой спор о целибате казался забавным. Упоминание "вагины другого человека" казалось забавным. Но Бенджи каждые пять минут отмачивал что-нибудь: еще смешнее, еще заумнее. Это не было похоже на метафору или на нечаянную мудрость. Не задевало никаких обнаженных нервов. Но в первый раз после находки телефона это заставило Джулию встретиться глазами с Джейкобом. И в эту секунду он понял, что они смогут все исправить.
Но пока чувство локтя между ними еще не возникло.
— А что я сказал? — не понял Сэм.
— Все дело в том, как ты это сказал, — ответил Джейкоб.
— Как я сказал, что я там такого сказал?
— Ва-от та-ук, — тут же передразнил Джейкоб Сэма.
— Я могу вести свою партию в разговоре с сыном, — сказала Джулия Джейкобу и спросила Сэма: — Щетку зубную не забыл?
— Конечно, он взял щетку, — вставил Джейкоб, слегка сменив регистр лояльности.
— Черт! — Сэм бросился вверх по лестнице.
— Он хотел, чтобы ты был с ним, — сказала Джулия.
— Нет. Сомневаюсь, что так.
Она подхватила Бенджи:
— Я буду скучать о тебе, мой мужичок.
— Опи говорит, что у него дома мне можно говорить плохие слова.
— У него в доме свои правила, — сказал Джейкоб.
— Ну, нет, — вмешалась Джулия.
— Срать или пенис.
— Пенис — это не плохое слово, — сказал Джейкоб.
— Сомневаюсь, что слушать такие слова от тебя понравится оми.
— Опи сказал, это до лампочки.
— Ты что-то недослышал.
— Он сказал: "Оми нам до лампочки".
— Он пошутил, — сказал Джейкоб.
— Мудак — плохое слово.
Сэм сбежал по ступенькам с зубной щеткой в руке.
— Парадные туфли? — спросила Джулия.
— Бляа-а.
— Бля тоже, — сказал Бенджи.
Сэм взбежал обратно к себе.
— Может, дать ему побольше свободы? — предложил Джейкоб в форме вопроса, нарочито адресованного коллективному разуму.
— Я, кажется, его не прессую.
— Ты, конечно, нет. Я просто к тому, что роль плохого полицейского в поездке мог бы взять на себя Марк. Если понадобится.
— Надеюсь, не понадобится.
— Сорок половозрелых подростков на выезде?
— Я бы не назвала Сэма половозрелым подростком.
— Половозрелым? — спросил Бенджи.
— Я рад, что там будет Марк, — сказал Джейкоб. — Знаешь, ты, наверное, и не помнишь, но ты кое-что о нем сказала пару недель назад, в контексте…
— Я помню.
— Мы много всего наговорили.
— Много.
— Просто хотел это сказать.
— Не очень поняла, что ты сейчас сказал.
— Вот это.
— У тебя есть возможность узнать его немного получше, — сказала Джулия без перехода.
— Макса?
— А то так и отсидитесь в своих отдельных мирах.
— У меня нет мира, так что такой проблемы не возникнет.
— Будет весело встречать завтра израильтян.
— Да ну?
— Вы с Максом будете отрядом "Америка".
Спустился Макс.
— Зачем вы про меня говорите?
— Мы не говорим про тебя, — ответил Джейкоб.
— Я говорила папе, что вам с ним надо постараться найти чем заняться вместе, пока все в разъездах.
Звякнул звонок.
— Мои пришли, — сказал Джейкоб.
— Вместе вместе? — шепотом спросил у Джулии Макс.
Джейкоб отворил дверь. Бенджи вывернулся из рук Джулии и бросился к Деборе.
— Оми!
— Привет, оми! — сказал Макс.
— А у меня эбола? — спросил Ирв.
— Эбола?
— Привет, опи.
— Клевый костюм Моше Даяна.
— Я пират.
Ирв склонился до уровня Бенджи и, наверное, великолепно — если бы кто-то знал, с чем сравнить, — изобразил голос Моше Даяна:
— Сирийцы скоро убедятся, что дорога из Дамаска в Иерусалим ведет еще и из Иерусалима в Дамаск!
— Р-р-р!
— Я написала его распорядок, — сказала Джулия Деборе, — и собрала сумку с кое-какой едой.
— Я за свою жизнь приготовила один-два миллиона обедов.
— Знаю, — сказала Джулия, стараясь ответить взаимностью на явную симпатию Деборы, — просто хотела все сделать, чтобы вам было легче.
— У меня холодильник забит всякой мороженой снедью, — сказала Дебора Бенджи.
— Вегетерьянским беконом?
— Угу.
— Бля-а-а.
— Бенджи!
Сэм сбежал по лестнице с туфлями в руках, замер, воскликнул "черт побери!" и опять развернулся.
— Выражения!