— Не раздувать что?
— Да ничего. Просто не раздувай.
— Ты боишься, что будешь за меня краснеть?
— Да. Ты заставила меня сказать.
— Сэм, мы сюда приехали зажечь…
— Не говори зажечь.
— …И меньше всего мне хочется, чтобы было тоскливо.
— И тоскливо.
Марк показал Джулии большой палец, и она начала говорить:
— Могу я попросить минуту внимания?
Никто и ухом не повел.
— Йу-хху!
— И йу-хху, — прошептал Сэм, ни к кому не обращаясь.
Марк пустил в ход баритон, превращая бубенчики танцовщицы в китайские наддверные колокольцы.
— Закрыли рты, смотрим сюда, быстро!
Дети притихли.
— Отлично, — сказала Джулия. — Как вы, наверное, знаете, я мама Сэма. Он просил меня не раздувать, поэтому я сразу перехожу к делу. Во-первых, хочу сказать, что я просто балдею, как классно мне быть здесь с вами.
Сэм закрыл глаза, приказывая себе выключить реальность.
— Нам предстоит интересное, трудное и захватывающее дело.
Она увидела, что Сэм закрыл глаза, но не могла понять, что такого сделала.
— Итак… кое-какие бытовые мелочи, прежде чем я раздам ключи, которые, как я понимаю, не ключи, а карточки, но мы будем называть их ключами. Вы убедитесь, что я очень спокойный человек. Но спокойствие — это улица с двусторонним движением. Я понимаю, что вы приехали сюда наслаждаться жизнью, но не забывайте, что вы еще и представляете нашу Джорджтаунскую среднюю школу, не говоря уж про нашу островную родину, Федеративные Штаты Микронезии!
Она подождала аплодисментов. Или чего-нибудь. Билли вспугнула тишину одиноким хлопком, и тут же неловкость горячей картофелиной обожгла ей ладони.
Джулия продолжила:
— Значит, я уверена, никому не нужно напоминать, что никаких легких наркотиков никто не употребляет.
Сэм потерял власть над мышцами шеи, его голова склонилась к груди.
— Если вам что-то выписал врач, это, конечно, допустимо, но только если вы не принимаете лекарство как допинг и не злоупотребляете им. Дальше: я понимаю, что большинству из вас нет и тринадцати, но я хочу еще затронуть вопрос о сексуальных отношениях.
Сэм отошел в сторону. Билли последовала его примеру.
Марк, видя, к чему все клонится, вмешался:
— Полагаю, основная мысль, которую хочет донести миссис Блох, — не делайте ничего такого, о чем вы не хотите, чтобы мы сообщили вашим родителям. Потому что я расскажу об этом вашим родителям, и тогда вам точно не поздоровится. Понятно?
Школьники закивали.
— Курт Кобейн вышиб себе мозги из-за кого-то вроде моей матери, — прошептал Сэм Билли.
— Ты к ней слишком строг.
— Неужели?
Раздавая карточки-ключи, Марк объявил:
— Отнесите вещи, распакуйтесь, телевизор не включайте и не прикасайтесь к мини-бару. Встречаемся в моем номере, одиннадцать — двадцать четыре, ровно в два. У кого с собой гаджеты, запишите: одиннадцать — двадцать четыре, в два. Нет гаджета, попробуйте использовать мозг. Теперь, как умные и целеустремленные молодые люди, вы используете это время, чтобы еще раз изучить установочные документы и четко отработать на вечерней мини-сессии. У вас есть номер моего мобильного на случай, и только на тот случай, если стрясется что-то неожиданное. Знайте, что я вездесущ. Иначе говоря, даже если меня нет рядом, я все вижу и слышу. До встречи.
Разобрав карточки, дети разбежались по комнатам.
— И тебе, — сказал Марк, протягивая карточку Джулии.
— Президентский люкс, я полагаю?
— Точно. Но боюсь, президента Микронезии.
— Спасибо, что выручил.
— Спасибо, что выставила меня крутым перцем.
Джулия рассмеялась.
— Не хочешь хлопнуть стаканчик? — спросил Марк.
— Серьезно? Прям стаканчик-стаканчик?
— Питьевой релаксант. Ага.
— Мне надо узнать, как там у стариков Джейкоба. Они забрали Бенджи на выходные.
— Миленько.
— А то вернется латентным Меиром Кахане в фазе формирования.
— А?
— Он был оголтелым правым…
— Тебе нужно прям стаканчик-стаканчик.
И внезапно не осталось никаких организационных задач для решения, никакой пустой болтовни, а только подползающая тень их разговора в злосчастной мебельной галерее, и все то, что Джулия знала, но не стала бы ни с кем делить.
— Ну иди звони.
— Да это пять минут, не больше.
— Ну, сколько бы ни было. Напиши мне, как будешь готова, и встретимся в баре. Времени у нас навалом.
— Не слишком рано для выпивки?
— В истории тысячелетия?
— По времени дня.
— В твоей жизни?
— По времени дня, Марк. Ты уже опьянен своим холостячеством.
— Пьяный человек не сказал бы тебе, что холостяком называется тот, кто никогда не был женат.
— Ты опьянен своей свободой.
— Ты имеешь в виду одиночество?
— Я попыталась сказать твоими словами.
— Я опьянен своей новой трезвостью.
Джулия считала, что она проницательнее многих, когда речь идет о мотивах других людей, но тут не могла разобрать, что делает Марк. Заигрывает с женщиной, которую хочет? Ободряет человека, которому сочувствует? Невинно дурачится? А что делает она? Любые угрызения совести, которые она могла бы испытать по поводу флирта, теперь были столь далеко за горизонтом, что полностью пропали из виду. Если на то пошло, ей было жаль, что Джейкоб этого не видит.
У них была своя система тайных знаков, секретного обмена сообщениями: при младших детях говорить беззвучно, при Исааке шепотом, писать друг другу записки о содержании текущего телефонного разговора, жесты и гримасы, естественно сформировавшиеся за годы. Например, в кабинете рава Зингера Джулия потерла бровь двумя пальцами и слегка покачала головой, одновременно раздувая ноздри, что означало: смирись. Они умели найти способ понять друг друга, несмотря на все барьеры. Но им нужны были барьеры.
Ее мысли метнулись в другую сторону: Джейкоб однажды усадил Сэма слушать подкаст о почтовых птицах в Первую мировую войну, и тема захватила воображение мальчика — он попросил на день рождения домашнего голубя. Умиленная оригинальностью просьбы и, как всегда, стремясь не только сделать все ради благополучия детей, но и показать, что она все ради этого делает, Джулия отнеслась к просьбе серьезно.
— Они прекрасно живут в доме, — сообщил Сэм. — Есть такие.
— В доме?
— Да. Нужна большая клетка, но…
— А как же Аргус?
— …Немного дрессировки…
— Отличное слово.
— Мам. Немного дрессировки, и они прекрасно подружатся. А когда…
— А как быть с пометом?
— Они носят голубиные трусы. Ну, фактически подгузники. Меняешь раз в три часа.
— Ну, совсем никаких проблем.
— Я бы мог менять.
— Ты уходишь в школу дольше, чем на три часа.
— Мам, это будет так весело! — воскликнул Сэм, вскидывая кулаки в той манере, которая однажды заставила Джейкоба задуматься, а нет ли у мальчика синдрома Аспергера в легкой форме. — Мы могли бы брать его в парк, или в школу, или к бабушке, да хоть куда, прицепить к его ошейнику записку, и он доставит ее прямо домой.
— А могу я спросить, что тут веселого?
— Серьезно?
— Объясни своими словами.
— Если это не понятно, то я не знаю, как можно объяснить.
— А трудно их обучать?
— Легче легкого. В принципе, нужно просто устроить ему классный дом, и он будет охотно туда возвращаться.
— А что такое для них классный дом?
— Ну, он просторный, светлый и окружен сеткой, мелкой: чтобы голубь не мог просунуть сквозь нее голову и застрять.
— Как-то не очень весело.
— А пол выстилается дерном, который регулярно меняют. И ставят ванночку, которую надо регулярно мыть.
— Ага.
— Ну и всякие вкусные угощения типа цикория, ягод, гречки, льняного семени, пророщенной золотистой фасоли, вики.
— Вики?
— Не знаю, я это читал.
— Ну а просторная клетка, это какая?
— Совсем классно будет шесть на девять.
— Шесть на девять чего?
— Футов. Шесть футов в длину и в ширину, девять в высоту.
— И где мы поставим такую просторную клетку?
— В моей комнате.
— Придется поднимать потолок.
— А это разве возможно?
— Нет.
— Ну, тогда она может быть чуть пониже, но все равно хорошая.
— А если ему не понравится его дом?
— Понравится.
— Но если нет?
— Мам, ему понравится, потому что я буду делать все, что надо делать, чтобы получился отличный дом, который голубь полюбит.
— Я просто спрашиваю, что, если нет.
— Мам.
— Я не могу задать вопрос?
— Наверное, он тогда не возвращается. Так? Улетает и остается летать.
Прошла всего неделя, и Сэм забыл о существовании почтовых голубей — он узнал, что на свете существуют ружья "Нерф", — но Джулия не забыла, как он тогда сказал: Улетает и остается летать.
— Почему бы нет? — сказала она Марку, жалея, что рядом нет подходящей поверхности, чтобы постучать костяшками пальцев. — Давай хлопнем стаканчик-стаканчик.
— Всего один?
— А пожалуй, ты прав, — ответила она, поправляя перышки перед полетом, который проверит ее клетку на удобство. — Для этого уже поздно.
Иная жизнь другого человека
Прошло больше восьми часов с тех пор, как они в молчании приехали от ветеринара, четыреста девяносто минут избегания друг друга в одном доме. Продукты были, но возиться у плиты не хотелось, поэтому Джейкоб разогрел в микроволновке буррито. Выложил дюжину морковок-младенцев, не имевших ни шанса быть съеденными, и основательный ком хумуса, чтобы Джулия, вернувшись, увидела — из контейнера взяли немало. С подносом он отправился к Максу, постучал в дверь и вошел.
— Я не сказал, что можно войти.
— Я не спрашивал разрешения. Просто даю тебе время выдернуть пальцы из носа.
Макс сунул палец в нос. Джейкоб опустил тарелку на письменный стол.
— Чего поделываем?
— Ничего не поделываем, — ответил Макс, переворачивая планшет экраном вниз.