— Да. И если не можешь сохранить тайну от своих родных, то от кого сможешь?
— Я отрекаюсь от семьи. Давай, скажи мне.
Тамир соскреб остатки лапши и сказал:
— Перед тем, как полечу домой.
— Что?
— Скажу перед отлетом.
— Ты не можешь так с нами обойтись.
Мог ли он?
— Могу.
Ирв грохнул ладонью по столу.
— Я скажу Максу, — объявил Тамир. — Заранее сделаю подарок на бар-мицву. Как он распорядится информацией — его дело.
— Ты знаешь, бар-мицва у Сэма, не у меня, — сказал Макс.
— Конечно, — ответил Тамир, подмигивая. — Это подарок очень заранее.
Он положил ладони Максу на плечи и привлек его к себе. Почти касаясь губами Максова уха, стал шептать. А Макс улыбнулся. И рассмеялся.
Пока шли к машине, Ирв все показывал Джейкобу, что надо взять у Тамира одну из сумок, а Джейкоб показывал в ответ, что тот ему не отдаст. И Джейкоб махал Максу, чтобы тот поговорил с Бараком, а Макс в ответ махал, рассказывая, что лучше бы отец — что, покурил через дырку в горле? Вот они шли, четверо мужчин и один почти мужчина, и при этом обменивались дурацкими знаками, которые почти ничего не передавали и ни от кого ничего не скрывали.
— Как ваш дед? — спросил Тамир.
— Если сравнить с чем?
— С тем, каким он был последний раз, когда я его видел.
— Это было десять лет назад.
— И он, видимо, постарел.
— Через пару дней он переезжает.
— Совершает алию?[33]
— Угу. В Еврейский дом.
— Сколько ему осталось?
— Ты спрашиваешь, сколько еще, можно предположить, он проживет?
— Ты находишь такие сложные формулировки для самых простых вещей.
— Я могу сказать лишь то, что говорит врач.
— И что же?
— Он мертв уже пять лет.
— Медицинское чудо.
— Не только медицинское. Не сомневаюсь, он все бы отдал, чтобы повидаться с тобой.
— Давай сначала к вам. Бросим чемоданы, поздороваемся с Джулией.
— Ее не будет дома до позднего вечера.
— Ну перекусим да побездельничаем. Хотелось бы взглянуть на твою аудиовизуальную систему.
— Не думаю, что у нас такая есть. И он обычно очень рано ложится, как…
— Ты наш гость, — сказал Ирв, похлопывая Тамира по спине. — Все, что ты хочешь.
— Конечно, — согласился Джейкоб, вставая на сторону мира в его борьбе против деда. — Можно и позже. Или завтра.
— Я привез ему халвы.
— Он диабетик.
— С арабского базара.
— Знаешь, диабету, в общем, все равно, откуда.
Тамир вынул из сумки халву, развернул, отколупнул кусок и сунул в рот.
— Я поведу, — сказал Джейкоб Ирву, когда подошли к машине.
— Почему?
— Потому что я поведу.
— Я думал, езда по трассе тебя нервирует.
— Не смеши, — ответил Джейкоб, посылая в сторону Тамира снисходительную улыбку. А потом сказал Ирву с нажимом: — Дай ключи.
Усевшись, Тамир прижал подошву правой ноги к ветровому стеклу, вывесив мошонку на обозрение всех инфракрасных видеофиксаторов, которые им придется миновать. Он сплел пальцы за головой — опять хруст фаланг, — кивнул и начал:
— По правде говоря, я заколачиваю кучу бабок.
"Ну понеслась, — подумал Джейкоб. — Тамир, изображающий плохого артиста, изображающего Тамира".
— Хайтек попер в гору, и мне хватило ума — смелости хватило — в нужный момент сунуться в кучу разных дел. Это секрет успеха: сочетание интеллекта и смелости. Потому что в мире куча умных людей и в мире куча смелых, но если пойдешь искать, чтобы и умные и смелые, толпу не соберешь. И еще мне повезло. Слушай, Джей…
"С чего он решил, что может по своей прихоти усекать мое имя? Это акт агрессии, пусть даже я не могу его расшифровать, пусть даже ему это нравится".
— Я не верю в везение, но только дурак откажется признать, как важно оказаться в нужном месте в нужное время. Ты сам управляешь судьбой. Вот как я говорю.
— Да так все говорят, — заметил Джейкоб.
— И однако мы не всем можем управлять.
— Как в Израиле? — спросил Ирв с заднего сиденья.
— В Израиле?
Ну понеслось!
— Израиль процветает. Пройдись вечерком по Тель-Авиву. Там больше культуры на квадратный фут, чем где-либо в мире. Посмотри на нашу экономику. Нам шестьдесят восемь лет — это меньше, чем тебе, Ирв. У нас всего семь миллионов населения, никаких ископаемых, и мы ведем непрерывную войну. И вот при всем этом у нас больше компаний на платформе НАСДАК, чем у любой другой страны, кроме Америки. У нас новых предприятий открывается больше, чем в Китае, Индии и Британии, и мы регистрируем больше патентов, чем любая другая страна мира, — включая вашу.
— Дела идут, — согласился Ирв.
— Нигде и никогда на земле не шли лучше, чем сейчас в Израиле.
— А расцвет Римской империи? — Джейкоб не смог не спросить.
— И где они сейчас?
— Это так римляне спрашивали про греков.
— Мы живем не в той квартире, которую вы видели. Мы постоянно переезжаем. Это выгодно, да и вообще хорошо. Сейчас живем в триплексе — три этажа. Там семь комнат.
— Восемь, — поправил Барак.
— Точно. Восемь.
Все это постановка, напомнил себе Джейкоб, или попытался убедить себя в этом, почувствовав, как шевельнулась в нем ревность. Обычное дело. Никто не старается тебя принизить.
Тамир продолжал:
— Восемь жилых комнат, хотя нас всего четверо, пока Ноам в армии. По две комнаты на человека. Но мне нравится простор. И не то чтобы у нас часто гости собираются, хотя бывает много, но я люблю, чтобы было где потянуться: пара комнат для моих бизнес-предприятий; Ривка сходит с ума по медитации; у детей аэрохоккей, игровые приставки. Настольный футбол из Германии. У меня есть помощница, которая не занимается моим бизнесом, а только помогает мне в плане образа жизни, и вот я сказал: "Найди лучший настольный футбол в мире". И она нашла. У нее отличная фигура, и она всё знает, где найти. Вообще, забавно. Этот стол для футбола можно на год выставить под дождь, и ему ничего не сделается.
— Я думал, в Израиле никогда не бывает дождя, — сказал Джейкоб.
— Бывает, — произнес Тамир. — Но ты прав, климат идеальный. Ну, и в любом случае, вот я ставлю на него кружку или стакан, и остался там хоть раз круг? А, Барак?
— Нет.
— Так вот когда мы осматривались в новой квартире — в самой последней, — я повернулся к Ривке и говорю: "Э?", а она: "Зачем нам такая большая квартира?" И я сказал ей то же, что скажу сейчас вам: чем больше ты покупаешь, тем больше у тебя есть на продажу.
— Тебе надо было бы написать книгу, — сказал Тамиру Джейкоб, вынимая тоненькую иголку из своей спины и втыкая в спину Тамира.
— Как и тебе, — сказал Ирв, вынимая иголочку из спины Тамира и вонзая ее Джейкобу в аорту.
— И я сказал ей кое-что еще: деньги всегда будут у богатых, поэтому и надо хотеть того же, чего хотят богатые. Чем дороже предмет сейчас, тем дороже он станет потом.
— Но ведь это все равно что сказать: дорогие вещи — дорогие, — пояснил ему Джейкоб.
— Именно.
— Что ж, — чревовещал добрый ангел Джейкоба, — с радостью бы взглянул.
— Тебе надо приехать в Израиль.
Джейкоб с улыбкой:
— А твоя квартира к нам не приедет?
— Может, но это дикий геморрой. Да и к тому же скоро это будет другая квартира.
— Ну, тогда я бы с радостью взглянул на ту.
— От ванных у тебя крышу сорвет. Все производства Германии.
Ирв застонал.
— Ты не найдешь такого качества работы.
— Не сомневаюсь, найдешь.
— Ну, не найдешь в Америке. Моя помощница — та, личная, с фигурой — нашла мне туалет с камерой, которая распознает, кто зашел, и включает нужный набор заданных настроек. Ривке нравится прохладное сиденье. А мне нравится, чтобы волосы на заднице опаливало. Иаиль испражняется практически стоя. Барак садится задом наперед.
— Я не сажусь задом наперед, — возмутился Барак, пихая отца в плечо.
— Ты думаешь, я чокнутый, — продолжал Тамир. — Ты, наверное, осуждаешь меня и даже мысленно смеешься надо мной, но мой туалет знает меня по имени, холодильник сам делает покупки через интернет, а ты ездишь на японском картинге.
Джейкоб не считал Тамира чокнутым. Его мания выставлять напоказ и подчеркивать собственное счастье не убеждала, а огорчала. И вызывала сочувствие. Но здесь логика эмоций нарушалась. Все, что должно было вызывать у Джейкоба неприязнь к Тамиру, наоборот, сближало с ним — и не через зависть, а через любовь. Он любил беззастенчивую уязвимость Тамира. Любил его неспособность — то есть нежелание — прятать собственную гнусность. Быть таким же открытым Джейкоб больше всего хотел бы, но всеми силами удерживался от этого.
— А какая сейчас ситуация? — спросил Ирв.
— Что за ситуация?
— С безопасностью.
— Какой безопасностью? Пожарной?
— С арабами.
— С какими?
— Иран. Сирия. "Хезболла". ХАМАС. ИГИЛ. "Аль-Каида".
— Иранцы не арабы. Они персы.
— А ну тогда, конечно, можно спать спокойно.
— Могло быть лучше, могло быть хуже. А в целом я знаю ровно столько, сколько и ты.
— Я знаю только то, что пишут в газетах, — сказал Ирв.
— А я, по-твоему, откуда новости узнаю?
— Ну, а как это там ощущается, на месте? — не унимался Ирв.
— Был бы я счастливее, если бы Ноам служил на армейской радиостанции диджеем? Конечно. Но я не переживаю. Барак, ты переживаешь?
— Ни капли.
— Ты думаешь, Израиль ударит по Ирану?
— Не знаю, — ответил Тамир.
— Ну, ты как считаешь?
— А по-твоему, надо ударить? — спросил Джейкоб.
Он тоже был не чужд нездорового любопытства, кровожадности на расстоянии, свойственной американским евреям.
— Разумеется, надо, — сказал Ирв.
— Если бы существовал способ ударить по Ирану, не ударяя по Ирану, это было бы здорово. Любой другой сценарий — хреново.
— Тогда что, по-твоему, надо делать? — спросил Джейкоб.