о опасного. А что у нас на самом деле есть, так это возможность, что словарь определяет как… секундочку… — Вайфай был паршивенький, и страница из закладок загружалась у нее дольше, чем планировалось. — Вот: "отрезок времени или ситуация, когда что-либо может быть осуществлено". Мы не выбирали свою судьбу, но мы не собираемся прятаться от нее. Годами, тысячелетиями — ну веками уж точно — лучшие люди Микронезии принимали происходящее безропотно, сознавая наше ущемленное существование как данность, как бремя, как рок.
Джулия с Сэмом сидели в разных концах группы. Рисуя в блокноте кирпичную кладку, Джулия мысленно проигрывала утренний телефонный разговор с Джейкобом: ее данность, ее бремя, ее рок. Зачем ей понадобилось звонить ему именно в тот момент, как она сделала? Она не только принялась палить с бедра, когда нужно было говорить от сердца или хотя бы чуть придержать язык, она не подумала, что в перестрелку могут угодить Ирв и Макс. Что они услышали, что поняли? Что пришлось объяснять Джейкобу и как он справился? Не упомянет ли кто-то из троих ее звонок в разговоре с Тамиром и Бараком? И не в этом ли было дело? Не захотелось ли ей всё взорвать? Кирпичная стена закрыла уже три четверти страницы. Добрая тысяча кирпичей.
Билли продолжала:
— Теперь все изменится, уважаемые делегаты. Микронезия говорит довольно. Довольно терпеть помыкания, раболепствовать и питаться объедками. Уважаемые делегаты, все изменится, начиная со следующего списка требований, но скорее всего не исчерпываясь им.
В оставшемся месте, между краем кирпичной стены и обрезом страницы, Джулия написала: "Я могу заглянуть за стену? А ты?" Она сложила страницу пополам, еще раз пополам и передала по ряду. Сэм, читая записку, не продемонстрировал никаких эмоций. Он написал что-то на той же стороне листка, сложил вдвое, потом вчетверо и передал обратно матери. Развернув, она не сразу смогла отыскать его ответ. Над стеной, где писала она, не было ничего. Она поискала на кирпичах — ничего. Посмотрела на Сэма. Тот выставил перед собой руку с растопыренными пальцами и перевернул ее ладонью вверх. Джулия перевернула листок и прочла: "С обратной стороны стены нет".
Пока остальные члены делегации пытались уследить за таким радикальным отходом от согласованного текста речи, Билли пробивала потолок риторики:
— Микронезия отныне получает место в Совете Безопасности ООН, получает членство в НАТО — да, мы понимаем, что мы в Тихом океане, — и режим набольшего благоприятствования в торговле с Евросоюзом, участниками НАФТА, УНАСУР, Африканского союза и Европейской экономической комиссии; получает место голосующего члена в Комитете по операциям на открытом рынке Федеральной резервной системы США…
В зал вбежал один из координаторов.
— Извините, вынужден прервать работу, — сказал он. — У меня важное сообщение. На Ближнем Востоке сейчас произошло сильное землетрясение.
— Настоящее? — спросил кто-то из кураторов.
— Настоящее.
— Насколько сильное?
— В "Новостях" говорят, небывалое.
— Но настоящее, как ядреный кризис? Или по-настоящему настоящее?
Телефон Джулии завибрировал от входящего звонка: звонила Дебора. Отступив в угол зала, Джулия ответила, а вымышленный кризис сменялся по-настоящему настоящим.
— Дебора?
— Привет, Джулия.
— У вас все хорошо?
— Бенджи жив-здоров.
— Я испугалась, вижу, что ты звонишь.
— Все хорошо. Он смотрит кино.
— Хорошо. А то я испугалась.
— Джулия… — Дебора глубоко вздохнула, растягивая время неизвестности. — Случилось ужасное.
— Бенджи?
— У Бенджи все отлично.
— Ты сама мать. Ты мне скажешь.
— Конечно, я сказала бы, Джулия. У него все отлично, он счастлив.
— Дай мне его.
— Речь не о Бенджи.
— Боже, что-то случилось с Максом, с Джейкобом?
— Нет. С ними все хорошо.
— Ты говоришь правду?
— Тебе надо ехать домой.
Вей из мир!
Известно было не много, и оттого немногое известное было особенно ужасно. Землетрясение магнитудой 7,6 произошло в 18:23, эпицентр находился глубоко под Мертвым морем, поблизости от израильского поселения Калия. Электричество вырубилось практически во всем Израиле, Иордании, Ливане и Сирии. Сильнее других пострадали, судя по всему, Ас-Сальт и Амман в Иордании и город Иерихон на Западном берегу, чьи стены тридцать четыре столетия назад обрушились, как утверждают многие археологи, не от трубы Иисуса Навина, а от землетрясения.
Первые репортажи пошли из Старого города в Иерусалиме: построенный крестоносцами храм Гроба Господня, легендарное место захоронения Иисуса Христа, главная святыня христианского мира, сильно пострадавший от землетрясения 1927 года, частично обрушился, засыпав обломками неизвестное число туристов и клириков. Синагоги и ешивы, монастыри, мечети и медресе лежали в руинах. Не поступало никаких новостей о Храмовой горе: либо потому, что их не было, либо потому, что те, кто их знал, держали при себе.
Национальное общественное радио взяло интервью у инженера-строителя. Корреспондент с хрипловатым голосом — вероятно, лысый коротышка-еврей — по имени Роберт Зигель начал:
Заранее приносим извинения за качество сигнала. Обычно, если телефонная связь нарушена, мы используем сотовые телефоны. Но сотовые сети тоже повреждены, и мистер Горовиц говорит с нами по спутниковому телефону. Мистер Горовиц, вы меня слышите?
Горовиц. Да, алло. Я слышу вас.
Зигель. Не могли бы вы дать нам профессиональную оценку того, что происходит сейчас?
Горовиц. Профессиональную оценку Землда, но я еще скажу просто как человек, находящийся здесь, что Израиль пережил страшную катастрофу. Все кругом, куда ни посмотришь, все разрушено.
Зигель. Но вы в безопасности?
Горовиц. Безопасность — относительное понятие. У меня в семье все живы, и я, как вы слышите, тоже. Кто-то в большей безопасности. Кто-то в меньшей.
Какого хуя израильские евреи не могут просто отвечать на вопрос? — подумал Джейкоб. Даже сейчас, когда разразилась катастрофа — само это слово похоже на классическую израильскую гиперболу, — израильтяне не могут дать прямой, неизраильский ответ.
Зигель. Мистер Горовиц, вы инженер на государственной службе, это так?
Горовиц. Инженер, советник правительства, академик…
Зигель. Как инженер что вы можете сказать нам об ущербе, которое наносит землетрясение такой магнитуды?
Горовиц. Ничего хорошего.
Зигель. Нельзя ли немного подробнее?
Горовиц. В Израиле из шестисот пятидесяти тысяч строений меньше половины могут выдержать подобное.
Зигель. Нам предстоит увидеть, как опрокидываются небоскребы?
Горовиц. Конечно, нет, Роберт. Они-то спроектированы с расчетом на еще более сильные толчки. Наибольшую тревогу у меня вызывают здания высотой от трех до и восьми этажей. Многие из них устоят, но в очень немногих можно будет жить. Вы должны помнить, что в Израиле до конца семидесятых не было строительных норм, а существующие теперь никогда строго не соблюдались.
Зигель. Почему так?
Горовиц. У нас головы заняты другими заботами.
Зигель. Конфликтом.
Горовиц. Конфликтом? Да нам бы сильно повезло, если бы речь шла об одном конфликте. Большинство зданий построены из бетона — это очень жесткая, не многое позволяющая конструкция. Здания похожи на самих израильтян, можно сказать. Они соответствуют нуждам растущего населения, но к нынешней ситуации приспособлены хуже некуда.
Зигель. А что насчет Западного берега?
Горовиц. А что насчет него?
Зигель. Как его постройки выдержат подобное землетрясение?
Горовиц. Тут вам нужно спросить палестинского инженера.
Зигель. Что ж, мы непременно попытаемся.
Горовиц. Но раз уж вы спрашиваете, то мне придется предположить, что он разрушен полностью.
Зигель. Что, простите, разрушено?
Горовиц. Западный берег.
Зигель. Разрушен?
Горовиц. Все здания. Все, что есть. Там, должно быть, много жертв.
Зигель. Тысячи?
Горовиц. Боюсь, что вот сейчас, когда я говорю, уже погибли десятки тысяч.
Зигель. И я уверен, что вы спешите к семье, но, прежде чем мы простимся, могли бы вы сделать некоторые прогнозы о том, к чему это все приведет?
Горовиц. О какой перспективе вы спрашиваете? Часы? Недели? Жизнь поколения?
Зигель. Попробуем начать с часов.
Горовиц. Следующие несколько часов будут для Израиля решающими. Сейчас важнее всего расставить приоритеты. Электричества нет во всей стране и, скорее всего, не будет еще несколько дней даже в крупных городах. Как вы понимаете, главным приоритетом будут военные нужды.
Зигель. Я удивлен, что вы это говорите.
Горовиц. Роберт, вы еврей?
Зигель. Не уверен, что это сейчас имеет значение, но да, я еврей.
Горовиц. Так я удивлен, что другой еврей удивляется. Впрочем, только американский еврей может думать, что вопрос о том, еврей ты или нет, может не иметь значения.
Зигель. Вас заботит безопасность Израиля?
Горовиц. А вас нет?
Зигель. Мистер Горовиц…
Горовиц. Тактическое превосходство Израиля — в технике, и землетрясение сильно его снизило. Разрушения вызовут отчаяние и волнения. И они выльются — стихийно или по чьей-то воле — в беспорядки. И если этого еще не произошло, то мы скоро увидим, как массы людей стекутся к границам Израиля — с Западного берега, из Газы, Иордании, Ливана, Сирии. Вы и без меня знаете, что в Сирии уже проблемы с беженцами.
Зигель. Зачем они устремятся в Израиль, страну, которую большинство представителей арабского мира считает смертельным врагом?
Горовиц. Затем, что у их смертельного врага первоклассная медицина. У смертельного врага есть вода и пища. И Израиль окажется перед выбором: впускать их или нет. Если впустить, придется делить ограниченные и драгоценные ресурсы. Чтобы остальные жили, Израилю придется умереть. Но если не впустить, заговорят стволы. И конечно, у соседей Израиля тоже будет выбор: заботиться о своих гражданах или воспользоваться внезапной слабостью Израиля.