Отрывок был насыщен драматическими событиями: перепись евреев, восхождение Моисея на гору Синай, золотой телец, Моисей разбивает скрижали завета, второе восхождение Моисея на Синай и возвращение с будущими Десятью Заповедями. Но лучше всего Джейкоб помнил даже не саму гафтару, а сопроводительный текст, выдержку из Талмуда, которую дал ему учитель-раввин: речь шла о том, что сталось с разбитыми скрижалями. Даже при том, насколько все это было скучно тринадцатилетнему подростку, сам вопрос показался Джейкобу прекрасным. Согласно Талмуду, Бог повелел Моисею поместить в ковчег и две целые скрижали, и обломки разбитых. Евреи носили их — и целые и разбитые — все сорок лет блужданий по пустыне и положили те и другие в Иерусалимском Храме.
— Зачем? — спросил рав, ни лица, ни голоса которого Джейкоб не мог вспомнить и которого сейчас точно уже не могло быть среди живых. — Почему они просто не погребли обломки с почтением, достойным священного текста? Или не бросили их, как скверну и проклятие?
Когда внимание Джейкоба вернулось к телеэкрану, Вульф что-то говорил, показывая голограмму аятоллы, строил предположения о содержании его предстоящего выступления — первое официальное заявление Ирана после поджога в Храме Скалы. Очевидно, мусульманский и еврейский мир с нетерпением ждали, что будет сказано, потому что здесь обозначится крайняя реакция на ситуацию, будет очерчена граница.
Джейкоб метнулся наверх, схватил пакет с воздушным рисом, жареные водоросли и последнюю пару шоколадных батончиков, а еще бутылку немецкого пшеничного пива и поспешил обратно к телевизору, чтобы успеть к началу сюжета. Вульф не сказал, что речь будет произнесена под открытым небом, на площади Азади, перед двумястами тысячами человек. Он умудрился совершить непростительный для тележурналиста промах: сбросить цену, понизить ожидания, выставить по-настоящему важную передачу как нечто необязательное.
К микрофону вышел чуть полноватый мужчина: угольно-черный тюрбан, белоснежная борода, черное одеяние, словно черный воздушный шар, накачанный воплями. В его глазах светилась несомненная мудрость и даже кротость. Такое лицо, несомненно, могло бы принадлежать и еврею.
Спешите домой!
"В Израиле сейчас девять вечера. Два часа дня в Нью-Йорке. Семь вечера в Лондоне, одиннадцать утра в Лос-Анджелесе, восемь вечера в Париже, три часа дня в Буэнос-Айресе, девять вечера в Москве, четыре утра в Мельбурне.
Эту речь транслируют по всему миру все крупные новостные каналы. Ее синхронно переводят на десятки языков, ее увидят люди всех вероисповеданий, рас и культур. Но я обращаюсь только к евреям.
После опустошительного землетрясения, случившегося две недели назад, Израиль постигает одно бедствие за другим. Их приносит нам не только равнодушная Мать-Природа, но и наши враги. Находчивость, сила и решимость помогли нам сделать то, что евреи делали всегда: выжить. Сколько более могущественных народов исчезло с лица земли, на которой еврейский народ выжил? Где викинги? Где майя? Хетты? Шумеры? Где наши исторические враги, что всегда преобладали численно? Где фараоны, убившие наших первенцев, но не одолевшие нас? Где вавилоняне, разрушившие наш священный Храм, но не растоптавшие нас? Где римляне, срывшие наш Второй Храм, но не уничтожившие нас? Где нацисты, которые не смогли нас истребить?
Они исчезли.
А мы есть.
Разбросанные по всей планете, мы мечтаем о разном, говорим на разных языках, но нас объединяет история, более великая и более славная, чем у любого другого народа, когда-либо украшавшего собой землю. Мы вынесли все и привыкли считать, что так будет и впредь. Братья и сестры, потомки Авраама, Исаака и Якова, Сары, Реввекки, Рахили и Леи, сегодня я говорю вам: наш народ выжил лишь потому, что его пока никому не удалось уничтожить, наша история — это история выживания. Если мы переживем десять тысяч бедствий, но после этого нас изничтожат, история евреев будет историей гибели. Братья и сестры, наследники царей и цариц, пророков и святых — мы все дети еврейской матери, отпускающей тростниковую корзину в реку истории, нас пустили по течению, и настоящее мгновение решит нашу судьбу.
Царь Соломон знал: праведник, семь раз упав, семь раз поднимется. Мы падали семь раз и поднимались. Мы пережили землетрясение небывалой силы. Мы пережили разрушение наших домов, утрату самого необходимого, новые подземные толчки, эпидемии, ракетные удары, и теперь нас со всех сторон осаждают враги, вооружаемые и финансируемые сверхдержавами, в то время как нам помощь больше не приходит ниоткуда и наши друзья отводят глаза. Нашей праведности не убыло, но мы не можем теперь пасть. Две тысячи лет назад нас разбили, и две тысячи лет мы были обречены на изгнание. Как премьер-министр государства Израиль, я здесь, чтобы сейчас сказать вам: если мы вновь падем, книга Плача не только пополнится новой главой, но эта глава будет последней. Историю еврейского народа — нашу историю — будут рассказывать вместе с историями викингов и майя.
В книге "Исхода" есть рассказ о сражении Израиля с Амаликом: муж на мужа, войско на войско, народ на народ, и полководцы взирали на битву с далеких холмов, позади своих воинских порядков. Во время боя Моисей заметил, что, когда он поднимает руки, Израиль теснит врага, а когда опускает — несет потери и отступает. И тогда Моисей стал держать руки вытянутыми перед собой. Но, как мы вновь и вновь убеждаемся, Моисей был всего лишь человеком. Ни один человек не способен без конца держать руки вытянутыми перед собой.
К счастью, рядом был его брат Аарон и зять Гур. Моисей подозвал их, и они держали ему руки, пока не закончилось сражение. Израиль одержал верх.
Пока я говорю с вами, военно-воздушные силы Израиля при поддержке других родов войск нашей армии начинают операцию "Руки Моисея". Начиная с восьми утра самолеты компании "Эль-Аль" будут подниматься в воздух с аэродромов в главных мировых центрах расселения евреев и понесут еврейских мужчин и женщин в возрасте от шестнадцати до пятидесяти пяти в Израиль. Для обеспечения безопасности в воздухе эти авиалайнеры будут встречать и сопровождать истребители израильских ВВС. По прибытии в страну наших храбрых братьев и сестер аттестуют и каждого направят туда, где он лучше всего сумеет помочь Израилю выстоять. Подробные сведения об операции вы найдете на сайте www.operationarmsofmoses.com.
Мы готовились к этому шагу. Мы привели домой из пустыни наших эфиопских братьев и сестер. Мы привели домой русских евреев, иракских евреев, французских евреев. Мы привели тех, кто пережил Шоа. Но это будет небывалое деяние — небывалое в истории Израиля, небывалое в мировой истории. Однако и нынешний кризис также не имеет прецедентов. Только собрав всю свою силу, Израиль сможет избежать полного уничтожения.
К исходу первых суток операции в Израиль прилетят пятьдесят тысяч евреев.
К исходу третьего дня — триста тысяч.
На седьмой день диаспора соберется дома: миллион евреев встанут плечом к плечу со своими израильскими братьями и сестрами. И с помощью этих Аронов и Гуров наши руки не просто взметнутся в победном салюте, мы сможем диктовать условия мира".
Сегодня я не мужчина
Тору развернули на кухонном острове, и Сэм прочел отрывок с изяществом, прежде не осенявшим никого из семейства Блох, — с изяществом человека, полностью открывающего себя. В Ирве такого изящества не было, он стеснялся плакать и старался удержать слезы. В Джулии такого изящества не было, ее слишком заботили внешние приличия, чтобы она могла ответить зову самого глубинного инстинкта и встать рядом с сыном. В Джейкобе такого изящества не было, он слишком беспокоился о том, что подумают окружающие.
Тору сложили, зачехлили и убрали в шкаф, освобожденный от полок и карандашей с красками. Мужчины, окружавшие Сэма, отступили и сели на стулья, слушать его гафтару, и он прочел ее не спеша, четко, с размеренностью хирурга-офтальмолога, оперирующего собственный глаз. Обряд совершился. Осталась только речь.
Сэм стоял возле кухонного острова, послужившего ему бимой. Он представил, что из его лба бьет пучок мутноватого света, создавая все, что находится перед ним: ермолку на макушке Бенджи (Свадьба Джейкоба и Джулии, 23 августа 2000 г.), талит[40], в который, будто в незаконченный костюм призрака, замотался дед, пустой складной стул, на котором сиживал прадед.
Он обошел стол, затем пробрался между сидящими к Максу и обнял за плечи. Потом взял лицо Макса в ладони — в любой другой момент такой физической близости ни один из них не потерпел бы — и что-то прошептал ему на ухо. Не команду. Не секрет. Не сообщение. Макс растаял, как поминальная свеча.
Сэм пробрался обратно, на свою сторону кухонного острова.
— Привет собравшимся. Вот. Значит. Ну. Что я могу сказать? Вы знаете, как иногда кто-то получает награду и притворяется, будто настолько не верил в победу, что не потрудился приготовить речь? Я не верю, что хоть раз в истории человечества это не было враньем. Ну, по крайней мере, если это на "Оскаре" или чем-то столь же серьезном и церемонию показывают по телевидению. Мне кажется, люди думают, если сказать, что не подготовил выступление, будешь казаться скромным или, еще хуже, трезвомыслящим, но на самом деле они кажутся абсолютно лицемерными нарциссами.
А речь на бар-мицву, по-моему, похожа на самолет, попавший в бурю: если уж попал в нее, остается одно — лететь вперед. Меня этому выражению научил прадедушка, хотя он на самолетах не летал последние лет тридцать. Он вообще любил всякие выражения. Я думаю, они помогали ему чувствовать себя американцем.