…Воспоминания прервались криком Гоблина:
— Вот он голубчик! Полюбуйтесь на этого негодяя! Ну, ворюга, где деньги?!
— Какие деньги?
— Те, что были в украденной тобой сумке, и не смей отпираться!
— Не крал я никаких сумок.
— Я велел не отпираться! Все видели, что вот эта сумка лежала у тебя под матрасом! Как она там оказалась, если ты, гадёныш, её не крал?! Может я её тебе под матрас положил?
Какая-то буря поднялась в душе. С Вовкой такого ещё не было. Он и раньше не любил Гоблина. Хотя, кто из воспитанников его любил? Даже физрук Евгений Иванович недолюбливал Блинова. Но такой ненависти, как сейчас, Вовка никогда, ни к кому не испытывал. Он готов был вцепиться в Гоблина, рвать, царапать, кусать его зубами, как хищник.
— Может и ты!!! — закричал он. — Потому что ты гад, фашист!!!
На мгновение наступила мёртвая тишина. Все просто обалдели от «такой дерзости». Только Антонина Александровна сказала очень тихо:
— Вова, я от тебя этого не ожидала. Разве я тебе сделала чего-нибудь плохого? Я же всегда ко всем относилась по-доброму, и к тебе. А ты так со мной поступил.
— Я не крал, Антонина Александровна, — сказал Вовка. — Я не вор и никогда им не стану, хоть кое-кому и хочется показать, что я вор.
— Вот видите, Антонина Александровна, к чему приводит ваш либерализм! — кричал Блинов. — Я сколько раз Вам объяснял, уважаемая Антонина Александровна, что с этими мерзавцами нужно быть жёстче!
— Ты сам мерзавец! — закричал Вовка и заревел от обиды. Снова наступила тишина.
Этот разговор слышали все: и учителя, и воспитанники интерната. Все видели, как «взвился» Геннадий Олегович, как он орал, брызгая слюнями. Он готов был убить Вовку, и, наверное, так бы и сделал, останься они один на один. Потом, «спустив пар», он сказал:
— Сегодня за свой мерзкий поступок и за грубость по отношению ко мне ты лишаешься завтрака, обеда и ужина! Но это ещё не всё! Когда все позавтракают, мы соберём линейку. Ты, стоя передо мной на коленях, извинишься за нанесённые оскорбления! И добровольно! Слышишь?! Добровольно, сознаешься в своём ужасном поступке! И в том, что деньги ты потратил на сигареты и пиво!
— Геннадий Олегович, — робко произнесла Антонина Александровна, — может, следует разобраться? Вдруг это и правда — не он.
— Вы с ума сошли, Антонина Александровна! В чём тут разбираться?! Что тут не ясного?!
— Я не буду сознаваться в том, чего не делал! — закричал Вовка.
— Будешь, ещё как будешь! — прорычал Гоблин. — Только не в том, чего ты, якобы, не делал, а в том, что ты совершил!
— Посмотрим!
…Не было никакой линейки, потому что когда закончился завтрак, и ребят собрали во дворе, Вовка сорвался с крыши.
Глава 3. Главный Хранитель
— Пошли, — сказал мальчишка, — Учитель ждёт.
— Я не хочу никуда идти, — еле слышно ответил Вовка.
— Придётся, хочешь ты, или нет.
И Вовка понял, что придётся. Мальчишка пошёл к башне. Вовка поплёлся следом. Только тут он увидел внизу башни дверь. Когда они приблизились, дверь, неожиданно, открылась сама собой. За дверью оказалась железная винтовая лестница, ведущая наверх. Мальчишка стал подниматься по лестнице, а Вовка с обречённым видом поплёлся следом.
Комната, в которую они вошли, сильно удивила. Она была похожа на жилище алхимика из кино про средние века. Старинная мебель. На массивных дубовых столах стоят разные колбы, реторты, какие-то механизмы. Там же, на столах, сложены пожелтевшие от времени свитки. На свитках — надписи, сделанные непонятными знаками. Но, несмотря на древнюю обстановку, было там и кое-что современное — огромный жидкокристаллический экран во всю стену.
Учитель сидел в старинном кресле, больше похожем на трон. Он был похож на древнего алхимика, колдуна или волшебника. Казалось, ему немыслимо много лет, но он вовсе не выглядел дряхлым стариком. Нет, он был стар, но был крепок и полон сил.
Старец, с минуту, молча глядел на Вовку, а потом сказал мальчишке:
— Благодарю тебя, Кирилл. А теперь оставь нас наедине — у нас с Владимиром будет долгий разговор.
— Хорошо, Учитель, — ответил мальчишка и пошёл к двери.
Проходя мимо Вовки, он сказал ему:
— Теперь держись. Достанется тебе от Учителя по полной программе.
Старик на это чуть заметно усмехнулся, помолчал, собираясь с мыслями, а потом обратился к Вовке:
— Итак, Вова, то, что ты совершил, — непростительно. Боле того, это преступление против сил света. Ты понимаешь это?
— Но я ничего не делал! Я не вор! Я той сумки даже не видел раньше!
— Я не про это. Я знаю, что ты не крал. Ты никогда и не смог бы совершить столь низкий и позорный поступок. Но ты проявил малодушие. Ты отступил перед несправедливостью.
— Я не отступал… то есть я… я… собирался… — Вовка замолчал. Он не знал, что сказать в своё оправдание.
— Не отступал? Тогда что тебя понесло на крышу? Ты же знал, что ночью прошёл дождь, что крыша скользкая. Кирилл искал тебя, чтобы помочь восстановить справедливость, а ты всё испортил. Из-за своей глупости ты потерял жизнь.
— Но этот… ну… Кирилл, он же… Ну, я же не разбился.
— А если бы не Кирилл? Если бы он не успел? Что тогда? А насчёт того, что не разбился… вот, посмотри.
Старик сделал движение рукой, будто начертав в воздухе невидимый знак. Огромный экран на стене включился и на нём Вовка увидел свой интернат. Он увидел себя, сидящего на крыше. Он увидел учителей и воспитанников интерната, толпящихся внизу и с ужасом глядящих на крышу. Во дворе интерната была паника. Только любимчик Гоблина по прозвищу «Гоблинёныш» спокойно стоял в сторонке и противно ухмылялся.
Вот через ворота во двор въехала милицейская машина, а за ней пожарная и скорая. Потом Вовка, то есть не он, а как будто другой, тот, что на крыше, встал и пошёл по крыше к двери на чердак. Вот он поскользнулся и поехал по скату вниз, а вот уже падает. Под многоголосый возглас ужаса собравшихся во дворе людей он с оглушительным ударом падает на землю. Потом он как-то странно вздрагивает и больше уже не двигается. Вокруг его головы начинает растекаться алая лужица.
Это был такой ужас, какого Вовка никогда раньше не испытывал. Это был шок. Как, оказывается, страшно видеть себя — мёртвого — со стороны. Вовке стало так плохо, что, казалось, лучше и в правду умереть.
Вид на экране переместился во двор интерната. Во дворе интерната происходило нечто. Блинов, схватившись руками за голову, опускается на землю; директор, весь бледный, бежит с милиционерами и докторами к тому страшному месту; Антонина Александровна падает в обморок… Только Гоблинёныш стоит в сторонке и противно ухмыляется.
— Ну что, самому жутко? — спросил старец, погасив экран и взглянув на Вовку.
— Да, — ответил он чуть слышно. Ему и правда было жутко, даже не жутко, а совсем плохо. Казалось, что-то оборвалось внутри, и он еле стоял на ногах. Ещё немного и Вовка упал бы в обморок.
— Вот видишь, к чему приводят необдуманные поступки.
— Но я же не нарочно, я же не хотел… И если я разбился, то почему я здесь и живой? Так же не бывает.
— Скажи спасибо Кириллу. Это он тебя спас — еле успел. А ты знаешь, что ему это стоило? Ты знаешь, сколько энергии ему пришлось потратить?
— Не знаю…
— Ну так вот, Вова, столько энергии не выработает за целый год ни одна электростанция в вашем Мире. А ведь он потратил свою собственную жизненную энергию. Теперь ему придётся очень долго её восполнять.
— Но зачем?! Я же его не просил!
— Он не мог поступить иначе.
— Но как же, я не понимаю, то, что там, и то, что здесь? Там мёртвый, а тут живой?
— Это пока слишком сложно для твоего понимания. Зато, я надеюсь, ты увидел, к чему приводят необдуманные поступки.
— У меня не было выхода. Мне пришлось запереться от них на крыше.
— Неправда! Выход есть всегда! Выхода нет только у слабых, безвольных, людей. А ты не такой. У людей, сильных духом, выход всегда есть.
— А какой у меня был выход? Сделать всё, как велел Гоблин? Наговорить на себя, при всех, да ещё стоя на коленях?
— А что — ты не хозяин своему языку? Твоим языком управляет Блинов? Нет, Вова. Твой язык подвластен только тебе. Он скажет только то, что велишь ему ты.
— Вот я и не собирался на себя наговаривать. Только Вы ведь не знаете Геннадия Олеговича. Он не отстанет.
— Я его знаю. Это очень непорядочный человек. Да, он на всё способен. Но он не может заставить твой язык говорить то, что хочет услышать он. И запомни: такие люди, как ваш воспитатель, на самом деле очень слабы духом; они могут только кичиться своей важностью, а на деле ничего собой не представляют.
— Вы такое говорите о воспитателе? — удивился Вовка.
— Я говорю о нём правду. И неважно, что он воспитатель. Если человек — негодяй, то никакая должность не сделает его порядочным.
— А зачем Вы мне это рассказываете?
— Для того чтобы ты это знал. Ты должен был отстоять правду, а ты, вместо этого, полез на крышу и сорвался оттуда. Теперь некому доказать, что ты не вор. Все продолжают думать, что деньги украл ты. Разве ты хочешь этого?
— Мне теперь всё равно, ведь я уже мёртв. Я видел, что разбился.
— Если бы ты был мёртв, мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Ты разбился там, в твоём Мире. Только там разбился уже не ты, а лишь то, что было тобой до того, как Кирилл перенёс тебя сюда. Здесь совсем другой Мир, в других измерениях. А раз ты перенесён в этот Мир, значит, ты жив. Вот если бы Кирилл не успел… но он, к счастью, успел — в самый последний миг.
— И что же теперь будет?
— Не знаю. Этого не знает никто. Всё теперь зависит только от тебя.
— Но теперь же, ничего с этим не поделать!
— Вот так бывает всегда, когда совершаются необдуманные поступки. А ещё хуже, когда эти поступки непоправимые. Сначала сделают, не подумав, а потом не знают, как исправить. Но тебе придется это исправить.
— А как теперь исправить-то?