Встреча в верхах назначена на два часа дня, час положили на дорогу и час на завтрак. Всё остальное время с семи утра решили посвятить репетициям.
Вовка на эту провокацию не повёлся, ну сорвёт голос и приедет к Сталину старшему охрипшим. Кому станет лучше? А ещё пальцы заболят. Медиатора нет, приходится подушечками пальцев бить по струнам (иногда, правда, — бить), сотрёт и будет больно, начнёт беречь и ошибаться. Вот такую речугу жури ответственному и двинул.
Генерал Аполлонов глянул на Василия Иосифовича, на дочь и махнул рукой.
— Ладно, давайте сначала чай попьём.
— А кофе вам не сварить ваши превосходительства? — Вовка показал приёмной комиссии новую сверкающую красной бронзой турку армянскую.
— А можешь? Хотя о чём это я, ты Володя, вообще, хоть чего-нибудь не можешь? — Аркадий Николаевич отобрал джезву, повертел в руках. — Красивая. Генеральская?
— Купил позавчера. Аркадий Николаевич, а можно вас попросить об одной вещи? — Вовка вспомнил про электричество.
— Ох, плохо начинаешь …
— В квартире проводка слабая, а Степанида Гавриловна после пожара примусы и керогазы не переносит. Хотелось бы купить электроплитку, ну, как у вас. А тут проводка. Может, можно там, где-нибудь, дать указание в квартире заслуженного генерала проводку поменять?
— Жук. Самый настоящий жук и заслуги Пономарёва Ивана Михалыча приплёл.
— Володька, а переходи в ВВС, и я тебе сюда дам команду и проводку протянуть и электроплиту поставить, — Ну, кто о чём, а вшивый о бане.
— Нельзя, Василий Иосифович, получается, я и Аркадия Николаевича и Чернышёва и Хитрого Михея и ребят своих предам. Зачем вам в команде предатели?
— Вот жук. Правильно ты Аркадий Николаевич его обозвал. Теперь себя паршиво чувствуешь. Как будто, виноват перед пацаном. Лады. За твои подвиги в Югославии, и если отцу сегодня твои песни понравятся, то, как и обещал и проводку протянем и плиту поставим. Так, если репетировать не будем, зачем мы сюда припёрлись? — Вскочил лётчик. Заозерался, будто только увидел, что в чужой квартире.
— Сейчас я разбужу Степаниду Гавриловну, она разведёт огонь в печи и поставит чайник, а мы пока пару песен повторим. Потом попьём, кто чай, кто кофе, и ещё пару песен. Потом завтрак. Я гречки купил и две банки тушёнки. Потом я вам одну песню новую спою и поедем.
Событие седьмое
Прежде чем диагностировать у себя депрессию и заниженную самооценку, убедитесь, что вы не окружены идиотами.
Точно, всё как Фёдор Челенков и запомнил на экскурсии в далёком будущем. Длинное зелёное строение и деревья вокруг убраны, голое место, нет, потом-то лес, а вокруг самой дачи приличный кусок простреливаемого пространства. Власик видимо дал команду всё расчистить, чтобы нельзя было незамеченным проникнуть на охраняемую, как ядерный объект, дачу Вождя.
Сам Николай Сидорович в генеральском мундире стоял на крыльце несуразного строения и о чём-то разговаривал с Лаврентием Палычем. Тот в штатском был, если бы не пенсне знаменитое, то и не узнать.
Машины к самой даче подогнать не разрешили, даже Василий поставил свой вишнёвый «Кадиллак» на стоянку в трёх десятках метрах от входа. Рядом припарковал выданный ему недавно ЗИС-110 Аркадий Николаевич. Вовка видел новую машину спортивного начальника впервые. Красавец. По нонешним временам просто высший класс. Умели же делать. Даже указатели поворота уже есть. Ещё бы зеркала заднего вида и можно на выставку в Париж везти. Первое место обеспечено.
Зрелище со стороны было прикольное, наверное. Идут два генерала в парадной форме при всех орденах, а следом Фомин, возвышаясь на голову, и гитара в руке, чёрным лаком бликует. Он в чёрном бостоновом костюме и орден югославский на груди, а рядом медаль чемпиона СССР по хоккею с шайбой на красной колодке. Замыкает шествие Наташа Аполлонова в белом с черными крупными горохами платье и бежевой курточке вельветовой. В руках сверкает на солнце медью саксофон. Трубадуры понаехали.
Вовка всё ждал, будут его обыскивать или нет, ну и Наташу тоже. Представлял, как чужие руки охлопывают её. Брр.
Остановились генералы на крыльце, а Вовка с Наташей чуть ниже, шагах в двух. У Фомина только вот сейчас поджилки затряслись, не страх, другое чувство, ответственность. Так почти всегда бывает перед важным матчем, особенно, если это финал. Не зря в будущем у каждой нормальной команды есть психолог, любой человек — паникёр. Сказки это всё про бесстрашных «капитанов Америка». И обязательно нужен человек, который, хлопнет по плечу, скажет: «Не робей, Фёдор, прорвёмся, пусть они нас боятся». Сейчас рядом никого, кто поддержал бы, и хлопнул по плечу, не было, даже Аркадий Николаевич от них дистанцировался. Ну, значит, сегодня психолог он.
— Наташ! Наташик! — Глаза стеклянные у начинающей певицы.
— А? — и не повернула головы, в папу, в его спину взгляд нацелен. Родной человек. Защитит. Не защитил, что стоило под руку дочь взять.
— Наташик, как думаешь, нам свадьбу лучше сыграть в Крыму или на Кавказе в Сочи, например, или в Сухуми. Солнце, море тёплое, ветер играет белым платьем. Снимешь туфли после загса и, поддерживая подол платья, пробежишься по песочку, по щиколотку в зелёных волнах.
— Ты, дурак, Фомин!? — но глаза стали вновь зелёные и живые.
— Думаешь, лучше в тундре. Ну, да, согласен. Нанять надо оленью упряжку и погонщика, Наташ, а не знаешь, как называется погонщик оленей?
— Ты, Вова, чокнутой. Какой погонщик сейчас песни петь самому …
— Тихо, тихо, не кричи. Ты же сегодня пела песни уже Сталину, и он хлопал. Значит, и отцу понравится. Яблоня от яблока далеко не убежит…
— Яблоко от яблони. — Глаза злые зелёные искры пускают. Другое дело.
— Наташ, — это отец подозвал, — Володя, идите сюда.
Подошли, поздоровались. Никто руки начинающей певице целовать не стал, Вовке тоже. Но и Власик и Лаврентий Павлович для рукопожатия протянули свои. Первым Берия. Тёплая такая мягкая ладошка, Вовка от волнения чуть не сжал, вовремя опомнился, а вот седой генерал-лейтенант Власик сжал со всей силы. На что надеялся, что спортсмен, по часу в день занимающийся на турнике, заверещит: «Ой, не надо дяденька». Тоже надавил. Оба-на, и главный телохранитель страны не прост, явно гирями занимается. Нажал. Вовка улыбнулся и ещё давление добавил. Заскрипели зубы у Николая Сидоровича, и он даже чуть присел, чтобы ещё силы в руку добавить. Силен. А ведь человеку за пятьдесят. Поддаться или нет? Вот в чём вопрос?! Поддашься — посчитает слабаком. Победишь — злобу затаит. Возможностей навредить столько, что мама не горюй. Да. Семь бед — один ответ. Фомин тоже всю силу вложил в рукопожатие. На них уже смотрели. Всё же Берия великий психолог, ну до таких высот власти дураки и не добираются. Положил свою ладошку на их покрасневшие.
— Всэ джигыты, побэдила дружба. — Разжали.
— Силен ты, певец, впервые равного нашёл, — с улыбкой хлопнул его по плечу генерал Власик. — Ну, пойдёмте, готова уже, наверное.
Так и хотелось спросить: «Кто готов?». Женщина здесь? Ха. Не надо спрашивать, тут только одна представительница женского пола может быть — Светлана Аллилуева. Прихорашивалась.
Событие восьмое
Только буржуа покупают мебель; настоящие аристократы мебель наследуют.
По длинному коридору прошли в гостиную. Два дивана в чехлах по стенам. Огромный, человек на двадцать, стол в центре комнаты, чуть дальше и ближе к другой стене два кресла низких, тоже в чехлах, и столик небольшой. У стены комод и на нём патефон стоит. Небольшой, без этой смешной огромной трубы, как-то по-другому усиление звука происходит. Он играл. Звучала песня в исполнении Утёсова, про улицы:
С боем взяли город Люблин, город весь прошли,
И последней улицы название прочли,
А название такое, право слово, боевое:
Варшавская улица по городу идёт —
Значит нам туда дорога, значит нам туда дорога…
Дослушать не дали про Варшаву. Скромная тихая молодая женщина с очень красивыми темно-рыжими волосами, волнами уложенными, подошла и сняла иголку с пластинки. Потом тихо, как бы, подплыла к Наташе, игнорируя всех прочих, взяла её под локоть и увела к креслу, что-то по дороге шепча той на ухо.
Сталина не было. Пожилая женщина расставляла на столе посуду, тарелки большие, явно суповые, рядом обычную ложку укладывала аккуратно, не тот сервиз, что Вовка так в Ленинграде и не удосужился пока из заточения извлечь на свет божий.
Вдруг суета прекратилась, все развернулись ко второму выходу из гостиной. Старческой шаркающей походкой входил Сталин. Голову чуть опустил, ссутулился и смотрел в пол. Седой весь. Белый китель без всяких наград. Сапоги короткие. Только дойдя до угла стола, поднял голову и осмотрел присутствующих. Именно осмотрел, так, переходя взглядом с одного на другого, оценивая и взвешивая. Добрался до Вовки. Фомин, почувствовал, как мурашки бегут по спине, ещё эта дурацкая гитара в руке. На Вовке Вождь задержался, с ног до макушки ощупал взглядом. Хорошо было при общении с царями. Поклонился и стой, согнувшись, голову опустив, рассматривай себе трещинки в половицах. Или вот фашистам тоже не плохо. Выдернул руку вверх и ори себе «Хайль Гитлер». А тут что делать?
— Здравствуйте, товарищ Сталин, — проблеял, себя-то еле услышал.
Сталин кивнул, ещё раз взвесил взглядом и переключился на дочь с Наташей. К тем даже подошёл, ну, шагнул, вернее, там кресла как раз недалеко от входа-выхода стояли.
— Здравствуйте, товарищ Сталин! — чуть не выкрикнула Аполлонова. Голос сфальцетил.
Светлана погладила девушку по плечу, успокаивая. Наташа была выше дочери Сталина на голову почти.
— Красывая, настоящая артыстка, — голос был тихий, но других звуков в огромной комнате не было, все стояли, замерев, и старались дышать про себя и пореже.