Телефон Чехова в очередной раз не ответил.
И тут Таня, не думая ни о чем, почти не ведая, что творит, зачем-то набрала номер Ансара.
Самолет взлетал. Двигатели ревели.
– Таня?!
В голосе бывшего любовника слышались удивление и страх.
– Да, это я, – пробормотала она сквозь комок в горле.
– Таня, ты где?!
– Я на борту.
– Том самом?
– Да.
– Ведь я же говорил тебе не лететь!! О Аллах, Таня, что ты наделала!
Что она могла сказать ему в ответ? Только выдавить:
– Так получилось…
И тут Ансар произнес фразу, от которой у Татьяны едва не помутилось сознание. Еще секунда, и она бы грохнулась в обморок.
Шейх грустно и задумчиво произнес – несмотря на рев моторов, каждое его слово было отчетливо слышно в мембране телефона:
– Значит, это Чехов велел тебе лететь…
Чехов?! Откуда Ансар знает Чехова?!
Она и в трубку пролепетала:
– Откуда ты знаешь Чехова?
Таня не видела, что происходит за бортом, но по тому, как закладывает уши и становится тяжелее дышать, чувствовала: набрали тысячу… тысячу пятьсот…
В голосе Ансара слышалась боль. Он проговорил:
– Прости, моя девочка… Я так хотел уберечь тебя… Прости… Значит, твой куратор, проклятый Чехов, оказался гораздо кровожаднее меня…
– Что?!
А шейх продолжал:
– Боюсь, что я уже ничего не смогу для тебя сделать… Прости, моя любимая… Прости меня и прощай… Мне было очень хорошо с тобой…
И Ансар отключился.
Татьяну словно парализовало. Она не могла двинуться, будто пораженная громом.
День Х. 16 часов 35 минут. 5 минут после взлета.
Глаза у Тани наполнились слезами.
Она понемногу осознавала происходящее.
Ее предали… Ее подставили…
Оба – и Ансар, и Чехов…
Не будет никакой спецоперации.
Ансар и Чехов были в сговоре.
Они – вдвоем – сделали все, чтобы организовать захват борта. Использовав ее. Она стала сообщницей бандитов…
Боль от предательства была так сильна, что Татьяна чуть не завыла в голос.
Самолет тряхнуло на воздушной кочке, и она словно очнулась.
Она одна знает о том, что происходит .
Она одна на борту знает о готовящемся теракте.
В ее руках судьба самолета. И ее собственная судьба.
И Кристинки. И экипажа. И пятидесяти семи пассажиров.
Отличительной чертой характера Садовниковой было – не зря ее взяли в «секретную службу» – в критические минуты, минуты опасности не предаваться панике. Не замирать, не реветь, не прятать голову в песок. Напротив, выброс адреналина в кровь заставлял Татьяну действовать. Не суетно, не заполошно, а продуманно, хладнокровно, спокойно.
Таня вышла из кабинки. Самолет продолжал набирать высоту.
Она быстро пошла по проходу от кормы к носу, к кабине пилотов.
Она видела затылки пассажиров. Она углядела, что все четверо кавказцев – трое мужчин и одна женщина – сидят на местах. Пока на своих местах.
Садовникова пробежала по салону и ворвалась за шторку в отсек бортпроводников.
Кристинка сидела на своем кресле, пристегнутая. Подняла голову, прошипела:
– Татьяна, где ты ходишь!..
Таня не дала ей докончить. Она наклонилась к напарнице и прошептала:
– На борту – террористы. Их четверо – трое мужчин и женщина. Они могут быть вооружены.
Глаза у Кристи округлились.
– Откуда ты знаешь?!
Садовникова ничего не ответила.
…А самолет все полз вверх…
Татьяна залезла на полку, отодвинула короб с питанием.
Вытащила оттуда неприметный сверток, который положила тремя часами раньше. Развернула. Два пистолета. Крошечная коробочка с пластитом и взрывателем.
Кристина отстегнулась и подошла к ней, заглянула через плечо.
Увидела содержимое свертка, ахнула:
– Таня! Ты – тоже?!
Садовникова твердо ответила:
– Нет. На, держи.
Она протянула напарнице один из пистолетов.
– Следи за кавказцами. Если хоть один, сволочь, шевельнется – стреляй!
Татьяна впервые видела Кристину растерянной.
– Но ведь пуля может пробить обшивку, – пробормотала та. – Разгерметизация…
– Это специальное оружие, – твердо сказала Таня, – для спецназа, применяется против террористов на борту…
А сама подумала: «Ой ли! А не подстава ли и эти стволы? Может, они самые обычные?..»
Но размышлять было некогда. Второй «наган» она сунула себе за пояс юбки. Прикрыла сверху блузкой.
А коробку с пластитом и взрывателем положила на самую верхнюю полку поверх бортпитания. Задумываться о том, что эта штука может вдруг рвануть сама по себе, не было ни времени, ни сил.
Садовникова сделала глубокий вдох и постучала условным стуком в дверь кабины пилотов.
День Х. 16 часов 42 минуты. 12 минут после взлета
Дверь отомкнулась. Таня вошла в кабину.
– Ты что, Садовникова, шляешься? – не поворачиваясь к ней, грубовато спросил командир Михалыч.
Самолет продолжал набирать высоту, и сквозь прозрачный кокпит, в почти безоблачном небе, Татьяна увидела такую далекую землю и поняла, что они уже забрались километров на пять-шесть.
– Петр Михалыч, – сказала она громко. – На борту террористы. Их, кажется, четверо. Кавказцы. Они могут быть вооружены. И еще на борту бомба.
– Откуда сведения, Садовникова? – не поворачивая головы, размеренным тоном спросил Михалыч. Таня поразилась его хладнокровию.
– Сейчас некогда рассказывать, – быстро ответила она. – Некогда! Поверьте мне. Я знаю.
Она говорила очень убедительно и, хотя не видела лица командира, почему-то поняла, что он поверил ей.
– Они выдвигали требования? – по-прежнему спокойно поинтересовался Михалыч.
По движению рук командира, сжимавшего штурвал, и по положению самолета Таня поняла, что борт прекратил набор высоты.
– Нет, – стараясь быть столь же уверенно-спокойной, как пилот, ответила бортпроводница. – Пока террористы никак себя не проявили.
К счастью, командир не стал больше задавать никаких вопросов. Незыблемое летное правило: в экстренной ситуации надо действовать, а разбор полетов будет потом.
– Иди в салон, Садовникова, – бросил он, а сам включил тумблер связи с землей.
День Х. 16 часов 46 минут. 16 минут полета
За спиной Татьяны защелкнулась бронированная дверь кабины пилотов, и, оказавшись в отсеке для бортпроводников, она снова почувствовала себя словно голой и абсолютно беззащитной.
Кристинка сидела на своем креслице, согнувшись и закрыв лицо руками, и по ее позе Таня отчетливо поняла, что на подругу надежды мало. Похоже, бедовую старшую напарницу настиг – впервые в жизни – приступ паники.
Татьяна выглянула из-за шторок в салон. Там все было спокойно. Пока спокойно. Все трое кавказцев и женщина в хиджабе сидели на местах. Все склонили головы: то ли молились, то ли набирались храбрости перед тем, что задумали.
И тут в динамиках раздался голос первого пилота. Звучал он совершенно бестрепетно.
– Уважаемые пассажиры, говорит капитан. У нас на борту обнаружилась небольшая накладка. Бортпроводники забыли погрузить для всех пассажиров завтрак и свежие газеты. Поэтому мы возвращаемся в аэропорт Москвы. Прошу всех оставаться на своих местах и не отстегивать привязные ремни. Минут через пятнадцать мы совершим посадку в аэропорту Молодедово.
Самолет чуть тряхнуло, он заложил небольшой вираж и стал ощутимо терять высоту.
По салону пронесся ропот. Кто-то переспрашивал соседа, что сказал капитан. Кто-то принял за чистую монету его шутку насчет забытых газет и начал громко возмущаться. Но сильнее всего сообщение первого пилота подействовало на кавказца, сидевшего ближе всех к кабине. Он вскочил с кресла и решительно двинулся вперед по проходу.
Таня воскликнула:
– Вы куда, гражданин?! Немедленно займите свое место!
Тот, не слушая, подошел к ней почти вплотную. Лицо его исказила гримаса. Глаза были невидящими, бешеными.
– Вернитесь на место немедленно! – выкрикнула Татьяна.
Однако террорист выхватил что-то из-за пазухи и замахнулся. В его руке, заметила Таня, было нечто вроде офисного ножа для разрезания бумаг и картонок. Блеснула сталь.
– Где наше оружие, ехи его мать, сука?! – прокричал террорист, адресуясь к Тане.
И тогда она выхватила из-за пояса пистолет. Наставила его прямо в грудь кавказцу.
– Вот оно, твое оружие! – прошипела она. – Еще один шаг, и я буду стрелять!
Кто-то из пассажиров, увидев нож и пистолет, завизжал. За первым криком последовал другой. Поднялась паника.
Но Таня старалась не обращать внимания ни на что постороннее. Она стояла, ноги на ширине плеч, обе руки вытянуты вперед, одна поддерживает другую (как учил ее сволочь Чехов), а взгляд и дуло направлены в одну точку, прямо в ту цель, куда она собирается стрелять: в грудь террористу. И рука ее совсем не дрожит.
– Ну хорошо, – сказал кавказец, и непонятно, что прозвучало в его тоне: то ли смирение, то ли скрытая угроза.
А в следующую секунду он нагнулся вперед и выхватил одной рукой с переднего кресла, из объятий молодой мамашки, младенчика.
Мать закричала, и младенец зашелся в крике, а в правой руке кавказца сверкнул занесенный над ребенком нож, но Татьяна не стала медлить. Еще доля секунды – и она не решится. Побоится попасть в младенца.
Она выстрелила, и пуля угодила прямо в грудь кавказца.
Террорист выронил орущего малыша – его на лету поймала мать. Бандит опустился на колени и завалился набок.
Мать кричала. Плакал-надрывался младенец.
И в салоне, на секунду притихшем, снова заорали. Люди нагибались и прятались за спинки кресел. И старушка в платочке. И матрона со своим мужем строевиком. И итальянец с переводчицей. И семейство толстых армян.
И только трое оставшихся кавказцев сидели прямо и глазами, полными ненависти, буравили Татьяну. И еще они, трое оставшихся, переглянулись. И взглядами словно спросили друг у друга, что делать. А один крикнул что-то по-арабски.