пережить немало неприятных минут, но зато потом все будет позади.
- Она? Обрадовалась? - Андрей отодвинул пустую тарелку. - Спасибо, Эленька, очень вкусно. Нальешь добавочки?
- Конечно.
Она отошла к плите, где стояла кастрюля с супом, взяла половник… Ну что же ты замолчал? Продолжай. Говори. Рассказывай. У нее нет больше сил продолжать это мучение. Скорее бы все кончилось.
- Эленька, я для нее был просто случайным человеком. Наврал что-то, она и поверила, ей ведь все равно, с кем разговаривать, лишь бы свободные уши нашлись. Она совсем одинокая, сын у нее почти не бывает. Только собутыльники и остались.
- И тебе ее совсем не жалко?
- Да как тебе сказать…
Андрей продолжал есть, глядя в тарелку.
- Она получила то, что хотела. Она хотела, чтобы я ее не обременял и не мешал выйти замуж. Она это получила. Она хотела не учиться и работать, а пользоваться своей красотой и что-то с этого поиметь. Она и это получила. Она хотела пить столько, сколько душа пожелает, - и это у нее было. Так за что же ее жалеть? Каждый человек в итоге получает то, чего хочет, потому что результат есть следствие выбора, который он делает сам.
- Но ведь она хотела красивой жизни, достатка, счастья. Разве она это получила?
- Она хотела получить нечто, не вкладывая собственный труд, - жестко произнес Андрей. - Подобного рода нечто бывает только таким и никаким иным. В одних случаях последствия наступают раньше, в других позже, но они все равно наступают. Я реалист, Эленька, и, кроме того, я всю жизнь имею дело с анализом причин и следствий. Ты меня осуждаешь? Считаешь бездушным? Ты, наверное, ждала, что я начну помогать маме?
- Нет-нет, - поспешно ответила она, - я ничего такого не думала.
Получи, Элеонора. Получай все, что тебе причитается. Твой брат оказался больше похож на Назара, чем на тебя саму, и ты обнаружила это только на шестом десятке. Потому что вместо того, чтобы дружить со своим братом, ты всю жизнь продолжала считать его маленьким, глупым и нуждающимся в опеке и защите. С малышами не дружат, их любят и оберегают.
- Есть еще голубцы, - слегка дрожащим голосом произнесла Аля. - Будешь?
- Нет, Эленька, мне достаточно, я и так две порции съел. Как Динка? Не обижает тебя?
- Обижает, - Аля обрела способность улыбаться. - Но я привыкла.
- Ты уж потерпи, сестренка. До сих пор забыть не могу, как она плакала, когда мы со Славиком нашли ее на улице… Сердце разрывается. Она ведь так и не объяснила, что случилось и почему она ушла из дома. И тебе не сказала?
- Я не спрашивала. Дина меня не жалует, ты же знаешь. Каждую копейку за мной считает и ругается, что я слишком много трачу на хозяйство. Ей очень хочется опять жить в собственном доме и ездить в институт на машине. Подозреваю, что она и учебу-то бросила из-за того, что не могла соответствовать однокурсникам. Все так дорого одеты, все на своих машинах, у всех шикарные квартиры или дома… Может быть, надо было устраивать ее в другой институт, где учатся дети попроще?
Андрей пожал плечами:
- Институт она сама выбрала. Другой вопрос, что при выборе она могла руководствоваться именно составом обучающейся публики, но это уж, как говорится, ее дело. Она сама должна решать, что для нее важнее: получить знания и профессию или крутиться в определенной среде. Знаешь, Эля… Я вот сейчас смотрю на тебя и думаю…
Он замолчал, взял со стола нож и начал постукивать черенком.
- У тебя такое удивление на лице. И даже страх. Я, наверное, кажусь тебе излишне жестким. Ты, может быть, даже подумала, что я не люблю Динку. Это моя вина.
- Какая вина, Андрюша, что ты? Ты делаешь для нее все, что в твоих силах…
- Но я не делаю самого главного, - перебил ее брат. - Я не показываю ей свою любовь. Я, наверное, просто не умею этого делать. Знаешь, когда она разрыдалась тогда, ночью, на улице, и потом часа два не могла успокоиться, я вдруг понял, что она не чувствует моей любви, не понимает ее. Ведь даже ты, взрослая, умная, тонкая, и то усомнилась в моем отношении к Дине. Вот сейчас ты слушаешь меня и сомневаешься, у тебя на лице это написано. А с нее какой спрос? Мать бросила, отец неродной… Она, наверное, чувствует себя очень одинокой и никому не нужной. И когда она увидела, как мы со Славиком испугались за нее, для Динки это было шоком. Представляешь, до какой степени нелюбимой она себя ощущала?
«Спасибо тебе, Назар, - подумала Элеонора. - Ты, как всегда, оказался прав. Господи, ну почему ты не возник в моей жизни раньше? Скольких ошибок я, могла бы избежать, если бы ты был рядом».
С той ночи Дина почти не изменилась. Она по-прежнему хамила Але, требовала от нее отчета в тратах и продолжала читать нотации на тему «позорных случек». Но она перестала уходить по ночам. И это было первым шагом. А в конце концов, любая дорога начинается с первого шага.
Александр Каменский с женой Дашей и сыном Санечкой улетал в Германию в среду, 28 апреля. Накануне Настя встретилась с ним, передала список вопросов, адрес и телефон Веры Лозинцевой и объяснила суть проблемы, чтобы брат понимал, что будет делать и зачем это нужно.
- Поехала бы с нами и сделала бы все сама, - в двадцатый, наверное, раз укоризненно говорил Саша.
- Саня, не заводись, - тоже в двадцатый раз отвечала она. - Ни одна диссертация не стоит того, чтобы ради сбора трех страниц материала тратить такие деньги.
- Когда ты станешь старенькой и немощной и уже не сможешь никуда ездить, ты еще пожалеешь о том, что не воспользовалась возможностью, когда она была, - пугал он.
- Пожалею, - послушно соглашалась Настя.
- Неужели ты никогда не поумнеешь? - спрашивал Саша.
- Никогда, - признавалась она, - это безнадежно. Такие разговоры Каменский вел с сестрой ежедневно на протяжении недели до отъезда. На всякий случай он не отменял броню на еще один билет до Франкфурта и на еще один номер в гостинице, а его знакомый, имевший крепкие связи в посольстве Германии, обещал, если будет нужно, устроить Насте визу за один день. Саша надеялся до последнего и старался ее уговорить. Но Настя не поддавалась и упорно стояла на своем, как будто защищала самое дорогое, что у нее было. В среду Каменские улетели в Германию, а в пятницу Саша позвонил Насте:
- Настюша, я нашел Лозинцеву и сегодня вечером с ней встречаюсь. Будут какие-нибудь последние указания?
- Да нет, я вроде все тебе сказала. Только будь поделикатней, ладно? Все-таки она дочь потеряла, и как говорят близкие, для нее это было страшным ударом. Будь готов к тому, что она начнет плакать, может быть, даже истерика у нее начнется. На всякий случай возьми с собой Дашеньку, она сможет ее успокоить, а ты растеряешься. И не дави на Лозинцеву, прояви тактичность.
- Постараюсь, - пообещал Саша. - А здесь погода такая хорошая, солнышко, тепло. И крокусы кругом. Красота невозможная.
- Прекрати, - рассердилась Настя. - Я уже все равно не поехала, так что нечего меня дразнить.
В следующий раз Саша позвонил, когда Настя уже крепко спала.
Проснувшись от звонка телефона, она взглянула на часы и вздрогнула: четверть второго. Ох, как не любила она ночные звонки! Никогда они не приносили ничего хорошего.
- Настюша, это я, - послышался голос Александра, и Настя уловила в нем не то тревогу, не то растерянность. - Разбудил? Извини, здесь на два часа меньше. А у меня вопрос срочный. Только ты не пугайся.
- Да я уже испугалась! Что случилось?
- Пока ничего. Настюша… Только дай слово, что ты спокойно ответишь и не начнешь раньше времени паниковать, потому что я могу и ошибиться. Вернее, не я, а Дашка.
- Да что ж ты меня истязаешь?! - почти закричала Настя. - Говори, что случилось.
Чистяков проснулся от ее громкого голоса и сел в постели, потряхивая головой, чтобы прийти в себя.
- Настя, ты дочку Владика Стасова давно видела?
- Ничего себе вопрос, - Настя озадаченно почесала переносицу. - Где-то в начале марта. Она у меня учебник по теории брала. А что? В чем дело-то?
- У нее сейчас какая прическа? Я видел ее перед Новым годом, у нее волосы были длинные. Она не постриглась?
- Нет. Если только совсем недавно. Ты можешь мне членораздельно объяснить…
- Погоди, Настюша. Ты не знаешь, у нее есть розовая куртка?
- Есть. Она в ней как раз и была. Я не понимаю, ты что, нашу Лильку в Баден-Бадене увидел? Она завела себе богатого любовника и махнула на курорт провести праздники?
- Не в этом дело… в общем, слушай, тут такая история получилась…
История получилась следующая. Саша вместе с женой и восьмилетним сыном пришел в кафе-кондитерскую, где должна была состояться встреча с Верой Лозинцевой. Вера пришла, вела она себя очень дружелюбно, обаятельная и приветливая Даша моментально расположила женщину к себе, и разговор шел легко. Маленький Санечка, который ни секунды не мог усидеть на месте, все время ерзал, носился по залу, рассматривал выставленные в витрине торты и пирожные и на бойком немецком (долгие месяцы жизни в Австрии пошли ему на пользу) общался с девушкой, стоявшей за стойкой с разноцветным мороженым. Даше приходилось то и дело отвлекаться, потому что непоседливый мальчик любил не только бегать и прыгать, но и кушать сладкое, посему требовал то ананасовое мороженое с шоколадным сиропом, то шоколадное с клубничным сиропом, то молочный коктейль. В конце концов, Даша рассердилась и строго велела сыну сесть за стол, тихонько есть очередное мороженое и не мешать взрослым разговаривать. Саша надулся, и минуты две его не было видно и слышно. Но потом бьющая через край энергия пересилила попытки быть послушным, он снова начал ерзать и затеял за столом какую-то игру с самим собой и с пустыми вазочками из-под мороженого и бокалами из-под пива, которые официантка не успела убрать. Результат застольных военных маневров был плачевным. Все, что в тот момент стояло на столе - кофе, который пила Даша, пиво, которое пили Александр и Вера, и Санечкино фисташковое мороженое с шоколадным сиропом, - все это оказалось на ослепительно белом Дашином костюме, который после такой атаки стал уже не белым, а разноцветным, мокрым и отвратительно пахнущим. Даша, конечно, расстроилась чуть не до слез, мало того, что ко