ВЕРТИКАЛЬНЫЙ РОСТ ЗАВИСИТ НЕ ТОЛЬКО ОТ ГОРМОНА РОСТА, НО И ОТ ПОЛОВЫХ ГОРМОНОВ.
Начало 1960-х годов для ученых, работающих с гормоном роста, напоминало «Алису в Стране чудес»[12]. Они выращивали одних лабораторных животных до гигантского размера и уменьшали других, а также испытывали гормон роста (в сочетании с тестостероном и гормоном щитовидной железы) на детях. Джефф Балабан, возможно, был просто низким ребенком, родившимся у низких родителей, а возможно, страдал от недостатка гормона роста. Тогда еще не было никаких анализов, которые помогли бы измерить уровень гормона роста в его организме. Приходилось рассчитывать на клиническую оценку (заметно ли по ребенку, что у него не хватает гормонов?) в сочетании с догадками на основе имеющейся информации.
Довольно давно, задолго до того, как гормон роста удалось выделить, врачи предсказывали, что с помощью гормона можно будет «вылечить» низкий рост[2]. Или, как выразился в интервью Associated Press в 1937 году доктор Оскар Риддл, бывший президент Эндокринологического общества, поскольку низкие люди страдают от комплексов неполноценности, в будущем врачи смогут делать «коротышкам» инъекции гормона роста, помогая им тем самым достичь наивысшего потенциала – как интеллектуального, так и физического[3].
В начале 1960-х годов врачи наконец нашли способ как-то повлиять на низкий рост. Возбуждение подогревал вихрь статей в популярных и научных журналах, повторявших старое как мир утверждение, что низких людей, особенно мальчиков, ждет ужасная судьба. В статье с обложки журнала Parade превозносили новый гормональный курс лечения и говорили об «адской жизни карликов»[4]. Джон Мани, знаменитый специалист по гендерной идентичности, утверждал, что взрослые, сами того не желая, балуют низкорослых детей, относясь к ним как к маленьким, а это приводит к незрелости и неуверенности в себе[5]. Низкие дети, наперебой заявляли эксперты, с меньшей вероятностью вступят в брак или получат работу, чем их долговязые собратья. Шейла и Дэвид Ротманы писали в книге The Pursuit of Perfection: The Promise and Perils of Medical Enhancement («В погоне за идеалом: громкие обещания и опасности медицинских улучшений»): «Эндокринологи, определявшие гормональную недостаточность, и психиатры, измерявшие степень неприспособленности, говорили нам, что низкий рост – это болезнь, причем совсем не тривиальная»[6].
Нагнетание страха заставило людей считать, что лечить «болезнь низкого роста» нужно обязательно. Возможно, доступность новых методов лечения сказалась на объективности эмоциональных исследований, которые доказали, что новооткрытое лекарство необходимо. Ученые действительно создавали терапию для лечения недуга или же просто разработали новое средство и стали подбирать под него болезнь? Конечно же, родители низких детей, особенно мальчиков, готовы были сделать все, чтобы обеспечить своим детям счастливую, здоровую жизнь, в которой они смогут удачно вступить в брак и найти хорошую работу.
Гормональная терапия – это уже не шарлатанство начала века, настаивали врачи. Это современная медицина с химическими веществами, выделенными в ведущих лабораториях. Ингредиенты тщательно измерялись, а за детьми велось наблюдение.
Чета Балабанов и их трое детей жили в Грейт-Неке, штат Нью-Йорк, небольшом городке на Лонг-Айленде примерно в 40 минутах езды от Манхэттена. Барбара Балабан работала на редакторской и секретарской должностях, а также волонтером в государственных школах и на общественных работах. Эл Балабан был психиатром, и, хотя он внимательно изучал медицинскую литературу, он мало что слышал – или, по крайней мере, мало задумывался – о терапии с использованием гормона роста. Да, конечно, в газетах периодически публиковали истории о новых открытиях, связанных с гормоном роста[7]. Химики выделили гормон роста из мозга коровы – об этом сообщали передовицы в 1944 году. Ученые расшифровали структуру гормона роста – об этом сообщили передовицы еще через 10 лет. В 1958 году в газетах писали о лечении карликовости с помощью гормона роста, а в 1959-м – даже о возможной разработке персонализированной гормональной терапии[8]. Но на фоне всех открытий современности и множества прочих мировых событий (расовых бунтов, космических полетов, войны во Вьетнаме и т. д.) кто мог держать в голове все передовые медицинские технологии? Если только, конечно, вы не считали, что эта технология имеет отношение лично к вам. После медицинского обследования восьмилетнего Джеффа гормон роста стал для Балабанов очень важной темой.
Когда врач снова спросил, не хочет ли миссис Балабан обратиться к эксперту, она стала беспокоиться: может быть, ранее она беспокоилась недостаточно? Может быть, она вспомнила все эти газетные статьи. Хотя раньше она считала, что с Джеффом и так все в порядке, теперь она стала рассматривать возможность, что с ним в порядке не все. Так или иначе, консультация уж точно не повредит.
Балабаны интуитивно понимали, что Джефф будет против каких-либо анализов, лечения и навешивания ярлыков. Но они были уверены, что в конце концов он будет им благодарен. «Для него это было плохое время. Он попал между молотом и наковальней, – сказал доктор Балабан. – Он вырос очень милым ребенком. В детстве им все восхищались – он был словоохотливым, общительным, забавным, он очень нравился людям. Шалуном был страшным. Учителя к нему относились как к очень милому и разрешали ему то, чего, возможно, разрешать не стоило. Но на детской площадке дети его обижали. Его одновременно обижали и любили».
Однажды днем в 1961 году миссис Балабан забрала Джеффа из школы и поехала к доктору Эдне Собел, педиатру из госпиталя имени Альберта Эйнштейна в Бронксе, примерно в часе езды от дома. Доктор Собел специализировалась на детях с гормональными нарушениями и считалась одним из лидеров в своей отрасли. Она училась в Гарварде и участвовала в нескольких важнейших исследованиях, посвященных карликовости. Некоторые коллеги и пациенты знали ее как участливого врача, но миссис Балабан вспоминала доктора Собел как грубую и немногословную. Доктор Собел часто сидела в инвалидном кресле. Иногда она стояла, сильно сутулясь. Она выглядела маленькой, даже ниже, чем миссис Балабан. Доктор Собел никогда не рассказывала об этом пациентам, но в детстве она перенесла полиомиелит, и из-за деформации костей, вызванных болезнью, у нее были проблемы с ростом. В одной из туфель она носила ортопедическую подкладку и страдала от хронических болей.
«Обследование было дорогим и, казалось, длилось вечно», – вспоминает миссис Балабан. У Джеффа брали анализы крови, тщательно замеряя все параметры. Джеффу это не нравилось. Он очень злился из-за того, что приходилось пропускать школу. Из-за того, что чувствовал себя уродом. Из-за того, что приходилось раздеваться догола перед женщиной, пусть она и была врачом.
Доктор Собел предположила, что у Джеффа гипопитуитаризм, т. е. его гипофиз вырабатывает недостаточно гормона роста. Доктор Балабан был шокирован. «Я слышал об этом в медицинской школе: вроде бы этим страдал Генерал Том-Там», – сказал он, вспоминая о знаменитом цирковом карлике конца XIX века, рост которого составлял 1 м. Он даже не предполагал, что его сын может принадлежать к той же категории. Джефф был нормальным ребенком, а не цирковым уродцем.
Врачей гипопитуитаризм в первую очередь беспокоит не из-за низкого роста, а из-за других задач, которые выполняет гормон роста. Он помогает с балансом сахара в крови, метаболизмом белков и жиров, поддерживает здоровье сердца и почек, а также стимулирует иммунную систему – и это лишь некоторые из множества его функций. В общем, гормон роста важен не только для роста, а для роста важен не только гормон роста. Лучше было бы на самом деле назвать его гормоном взросления.
ГИПОПИТУИТАРИЗМ – СНИЖЕНИЕ ФУНКЦИИ ГИПОФИЗА, ПРИВОДЯЩЕЕ К ДЕФИЦИТУ ОДНОГО ИЛИ НЕСКОЛЬКИХ ГОРМОНОВ, В ТОМ ЧИСЛЕ – ГОРМОНА РОСТА.
Доктор Собел сначала предложила пройти курс гормонов щитовидной железы, потому что ускорение обмена веществ тоже способствует росту. Несколькими годами ранее Джеффу бы прописали курс тестостерона. Но тестостерон, как поняли врачи, заставляет мальчиков расти раньше, но не выше, чем они были бы без него[9]. Это все равно, что ехать на скором поезде: он быстрее обычного, но вы все равно доедете на нем до той же самой остановки. На самом деле доктор Собел была автором одного из ключевых исследований, доказавших, что тестостерон не увеличивает рост.
Балабаны согласились попробовать гормональную терапию. Несколько месяцев (и множество уколов) спустя Джефф снова с неохотой раньше ушел с уроков и поехал с Лонг-Айленда в Бронкс. Он нетерпеливо ерзал на стуле вместе с другими низкими детьми в тесном приемном покое; двухчасовое ожидание перед 15-минутным приемом в те времена было нормой. Когда наконец назвали имя Джеффа, доктор Собел сообщила ему то, что он уже понимал и сам: гормоны щитовидной железы не сработали. Никакого рывка роста не произошло. Более того, он вообще нисколько не подрос.
Если бы Джефф пошел к врачу всего двумя годами позже, то сдал бы несколько анализов крови, чтобы замерить перепады гормона роста. Но эти анализы еще не изобрели. Вместо этого его положили в больницу на месяц. Врачи измеряли объемы принимаемой пищи и выделений. Они сделали родителям рентген черепа, чтобы узнать, нет ли у них проблем с гипофизом, которые могли передаться Джеффу. В 1961 году не было сложных машин для визуализации мозга, так что врачи получали информацию о гипофизе, делая рентген костистой пластинки, на которой лежит эта железа. Треснутые или перекошенные кости говорили о проблемах, потому что, скорее всего, означали опухоль; это было, впрочем, не доказательство, а всего лишь улика. Джеффу сделали специальную рентгеновскую процедуру под названием «пневмоэнцефалограмма»; этот тяжеловесный термин описывает варварскую по сути процедуру, разработанную в 1918 году и использовавшуюся вплоть до 1970-х годов, когда наконец-то разработали более продвинутые способы заглянуть внутрь головы. Врачи выкачали жидкость вокруг спинного мозга Джеффа, накачали ему в голову воздух, а потом сделали рентген – на таком снимке все было видно лучше. Джефф уехал домой, корчась от невыносимой головной боли, – этот побочный эффект тогда считался нормой.