– Дурак я был, что послушал тебя, Орлов! Надо было в Тифлисе подождать, отсидеться. Дедушка[29]-то умен, из дворца своего не выходит, кувыркается себе под перинами с бабой!.. Ох, я бы тоже в такую войну поиграл! Эх, я бы этим персияночкам показал ружье свое настоящее. А не эту пукалку…
Алексей опять прыснул со смеху. Орлов толкнул его локтем и поворотился к Изотову.
– Потише, Осип! Неровен час, какой офицер услышит! Или из своих кто перенесет…
– Кто перенесет?!
Изотов с высоты своего почти двухсаженного роста гневно глянул вокруг себя, на свою шеренгу, на тех, кто шагал впереди и сзади.
– Узнаю, что донесли, удавлю как цыпленка!
Но запал его быстро выдохся, не выдержав жара полуденного солнца.
– А и донесут, так что с того, унтер?! Это молодому страшно, а я уже ходил по «зеленой улице»[30]. Два раза по пятьсот. Думаешь, шутки?
– Так не напрашивайся на третий, – спокойно ответил Орлов, не повышая голоса.
Он ценил в Изотове отчаянного солдата, доверял, как товарищу, но обращался с ним весьма осторожно.
– Абреки! – вдруг истошно крикнул Алешка, срывая с плеча ружье.
Орлов не глядя быстрым движением перехватил его руку.
– Тише, дурной! Откудова здесь абреки?
Между тем десяток всадников в папахах и бурках бежали рысью вдоль пехотной колонны.
– Ты, косопузый, так ничего и не понял? – обрушился Изотов на Алексея, втянувшего голову в плечи; Осип был даже рад, что есть рядом человек, на которого можно выплеснуть раздражение: – Если абрек к тебе подберется, то ты это никогда не узнаешь.
– А если вдруг и увидишь, то никому уже не расскажешь, – добавил Орлов.
Между тем Орлов всматривался в цепочку конных, уже перешедших на шаг. К переднему подбежал командир херсонцев подполковник Ромашин и пошел рядом, положив руку на гриву черного жеребца.
– Да это же… – начал Орлов и вдруг зашелся в радостном крике. – Это же Мадатов! Генерал Мадатов! Ура!
– Ура! – рявкнули нестройно шеренги херсонцев.
– Ура! – прокатилось дальше в колонну батальона грузинцев.
– Ура! Ура! – покривился Изотов. – А в кармане дыра. Что тот генерал, что этот. Он один, а персиян тучи.
– Да почему же один? – возразил повеселевший Орлов.
– Ну он, да еще ты… Раз, два и обчелся. Может, еще третий подтянется. Не хватит даже кулак собрать. Разве что кукиш. Точно: они на нас пушки, а мы им кукиш.
Алексей опять зашелся от смеха. Но на этот раз Орлов и не подумал его останавливать.
– А это ты правильно, Изотов, сказал. Они на нас тучей, а мы им – накось – выкуси! Слышите, ребята, – закричал он, оглядывая колонну. – Мы им!..
Валериан спрыгнул на землю и вошел в центр выстроенного полукаре пехоты. Подполковники Ромашин и Симонич шли рядом, чуть приотстав на шаг. Оба батальона выстроились рядом с дорогой, образовав незамкнутый квадрат.
Тысяча шестьсот гренадеров и мушкетеров. Десять орудий. С этими людьми он, генерал Мадатов, должен остановить армию Аббаса-Мирзы. Пятьдесят тысяч у персов, а сколько же у него? Два батальона здесь, батальон ширванцев должен привести полковник Греков. Четыре сотни казаков, три сотни грузинской милиции, что идут сейчас от Тифлиса…
Валериан громко и отчетливо поздоровался с солдатами и с удовольствием услышал, как слитно громыхнуло в ответ: «Здра!.. Ва!.. ство!..» Пошел вдоль шеренг, вглядываясь в усатые загорелые лица. Многих узнавал и приветствовал кивком. Одного старого знакомца потрепал по плечу:
– Здорово, Орлов! Наслышан я о твоих делах. Рад, что снова вместе воюем!
Старший унтер-офицер молчал, смотрел прямо перед собой и только больше разворачивал плечи. Валериан похлопал его по широкой груди, задев кончиками пальцев беленький крестик солдатского Георгия.
– Была бы моя власть, Орлов, я бы десяток таких повесил. Но ты же знаешь – больше одного не положено.
– Не за награды воюем, Ваше ство! – вдруг негромко, но очень четко произнес Орлов, на короткий миг скосив глаза на стоявшего перед ним генерала.
– Ого! – Валериан обернулся к сопровождавшим его офицерам. – Когда мы так все…
Сам того не зная, он повторил фразу Вельяминова и так же оборвал ее на середине.
«…Да, если бы мы так все, – думал Валериан, пройдя в конец построения и возвращаясь на центр. – А я погнался тогда за орденом. Тогда, у Дуная, под Батином. Два эскадрона повел против албанцев. Четыре сотни против пяти с лишним тысяч. Это что же получается: один у меня и десять у них… Сейчас чуть пострашнее. Но ведь и я не тот ротмистр Александрийского. Но и ставки уже другие…»
Он стал ровно, уперев каблуки в твердую потрескавшуюся землю, набрал воздуха и посмотрел на секунду вверх, где над головами, почти в зените, стоял тусклый диск солнца, расплывавшийся в полуденном мареве.
– Ребята! – крикнул Валериан, раскатывая привычно голос. – Мы идем встретить врага. Сколько его – не знаю. Далеко ли – не слышал. Да ведь нам-то какое дело. Как встретим – так и опрокинем. Как опрокинем, так и в землю вобьем. Нам же не привыкать. Мы же – кавказцы. Генерала Ермолова выучка: врага не считать, а бить!.. Знаю, знаю, что шагать тяжело, что животы подвело. Но – веселей, воины! Встретим персов, переколотим, а баранов у них и лепешек – от пуза! Тогда наедимся! Точно?!
– Ура! – рявкнули оба батальона, уже обнадеженные.
Валериан вскинулся в седло. Конвой уже ожидал его верхами.
– Мы скачем к Храми. Там у Красного моста встречу ширванцев. Займем оборону. Место удобное. Туда же подойдут кавалерия и обоз. Но и вы поспешите. Аббас-Мирза эти места тоже знает. Не успеем к Храми – ему скатертью дорога до самого Тифлиса.
– Ваше сиятельство! – Ромашин решился сказать на правах старого боевого товарища. – Подождали бы вы хотя бы казаков. Говорят, что от Безобдала сюда такая шайка прошла!
– Забыл, Ромашин! – усмехнулся Валериан. – Забыл, как я к Абдул-Гирею ездил. Без оружия, без конвоя. А здесь у меня такие славные молодцы – кого мне бояться?!
Из-под новеньких бараньих шапок на Ромашина весело глядели открытые лица совсем еще молодых офицеров.
– К мосту, господа! – крикнул Валериан, отъезжая. – К мосту и как можно быстрее!..
Снова над колоннами батальонов повисла пыль, но двигаться стало будто бы легче и веселее. Подошвы уже не шаркали, а стучали по запыленной щебнем дороге, напоминая властно, кто на этой земле хозяин. «Брумм… брумм… брумм…» – сотни, тысячи ног выбивали простой и отчетливый ритм. И унтер-офицер Орлов, подлаживаясь под темп марша, начал выводить негромко слова, невесть откуда слетевшие ему на язык.
– Генерал… майор… Мадатов…
Подметки разношенных сапог, чувяки с навязанными на них поршнями безжалостно лупили по извилистому шоссе. Где-то впереди коротко простучал барабан, напоминая о своем присутствии.
– Брумм… брумм… брумм…
– Генерал… майор… Мадатов… – повторил Орлов в пятый, а может, в десятый раз.
Он слышал эти слова, будто бы сами собой возникшие из жаркого, душного дня. Он ощущал их, но никак не мог притянуть к ним другие, столь же необходимые. Он знал по опыту, что они должны появиться, непременно обязаны, но не понимал, как их можно поторопить, и только повторял, повторял:
– Генерал… майор… Мадатов…
Алексей прислушался к тому, что бормочет шагающий унтер Орлов, и радостно закричал Изотову:
– Глянь, дяденька, сочиняет!
Он знал уже, как Орлов умеет ходить, стрелять, драться, но что тот может так увлечься своими собственными словами, было выше его понимания.
– Сочиняет! – повторил он восторженно.
– Нишкни, молодой! – цыкнул на него Осип Изотов. – Давай, Орлов, давай, унтер! Выдай нам, брат, такое, чтоб душа развернулась!
Будто не слыша товарища, Орлов повторял уже как заклинание:
– Генерал… майор… Мадатов…
Алексей забежал чуть вперед и, заглядывая в глаза Орлову, спросил, заискивая, стараясь загладить свою неловкость:
– А храброй генерал-то, а, дядя Орлов?
Орлов скосил на него глаза и вроде бы как ответил:
– Храброй…
И тут же положил на язык новую фразу:
– Генерал… храброй… Мадатов…
Новое неожиданное слово вдруг каким-то неведомым образом потянуло за собой другие:
Генерал… храброй… Мадатов…
Нас… к победам… поведет…
Он… военные ухватки…
Персов знает напролет…
На ночь батальоны остановились рядом с рощицей, выросшей на берегу узенькой речки, неспешно струившейся вниз. Солдаты кипятили воду, размачивали в ней затхлые сухари и хлебали несытную тюрю. Потом укладывались, надеясь хотя бы сном отвлечься от не слишком веселых мыслей.
Орлов же до утра сидел у небольшого костра и черкал, черкал карандашом на листках, которые всегда на такой случай таскал с собою в мешке. Когда же проиграли, простучали подъем, он смело подошел прямо к батальонному командиру. И когда колонна уже снова вытянулась по шоссе, унтер шел в ее голове и залихватски выводил чуть надтреснутым, но еще сильным и верным голосом:
Буря брани зашумела,
Поскорей, друзья, к ружью,
В чисто поле поспешайте
Защищать страну свою.
Мы не в ней хотя родились,
Она наша – в ней живем,—
И равно, что за отчизну,
За нее пойдем, умрем… [31]
Стучали барабаны, свистели флейты, и ноги двигались уверенней, глаза глядели куда веселей…
Глава пятая
«…Рационы уполовинены и тем не менее запасов в крепости хватит только лишь на пять дней».
Комендант Челяев закончил доклад и сел. Полковник Реут сидел неподвижно более полуминуты, затем кивнул Миклашевскому. Подполковник вскочил и заговорил горячо, быстро, напористо.
– Пороха, свинца и ядер в Шуше достаточно. Сама природа помогает нам против персов. Приступ этой ночью был отбит всего лишь двумя залпами.