Садящееся за спиной Новицкого солнце отбрасывало длинную тень лошади с всадником. Косые лучи играли медными обручами на стволе искалеченной пушки, уткнувшейся дулом в землю. Здесь стояла персидская артиллерия, сюда прилетело удачно нацеленное ядро, выпущенное русским орудием.
Вдруг Сергею почудилось какое-то движение за разбитым лафетом. Он поддернул саблю, обхватив эфес отдохнувшими пальцами, и повернул рыжую, стараясь высмотреть, кто притаился за развороченными остатками пушки.
Там, привалившись к искореженному металлу, лежал персидский артиллерист. Он был, очевидно, тяжело ранен, но жив и постанывал сквозь сжатые зубы. Куртка его из темно-синего сукна была разодрана в клочья, и сквозь лохмотья Сергей видел ужасную рану. Панталоны перса, когда-то белые, теперь приняли цвет невообразимый, недоступный никакому словнику: все они были облеплены грязью, а от пояса до колен залиты еще и кровью. Также перепачкано, перемазано было лицо умирающего. Высокая баранья шапка лежала рядом, и на ней покоился небольшой пистолет, похожий на тот, что Новицкий держал за пазухой.
Сергей достал левой рукой перезаряженное оружие и, направляя лошадь одними коленями, осторожно поехал вокруг орудия. Он не отрывал глаз от перса, готовясь стрелять при первом его угрожающем движении. Но тот, видимо, боролся с болью и ничего не замечал из того, что творилось вокруг. Волосы раненого, грязные и взлохмаченные, все же, казалось, были светлее, чем можно было ожидать от выходца из Тебриза, Казвина, пришельца из Хорасана. Не открывая глаз, лежащий пробормотал несколько слов на языке, совсем не похожем на фарси или тюркский, и в этот момент Новицкий узнал его.
Он спрыгнул с лошади, обмотал повод вокруг расщепленного колесного обода и подбежал к Кемпбеллу. Тень его упала на лицо Ричарда, тот вздрогнул и поднял веки. Рука его поползла к пистолету, но замерла.
– Hello, Serge! – произнес он тихим, тихим сдавленным голосом. – Is it you, my friend?[41]
– Да, это я, Дик, – ответил Сергей по-французски.
Он осторожно опустился рядом с Кемпбеллом, снял с пояса фляжку и осторожно смочил англичанину запекшиеся губы.
– Спасибо, Серж. Видите, как я неаккуратно подставился. Одним вашим ядром совершенно разбило одновременно и орудие, и меня.
– Сюда упало немало ядер, – заметил Новицкий, оглядываясь.
– О, да! Ядра, пули, а потом еще и штыки, сабли. Я понимаю, что вы который раз взяли верх в извечном споре – кому же владеть Закавказьем.
– Да. Армия Аббаса-Мирзы совершенно разбита и спасается бегством.
– Помоги им, Господь, в которого, впрочем, они не верят. Я и сам бы улепетнул, если бы меня слушались ноги.
– Полежите спокойно, Дик, – сказал Сергей, готовясь подняться. – Я привезу доктора.
Но Кемпбелл с неожиданной силой ухватил его за рукав.
– Не уходите, Серж, не тратьте впустую время. С такой раной не выживают. Все, что может сделать ваш врач, даже если он лучше, чем наши, – заставит меня промучиться на сутки или двое больше.
Сергей знал, что Ричард был прав, и потому молчал.
– Помогите мне, Серж. Я устал от боли и скоро начну кричать. А это, знаете, как-то неприлично для выпускника Хэрроу, джентльмена и – журналиста. Мой пистолет заряжен. Я, собственно, и сам мог потянуть за крючок, но, понимаете – какие-то идеи нам вбивали в голову с детства. Меня уверили, что Господь не любит самоубийц. Я готовлюсь к нашей неминуемой встрече, и мне не хочется проверять, насколько Он их не любит.
Новицкий смотрел в полуприкрытые глаза Кемпбелла, еще не желая осознавать, о какой услуге просит его британец.
Дик усмехнулся:
– Ну же, смелее, Серж. Одно маленькое движение пальцем. Сколько раз вы наводили ствол на врага, можете один раз доставить это удовольствие другу. Хотя я так и не знаю, кто же мы с вами – друзья или враги. То мы палим друг в друга, бросаем чугунные бомбы, строим козни, готовим ловушки. А потом встречаемся в странных местах: в горской лачуге, борделе, на поле, заваленном трупами, и беседуем, как ни в чем не бывало… А! Одно упустили мы, Серж: мы ни разу не наполнили наши стаканы, не выпили за здоровье Его Величества короля, Его Величества императора. Кстати, я уверен, что ваш Николай охотно оказал бы нашему Георгу услугу, о которой я вас прошу. Охотно и без всякого колебания. Ну, Серж, вот пистолет, вот моя голова… Одно движение пальцем и – вечный покой… Очень больно, мой друг, очень больно.
Новицкий в отчаянии отвернулся, глотая ком, вдруг распухший у него в горле, и пытался сообразить, что же ему надлежит предпринять. И вдруг, к своему счастью, увидел вдали небольшую группку драгун, едущих шагом назад от ущелья. Он вскочил на ноги и замахал рукой. Конные заметили его и повернули к нему.
Первым подъехал вахмистр, кряжистый унтер уже в годах. Они сразу узнали друг друга. Всего лишь несколько часов назад им довелось скакать колено к колену, торопясь в атаку, приказ о которой Новицкий привез Шабельскому.
Сергей подошел к вахмистру и положил руку ему на колено.
– Здесь человек мучается. Персиянин, но – человек. Надобно избавить его от страданий. Как лошадь. Сделаешь?!
– Отчего ж не сделать-то, ваше благородие, – ответил вахмистр, разглядывая через голову Сергея сидящего Кемпбелла. – Очень нам даже понятно. Что лошадь, что человек – все одно пожалеть нужно.
Он слез на землю и отцепил карабин от панталёра. Другой драгун перехватил его лошадь. Вахмистр взвел курок и пошел обходить Кемпбелла, норовя подойти к тому сзади. Дик поднял руку.
– Подожди! – крикнул Новицкий вахмистру и склонился над Ричардом.
Тот показал глазами на грудь.
– Письмо, Серж, слева.
Сергей вытащил из-под разодранной куртки аккуратно свернутый и запечатанный пакет. Поверх него бежало несколько строк, выписанных ровным и твердым почерком.
– Можете проглядеть, Серж, если вдруг захотите. Но это не моим… читателям. Это – моей… вдове. Немного помялся пакет, немного запачкался. Но ничего. Может быть, она и прочтет, может быть, она и поплачет. Женские слезы, Серж, знаете… высыхают так же быстро, как ручейки в пустыне… Как хорошо, друг мой, что женщинам не добраться в эти места. Есть только мы и то, что лежит между нами… Но довольно. Дальше – тишина. Forward!
Вахмистр шагнул ближе, поднося карабин к самому уху умирающего. А Кемпбелл, ровно и мягко улыбаясь, смотрел на Новицкого.
В самый последний момент Сергей не выдержал и опустил глаза. А после стукнувшего выстрела сразу же отвернулся, не в силах заставить себя взглянуть на то, что стало с головой умного, веселого, отчаянного Ричарда Кемпбелла.
Вахмистр вернулся к лошади и принялся прочищать карабин, намереваясь зарядить его перед тем, как трогаться дальше. Новицкий порылся в карманах, выудил серебряный рубль и протянул унтеру. Но тот отшатнулся от денег.
– Ваше благородие, – протянул он укоризненно. – Нешто мы не люди, нешто совсем без понятия.
Но Сергей поймал его руку и сунул в ладонь монету.
– Бери, бери, вахмистр. Выпьешь с товарищами за упокой… всех душ, что нынче полегли здесь.
Вахмистр покачал головой.
– Это – да. Сколько народу положили сегодня – ужасть. И наших, и ихних. Утомился народишко уже убивать. Загнали там персов на холм, наверное, около батальона. Сначала хотели штыками переколоть – да одумались. Своих-то сколько еще поляжет. Орудия подвезли – решили перемолотить. Пока наводили, начали думать – может, сдадутся. Генерал наш подъехал…
– Шабельский?
– Нет. Тот все еще персов гонит. Все еще не насытился. Князь Мадатов случился. Хочет уговорить персов сдаться.
– Где? – встрепенулся Новицкий. – Покажи.
Он сорвал поводья и поднялся в седло. Взглянул в последний раз в сторону Кемпбелла и наклонил голову.
– Я отправлю, Дик, это письмо. Обещаю, – произнес он громко, словно мертвый мог его слышать, и сразу же крикнул драгуну: – Веди, вахмистр! Скачем!..
Скакать измученные лошади не могли, но за четверть часа бодрой рысцой донесли всадников до горловины ущелья. Почти весь отряд Паскевича втянулся в проход, преследуя убегающих персов, а здесь остались лишь карабинеры Клюки фон Клюгенау. Роты поставлены были во фронт, так что они плотным полукольцом охватывали участок склона, по которому вилась вверх хорошо различимая тропка. В разрывах пехотного строя уставлены были четыре орудия; у каждого дежурил фейерверкер с горящим пальником.
Сергей спрыгнул с лошади и отдал поводья вахмистру. Темиру он еще до начала сражения приказал оставаться у перевязочного пункта. Он не хотел, чтобы молодой горец оказался в массе войска, где каждый мог принять его за врага. Юноша подчинился ему весьма неохотно. Он узнал, что Абдул-бек идет с персами во главе нескольких сот нукеров, и надеялся встретить кровного врага среди боя. Новицкий же доказал товарищу, что среди десятков тысяч людей, палящих, колющих, рубящих, отыскать одного-единственного будет невероятно сложно. Также трудно будет пробиться к нему во время сражения, когда рядом с беладом скачут десятки преданных воинов.
– Если Аллах захочет оказать нам такую милость, – сказал Сергей без тени улыбки, уперевшись взглядом в черные глаза Темира, – тогда он сохранит жизнь Абдул-беку и подведет его потом под твою пулю.
Сам же он знал определенно, что не будет вставать между кровниками. Но хочет ли он с прежней страстью отнять жизнь у виновника смерти своей жены – этого он не мог уверенно сказать и себе самому…
Перед фронтом карабинеров Новицкий увидел группу офицеров, в центре которой высилась сухопарая фигура Клюки фон Клюгенау. Рядом с ожесточенно жестикулирующим майором стоял Мадатов, едва перерастая головой плечо австрийца, и слушал объяснения командира пехотного батальона.
– Я бы взял их штыками! – горячился Клюки. – Но солдат наш, говорит Алексей Петрович, дорог. Нельзя терять людей после такой победы. Думаю забросать их ядрами. Когда надоест умирать, вылезут сами.