Кроме того, что можно было еще ожидать от голодных, измерзших, отчаявшихся людей? Да сам бы Валериан, очутившись в таком положении, собрал бы вокруг себя несколько десятков вояк посильнее и поотчаянней и начал бы с таким отрядом нападать на небольшие посты, захватывая оружие и продовольствие.
Потому-то он и не спал ночами, рассылал разъезды вдоль реки и по дорогам, разбегавшимся во все стороны света. И сам с небольшой свитой проезжал вдоль периметра и с внутренней стороны, и с внешней. Возвращался и ложился, когда уже совсем светало, а до полудня снова был на ногах, принимая рапорты, и снова объезжал все порядки своего гарнизона.
Крупные звезды повисли над склонами. Луна, полная на три четверти, уже заливала бледным светом долину реки Праводы, высвечивая вершины, поднимавшиеся над северным гребнем. Валериан повел свой разъезд прямо к воротам, обменялся несколькими словами с начальником караула и первым проскакал мимо открывшихся створок.
Часа через два, покружив вокруг дороги, ведущей на Айдос и далее в Бургас, они подъехали к кронверку. Капитан Ключарёв, комендант укрепления, сам встречал их у входа. Тринадцать лошадей гуськом въехали за стены под внимательными взглядами караула. Все знали, что веселый и храбрый генерал Мадатов замечает все упущения по службе и взыскивает очень сурово. Ну и что с того, что сам Мадатов ведет разъезд, но кто там пристроился к его группе, еще неизвестно. Двенадцать всадников проехали на открытое место перед домиком коменданта и спешились. Тринадцатая лошадь несла тело, завернутое в шинель и перекинутое через седло. Страшный сверток сняли и положили на землю.
Мадатов кинул поводья вороного одному из казаков.
– Выведи, оботри, накорми.
– Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство! – ответил казак с веселой готовностью. – Да такому коню со всем удовольствием.
Ключарёв подошел ближе и спросил, показав на труп:
– Турки?
– Турки, – неохотно ответил Валериан. – В трех верстах заметили группу на дороге. Крикнули остановиться, они побежали. Мы поскакали за ними. А у поручика подпруга, наверное, расстегнулась. Мы сразу и не заметили. Турок не догнали, они кинулись наверх по склону между камней. Повернули, начали искать Уржумцева. Да его кто-то раньше нашел. Покажи ему, Дмитрий.
Второй адъютант, оставшийся в живых, подошел с видимой неохотой и развернул шинель. Ключарёв нагнулся, вгляделся и ахнул. Адъютант тоже бросил невольный взгляд на изуродованное тело товарища и, хотя уже знал, что он увидит, не выдержал. Отбежал в сторону, в темноту, и слышно было, как его там выворачивает наизнанку.
Валериан смотрел на останки того, кто еще несколько часов назад был красивым и милым, полным молодой жизни, многообещающим офицером, и в который уже раз поражался жестокости людей, с которыми его сводили дороги войны. Те же мысли бродили в голове Ключарёва.
– Ну что за народ, ваше сиятельство?! Понятное дело – зарубил, застрелил, заколол, зарезал. На то и война. То мы их, то они нас. Но чтобы так над мертвым изгаляться! Как и не люди.
– Он еще живой был, когда они его резали, – сказал Валериан, стараясь изо всех сил, чтобы голос его звучал размеренно и спокойно. – Видишь, рот у него землею забит? Это чтобы не кричал. Все, насмотрелся, я думаю. Закрывай шинель, вернемся в лагерь, похороним по-человечески. А теперь покажи, что у тебя здесь творится.
Ключарёв был офицером надежным, и Валериан ему вполне доверял, но не считал возможным выделять кого-то из подчиненных. Проверять, так проверять всех, а если уж человек хорош, то следует дать ему возможность отличиться в сражении – поставить на опасное место, скажем, рядом с собой.
В кронверке служба тянулась по заведенному порядку. Часовые стояли в назначенных им местах и ловко брали оружие на руку, едва заслышав крадущиеся шаги. Пушки на барбетах казались вычищенными и исправными. Свободные от дежурства спали в домах и землянках. Только у северного бастиона Валериан вдруг заметил солдат, толпившихся у костра, и немедленно повернул к толпе.
Заметив подходящего генерала и поспешающего за ним коменданта, солдаты замолчали и подтянулись. Совсем еще юный прапорщик выскочил вперед и начал рапортовать срывающимся голосом. Валериан досадливо отмахнулся.
– Что у вас тут?
Ключарёв немедленно ступил вперед, заслонил растерявшегося юношу.
– Изволите видеть, ваше сиятельство, турки. Гарнизон Варны, те, которых отпустили под честное слово, уходят через горы. А погоды уже не летние. Они же без еды, без зимней одежды. Солдатики тут приняли двоих, обогрели.
Валериан резко шагнул вперед, точно прыгнул. Стоящие рядом попятились.
Пристроившись у костра, двое турецких солдат уплетали из одной миски горячую мамалыгу. Один был выше, выглядел изможденнее. Второй был – Абдул-бек. Впрочем, Мадатов никогда не сталкивался с ним вплотную и не смог бы узнать в лицо, даже если бы тот и был одет, как подобает знаменитому и могущественному беладу. Сейчас грязный, оборванный, осунувшийся бек походил на огородное пугало. Оба приблудившихся турка никак не походили уже на солдат. Но у обоих еще могло хватить сил и желания надругаться над пленным.
Валериан положил руку на эфес и потащил саблю из ножен. Он уже не помнил себя от гнева, да и мало что видел вокруг. Красный туман вдруг стал перед глазами, и только одно желание – мстить – распирало его широкую грудь.
Абдул-бек бросил ложку и медленно встал, не отрывая глаз от вынырнувшего из темноты кровника. Второй турок, не выпуская миску из рук, засучил ногами, пытаясь отползти от неминуемой смерти. Но Абдул-бек одной рукой, не глядя, схватил его за шиворот и вздернул на ноги. Несколько долгих секунд они с Мадатовым упирались друг в друга глазами.
– Ваше сиятельство, – негромко и не очень уверенно заговорили те, кто остался за спиной генерала. – Ну – нехристи, ну – бусурмане, но – тоже ведь люди.
Валериану сделалось стыдно, что он так вспылил на глазах у своих солдат. Разжал пальцы, и клинок мягко скользнул снова в ножны. Мадатов развернулся и пошел прочь. Ключарёв ускорил шаг, стараясь держаться рядом.
– Вот что, капитан, – сказал Мадатов, решившись. – Прикажите людям жечь ночью костры и варить кашу в котлах. Много еще будет выходить на нас этаких… В городке я то же скажу. А утром пошлю разъезды подбирать ослабевших и еще не замерзших. Зерна должно нам хватить. Днями отправлюсь в Козлуджу, поговорю с командиром корпуса. Думаю, нам помогут. Действуйте!
– Слушаюсь! – Ключарёв, видимо, был доволен, что самовольство его людей откликнулось и в душе генерала.
Высокий турок повалился на землю и принялся жадно добирать кашу. Абдул-бек продолжал стоять, вглядываясь в спину удаляющегося Мадатова.
Прапорщик осторожно, почти робко тронул его за рукав.
– Пожалуйте ко мне в палатку, бей.
Абдул-бек не отвечал, продолжая следить за скрывающимся в темноте кровником.
– Вы понимаете по-русски?
– Да, – ответил Абдул-бек неожиданно чисто. – Понимаю…
Дорога на Козлуджу втянулась в лощину, поросшую густым лесом. Листья с большинства деревьев уже облетели, и склоны просматривались на большом расстоянии, но Новицкий на всякий случай развязал ремешки на ольстрах и постоянно обводил глазами окружающее пространство. Впрочем, то же самое делали его спутники.
Сразу за Сергеем, как обычно, ехал Темир, а следом вытянулся цепочкой десяток казаков. Это был весь конвой, который Георгиадису удалось выпросить в штаб-квартире армии. Узнав о целях поездки, генералы всех родов и должностей отмахивались обеими руками. Мол, какая разведка, господин тайный советник, о чем вы, к чему? Нам не хватает людей прикрывать операционную линию, а вы собираетесь загнать своего человека прямо в турецкое логово, где его сразу же цапнут, разжуют и то ли проглотят, то ли выплюнут.
Но Артемий Прокофьевич умел быть весьма убедительным. И в конце концов Сергей отправился из Варны на северо-запад высмотреть дороги, по которым отряд генерала Рота мог безопасно пройти к Силистрии, крепости на правом берегу Дуная, которую командующий намеревался взять еще до зимы.
Теперь он возвращался под Варну, где, надеялся, Георгиадис даст ему возможность передохнуть несколько дней. Отдых даже в холодной сырой палатке представлялся ему самым роскошным вознаграждением за месяц с лишним, что он провел в седле, исследуя дороги и тропинки Дели-Орманского леса. Дорог, впрочем, в придунайской Болгарии было немного, и все они были хорошо известны как нам, так и туркам. Но мелкие тропинки, дорожки, бегущие через лесистые холмы от селения к селению, не были нанесены ни на одну карту. Теперь же Новицкий вез в своем чемодане кроки значительной части местности, раскинувшейся между Варной, Силистрией, Шумлой, бумаги, как он сам сознавал, бесценные.
По пути в Ставку он, впрочем, намеревался провести сутки в Козлудже, показать Роту схему путей, по которым он мог при необходимости отойти к Базарджику, или же неожиданно двинуться вперед, к деревне Кулевчи и далее к Шумле. Кроме того, Сергей надеялся дать хотя бы небольшой отдых спине. Поясница, поврежденная французской картечью под Борисовым, время от времени напоминала о себе весьма остро. С утра Новицкий надеялся, что пересилит боль, но после полуденной остановки начал уже ерзать в седле, перенося тяжесть то на левую, то на правую половину. Он надеялся, что его перемещения незаметны, но, как-то оглянувшись, поймал встревоженный взгляд Темира и постарался держаться прямо хотя бы последние несколько верст.
Чтобы отвлечься, Сергей принялся вспоминать все, что знал о сражении, которое дал туркам примерно в этих местах Александр Васильевич Суворов. Будущий генералиссимус вел небольшой отряд по лесистой дороге и вдруг натолкнулся на авангард турок, для которых эта встреча также была случайной. В скоротечном бою передовой полк Суворова был опрокинут, и сам генерал спасся только благодаря быстроте своей лошади. Но чуть отбежав, оторвавшись от неприятеля, Суворов решился атаковать, даже не дожидаясь подхода Каменского-старшего, с кем обязан был действовать в связке. Турки были ошеломлены яростным ударом русских, которых считали уже разбитыми, и остановились. Когда же к нам подтянулись десять орудий, остававшихся поначалу в дефиле, неудобном и неизвестном, тогда турки и вовсе смутились под картечным огнем, расстроились и вовсе бежали. Позже выяснилось, что против восьми тысяч Суворова стояли войска в пять раз сильнее. Во всяком случае – многочисленней.