Размышляя, Новицкий не переставал крутить головой. Турецкая засада была не слишком-то вероятной в этих местах, но с такой возможностью приходилось все же считаться. Дюжина хорошо вооруженных людей смутит разбойничью банду, но башибузуки Кадыр-аги вполне могут рискнуть пробраться сюда из Шумлы – взять «языка» и стяжать себе славу.
Нынешнюю кампанию русские начали, отрядив войско, увы, недостаточное. Первоначально Дунай перешла одна только 2-я армия генерала Петра Христиановича Виттенштейна. Когда-то он умело прикрыл Петербург от наполеоновских маршалов Удино и Виктора, за что ему в столице были до сих пор благодарны. Но время не молодит человека, и нынче генерал-фельдмаршал, прежде чем шагнуть, два раза оглядывался на государя и его приближенных. А султан Мехмед II набрал в европейской части своей империи силы изрядные. Одна только регулярная армия нового типа – низам доходила до восьмидесяти тысяч воинов. А кроме нее, пришло еще стотысячное ополчение. Строй эти люди держать по-прежнему не умели, но с детства привыкли сидеть в седле и атаковали врага с отчаянной свирепостью.
Мы же вынуждены были делить силы между тремя крепостями, теми, что считались главными препятствиями нашего движения на Константинополь, «красное яблоко», как любовно его называли турки. И в каждой из трех – Шумле, Силистрии, Варне – гарнизон значительно превосходил численностью своей осаждающих. Варну сумели взять, потому что все-таки подошла из России гвардия. Но Силистрия и Шумла еще держались, а гвардия вслед за государем вернулась в Россию. Первый год войны заканчивался, и никто не мог с уверенностью сказать, кому благоволила богиня Фортуна? Но еще ужаснее был следующий вопрос: чем будем воевать в следующем, 1829-м году?
Занятый невеселыми мыслями Новицкий забыл о разболевшейся пояснице. А еще через час они въехали наконец-то в Козлуджу. Маленький городок из нескольких сотен домов походил на десятки других, виденных Сергеем и в Болгарии, и в Валахии. Узкие улочки, стесненные одно-двухэтажными строениями. Стены оштукатуренные, но крыши плоские; а редкие четырехскатные крыты хорошо если гонтом. Население – в основном мусульмане, и русскую армию здесь не жалуют. Болгарские семьи турки с началом войны вытеснили из селений, и теперь те кочевали в горах, лесах, лощинах, кормясь тем, что успели захватить из оставленных в спешке домов.
Улицы были забиты войсками. Где-то ротные артели готовили на кострах еду скудную, но все же горячую. Где-то гусары или уланы терли скребницами бока лошадей, помня золотое солдатское правило: хорошая чистка – половина дачи. Сергей остановил ехавшего навстречу ему офицера и спросил, где стоит штаб. Штабс-ротмистр с подозрением оглядел незнакомого ему штатского, но, успокоенный видом конвойных казаков, показал нужное направление.
Генерал Рот занимал, разумеется, лучший дом в городе. В заполненный, захламленный двор Сергей заезжать не стал. Спешился перед забором, отдал поводья Темиру, а сам, захватив из чемодана сверток с кроками, прошел в ворота. Караульный офицер метнулся ему навстречу, но, выслушав несколько слов, брошенных Новицким вполголоса, кивнул и исчез за дверью. Через минуту вернулся и вежливо показал внутрь дома.
– Заходите! Дежурный адъютант ждет вас.
Сергей потоптался еще на крыльце, освобождая сапоги от налипшей грязи, и прошел в помещение. Адъютант, капитан в мундире Вятского, кажется, мушкетерского, поднялся ему навстречу, выслушал и просил подождать, сказав, что доложит через пятнадцать минут.
В приемной кроме Сергея был еще один посетитель. В наброшенной на плечи старой шинели он сидел за вторым столом, сколоченным, видимо, наспех из подобранных где-то обрезков. Сидел спиной к двери, лицом к оконцу, затянутому плотной бумагой, пропускавшей немного света. Сидел на неудобном, рассохшемся табурете, скрипящем при каждом движении большого, плотно сбитого тела. Сидел, сгорбившись, и вписывал нечто ему неприятное в лежащие перед ним бумаги. Новицкий всмотрелся и с радостным удивлением узнал в этом человеке Мадатова.
Они не встречались почти два года, и Сергей поразился перемене, случившейся в князе. Он не поседел, не сгорбился, но как-то осунулся, опустился даже не внешне, а как-то внутренне. Что-то подтачивало изнутри большое, сильное, ловкое тело; то ли болезнь, о которой Новицкий наслышался от Софьи Александровны, то ли душевное расстройство, разлад в душе, который мучает и угнетает человека порой куда как сильнее, чем любое физическое нездоровье.
– Ваше сиятельство! – негромко промолвил Новицкий, зайдя сбоку стола.
Мадатов резко обернулся к нему, вгляделся, сначала не узнавая, но потом губы его дрогнули, он бросил перо.
– А-а, Новицкий! Ну, здравствуй, здравствуй! Какими судьбами здесь, на Дунае? Ты же был с Паскевичем в Анатолии.
Сергей наскоро пересказал князю свой доклад государю. Подробнее перечислил действия армии при Карсе, чуть быстрее проскочил штурм Ахалцихе и вовсе не упомянул о своих приключениях. Мадатов слушал и кивал головой.
– Да, этот хочет и вовсе один остаться. Никак не поймет, что не стоит гора на равнине. Как кукушонок – всех братьев своих из гнезда вон. Чуть появится рядом человек посильнее – сразу вытолкнет. Боится, что неровен час подсидит. Помяни мое слово, Новицкий, Муравьев с ним тоже не уживется. Слишком умен, слишком талантлив и – слишком горд. Ну а ты? С кем на стены ходил?
Новицкий замялся, и Мадатов, видя его смущение, расхохотался в голос, показывая завидно крепкие, белые зубы.
– Что молчишь? Будто бы я тебя за столько лет не узнал! Так с кем, с Муравьевым?
– Нет, с Симоничем.
Мадатов одобрительно кивнул головой.
– Хорош полковник, хорош. Помню его и по Шамхору и при Гяндже. С ним если и пропадешь, то уже не зазря… Да что ты стоишь, как на докладе. Вон у стены лавка, присаживайся.
Новицкий шагнул назад и опустился на широкую доску, положенную на невидные козлы. На ощупь доска была плохо строгана, шершавая, занозистая. Так что Сергей постарался сразу принять положение поудобней, чтобы после не ерзать; лопатками оперся о стену, а сверток с кроками положил на колени.
– Мучает поясница? – сочувственно спросил князь. – Так же у меня и рука. Сколько лет дрался – нигде не царапнуло. А под Лейпцигом в самом начале случайная пуля, и после почти полгода в постели. И до сих пор ноет, как погода меняется. Ну а та дырка внизу, чеченский подарок, не тревожит?
Новицкий насупился и покачал головой. Та рана, которую он получил при бегстве из плена, и все, что было с ней связано, до сих пор переживалось им слишком болезненно. Он вспоминал о недавнем прошлом лишь наедине с собой и не желал говорить о том ни с кем другим, даже с Темиром.
– А что вы здесь, ваше сиятельство? – осторожно осведомился он, меняя тему беседы. – Я слышал, вы стоите в Праводах. Хотел заехать, но маршруты все в другие стороны уводили. Говорят, вы славно там визиря по носу пощелкали.
Мадатов ухмыльнулся, польщенный.
– Да, Новицкий, славное было дело. Три наших тысячи против их сорока. Ну да после Кавказа нам такое и не в диковинку. А все же скажу тебе честно: не мое это, не мое. Конь мне нужен, Новицкий, полк гусар за спиной, и чтоб ветер в ушах свистел. А меня, понимаешь ли, посадили в пехоту. Ну, пока от Дуная шли, я две крепости взял – может быть, слышал?
Об этих подвигах генерала Новицкий еще не успел узнать, но покивал утвердительно, знал, как по-мальчишески самолюбив бывает Мадатов.
– Две взял, третью отстоял. Ну, думаю, и хватит с меня, пора к гусарам проситься. Тем более, у меня Купреянов – превосходнейший генерал. Я же не Паскевич, Новицкий, я соперников не боюсь. Павел Яковлевич гарнизоном может командовать не хуже меня. И план у него уже разработан – как весны дождаться и Праводы не упустить. Я и приехал с докладом. А тут – точно меня и ждали. Как мышь за кусочком сыра полез.
Он хлопнул тяжелой ладонью по бумажным листам, лежавшим перед ним на столе.
– Что же случилось? – встревожился и вытянул шею Новицкий.
Мадатов повернулся к нему совершенно и растерянно развел руки.
– Ты понимаешь, меня здесь словно бы поджидали. Захожу к Роту, а там сидит этот… наш с тобой знакомец по Петербургу да по Тифлису. С кем мы пулями переведывались.
– Бранский?
– Ну да, он самый. Я уже имя его забыл. Ко мне в Праводы ехать он побоялся. И подвел дело так, чтобы командир корпуса меня сюда вызвал. А тут я сам и прислал доклад о зимовке. Приезжайте, отвечают, ваше сиятельство, поговорим, обсудим. И, бах, кляузы мне эти под нос.
Он сильно припечатал бумаги мощной ладонью так, что подпрыгнула чернильница, едва не свалившись за край стола.
Новицкий был совершенно обескуражен.
– Да что же за кляузы, ваше сиятельство? Откуда и на кого?
– Да на меня же! Из Карабаха! Ты понимаешь, Новицкий, они по Шуше с барабанами шли, призывали жителей писать жалобы на меня. На меня! Который… Ар-х…
Он остановился, словно бы поперхнувшись, и вдруг страшно, отчаянно закашлялся, будто бы собирался вывернуться весь наизнанку. Быстро поднялся и стал лицом к стене, упираясь лбом в черные бревна сруба. Новицкий и адъютант тоже вскочили с места, готовясь кинуться князю на помощь. Но тот, не оборачиваясь, погрозил им мощным кулаком, густо поросшим черным волосом. Постепенно спазмы утихли, Мадатов достал из кармана шинели несвежую тряпицу, сплюнул в нее, посмотрел на мокроту, мрачно завернул тряпицу, обтер губы и сунул обратно.
– Может быть, вам чаю, ваше превосходительство? – спросил адъютант.
– Принеси. Только горячего… Сам горяч, – усмехнулся Мадатов. – И люблю кипяток… Так они и набрали! Одни Шахназаровы десяток жалоб прислали, что я незаконно присвоил себе имение. Да мне его хан еще в восемнадцатом году отдал. Ермолов разрешил, и государь утвердил. А теперь, видишь ли, новая власть, и можно старые счеты свести. Но дальше и вовсе смешно: у кого-то я виноградный сад отобрал, у кого-то – два зимних пастбища. У кого-то одолжил тысячу червонцев и не отдал. Кого-то записал в крестьяне не по закону. Где-то присвоил четырех ишаков, где-то надгробие разорил. У какой-то бабы забрал восемь шалей, у другой – тридцать штук посуды серебряной… Новицкий, они привезли сюда двадцать жалоб и говорят, что будет еще два раза по стольку! Я боевой офицер! Мне воевать надо, а не бумаги расписывать. Честно тебе скажу, я этих людей и не помню. Вот поставь нас лицом к лицу, мы разберемся. А так, что же… Читаю – паша-бек Асид Бала-султан-оглы! Кто он? Из какого он рода? Никогда не встречал. Мелкий жулик к