– Женя, сними джемпер, пока разговариваем, расшифруют аудиозапись, – приказал Владлен.
Серов снял джемпер и отдал Соколову, который передал его зашедшему технарю.
– Короче, так, – начал Серов. – Освоился в камере хорошо. Там за пахана этот Христос. Приняли нормально, карманник сразу уснул, а со Смолиным я разговаривал довольно долго. Короче, они приехали в Якутск сразу после нового года. Привезли проституток, шесть человек, но их отбили милиционеры. Теперь девочки работают под крышей ментов. Так он говорит, правда или нет – неизвестно. Походу, они сутенеры.
– Постой, постой! – воскликнул Егор. – Банда появилась в городе сразу после нового года. Получается, лишившись проституток, они взялись за убийство таксистов! А сколько человек прибыло сюда?
– Не знаю, он конкретно не говорил. Только про проституток сказал, что их было шесть девчонок.
– Хорошо, по Смолину ясно, – подытожил Владлен. – Расскажи про Ефремова. Что-нибудь успел сказать?
– Как зашел в хату, сразу заявил, что убил семью. Но потом вмешались этот Топор и Христос, он перестал говорить. Христос еще что-то сказал по-своему, даже накричал на Степана, он и замолк. Надо под любым соусом убрать из камеры карманника и Топора. Они не дадут мне нормально их разработать. А так, фигуранты «пряники»[6], я их быстро распотрошу.
– Давайте так, – предложил Соколов, – мы уберем обоих из камеры, якобы с переводом в Марху. Одного будем держать в первом отделе милиции, второго – во втором. И продолжаем разработку. Результаты очень хорошие.
– Женя, еще вот что – когда пойдешь в камеру, скажи, что твоя судьба решится завтра – отпустят или закроют. Адвокат говорит, что тебя могут закрыть по беспределу, без всяких доказательств. Еще скажешь, что адвокат тебе сунул маляву от братков. Ты вытащи письмо в камере и попытайся читать. Почерк будет мелкий, а поскольку зрение у тебя якобы слабое, в полумраке камеры ты не можешь отличить буквы – дай почитать Смолину. Записка будет примерно такого содержания: «Привет, браток. У нас все путем. Разговаривали с батей, надо с тобой потолковать. Сегодня ночью в изоляторе дежурит наш человек, местные братки подсобили, он передаст тебе мобилу, позвони по этому номеру»…
– Отлично! – обрадовался Серов. – Смолин сидит в неведении, где его подельники, что предпринимают. Поэтому обязательно попросит сделать один звонок. Обязательно попросит, он же как на иголках. Вот тут-то мы и вычислим его подельников. А Степана буду так колоть, по-простецки. По всей видимости, ему некуда звонить.
Когда заканчивали разговор, в кабинет зашел технарь.
– Записи отличные, возьмите, все в диктофоне.
Серов взял диктофон и стал искать то место, где Христос говорил по-якутски. Немного порывшись в диктофоне, он нашел это место, положил аппарат на стол и прибавил звук. Дословно монолог Христоса опера перевели так: «Ты поменьше болтай своим поганым языком. Убил детей и хвалишься этим? Ночью тебя задушат, и правильно сделают. Еще раз услышу, как детей мучил, – пеняй на себя!»
Когда Владлен перевел содержание монолога, Серов воскликнул:
– Я же говорил, что он вообще не дает ему говорить! Убрать его надо. И этого Топора тоже.
– Давайте закругляться, – Владлен посмотрел на часы. – Каждая минута дорога. Ты, Женя, сейчас обратно пойдешь в камеру, записку с Егором продумайте у него в кабинете, только мелким почерком и неразборчиво. Ночью будет наш оперативник в качестве дежурного изолятора. Он тебе передаст телефон. И еще. Илья, Егор, поднимите всех ребят, надо найти этих ночных бабочек, а если их уже нет в городе, узнать их данные и под кем они были. Крышу их надо вычислить. Если милицейская, то найти этих уродов и расколоть по полной. Пусть сдают своих девочек и тех, у кого они их отобрали. Вот так! Надежда на раскрытие забрезжила, надо додавить до конца!
Когда Серова вернули, было около шести вечера. В камере находились все, кроме Топора. На «удивленный» взгляд Серова Смолин доложился:
– Топора уже перевели в Марху. Сегодня были какие-то следственные действия, после этого, наверное, решили его отправить в тюрьму.
– Жаль человека, правильный он, – сочувственно произнес Серов. – Дай бог ему, бродяге, всех земных благ. Тяжелый на нем крест.
– Все мы одним миром мазаны, – философски изрек старый карманник. – И крест этот нам нести до конца, до гроба.
– Нести-то понесем, – возразил Серов Христосу, – но хочется и пожить немного на воле, вкусить сладости жизни.
– Успеете, – согласился Христос. – Еще молодые, вся жизнь впереди. Я уже пропащий. Годы, проведенные на зонах, дают о себе знать. Да и тубик[7] я. Дни мои сочтены…
Разговор прервал лязг двери.
– Степанов, с вещами на выход, перевод в следственный изолятор!
– Ну, все, люди чесные, прощайте. Бог даст, встретимся когда-нибудь, – попрощался Христос с сокамерниками.
Когда Христос покинул камеру, Серов вытащил записку, развернул ее и при свете тусклой лампы попытался прочесть.
– Что тут они понаписали, ни хрена не видно, – выругался он. – Адвокат маляву передал от братков, но ничего не разберу. Саша, прочитай, пожалуйста, что там написано, – обратился он к Смолину.
Смолин взял записку и начал читать: «Привет, браток. У нас все путем. Местные братки нас упрятали хорошо. Вчера разговаривали с батей, он кое-что передал тебе, надо побазарить с тобой. У здешних братков свой человек в изоляторе, он дежурит нынче ночью. Ты дождись его, он ночью тебе принесет мобилу, позвони нам по указанному номеру. Ты не бойся, телефон чистый, мы будем ждать звонка».
– От Тихого весточка. Это же здорово, что такой человек тебя не забывает! – восхищенно проговорил Серов. – Наш «вор» человек серьезный, своих не бросает.
– Да, это здорово, – согласился Смолин. – Когда за твоей спиной стоит такой человек, горы можно свернуть.
Ефремов сидел поодаль и молча слушал разговор этих, по его мнению, крутых ребят.
– Сергей, – обратился Смолин к Серову, – если у меня дело уляжется, возьмешь к себе? Я с удовольствием к тебе поеду, у нас там делать нечего.
– Нам бойцы нужны, Кавказ поднимает голову, азербайджанцы захватывают рынки. Каждый день стрельба. Ты готов к этому?
– А мне терять нечего, за мной уже несколько мокрух. Теперь уже не остановиться.
– Че греха таить, я сам завалил несколько человек, в одной разборке чуть самого не грохнули, ранили в плечо из автомата. – Серов показал шрам от картечи. – Чуть-чуть левее, и я не сидел бы перед вами.
– Короче, я с тобой, – вдохновенно проговорил Смолин. – Выкарабкаюсь с этого дерьма и прямиком к тебе.
Серов понял, что Смолин в его руках, и решил перейти к Ефремову.
– А ты что молчишь, расскажи немного о себе, а то земляк вчера на тебя накричал, ты и осекся. – Серов уже чувствовал себя хозяином положения.
– Подсуетился малость, семью грохнул, пять человек… – Ефремов немного оживился, довольный тем, что на него обратили внимание.
– А что за разборки? – Серов посмотрел на Ефремова непонимающе. – Здесь, в городе?
– Да нет, в селе. – Ефремов прибодрился окончательно – ведь и ему есть чем похвастаться перед этими бандитами. – Их отец на меня наехал, я и порешил всех.
– А почему только с отцом не разобрался, а всех грохнул? – выразил «удивление» Серов. – Многовато трупов, на вышку тянет.
– Так я его и ждал. Приходили другие, вот и пришлось всех грохнуть. Отец явился последним… А у нас вышку же не дают, по-моему?
– Ни хрена себе у вас разборки в глубинке, пожестче, чем у нас будут! – «восхитился» Серов к радости отморозка. – А насчет вышки я так, могут на всю жизнь посадить.
– Не смогут, у них никаких доказательств, следователь мне сказал, что скоро выпустит, – с некоторой гордостью ответил Ефремов. – Следователь наш дальний родственник.
– Если он родственник, то не должен вести дело, должен сам отказаться, – не поверил ему Серов.
– А кто об этом узнает, он дальний же. Мама его знает, я вообще первый раз вижу, – развел руками Степан.
– Погоди, – удивился заинтересованный разговором Смолин, – ты их чем грохнул-то, столько людей, – ножом, топором?
«Давай, молодец, говори, задавай вопросы, – похвалил Серов в душе Смолина. – Вы, два тарантула в одной банке, уничтожайте, ешьте друг друга. Ты, Смолин, у меня еще свидетелем пойдешь, расскажешь как миленький, что слышал в камере от этого маньяка».
– Какой нож? Какой топор? Из винтовки… – Ефремов изобразил винтовку на руках, – они заходят, а я пуф-пуф, всех уложил по очереди. Винтовка была потерпевших, я сейф вскрыл.
– А, получается, ты их в их же доме грохнул? – наконец догадался Смолин. – Круто!
– Да, в их доме, а потом поджег. – Ефремова льстило, что бандиты уделяют ему внимание, восхищаясь его преступлением. – В Москве тоже дела делали, не дай боже!
– Что, и в Москве грохал людей? – уже по-настоящему удивился Серов.
– Нет, в Москве с другом грабили пенсионеров. Больше десяти ограблений, менты напали на след, пришлось убежать.
– А, ты еще и в Москве засветился, – заключил Серов. – Силен!
– Сергей, – обратился к Серову Ефремов, – я, как и Саша, хотел бы к тебе податься, мне здесь не жить.
– Да вы, пацаны, погодите, – взмолился Серов, – дайте мне свое дело разгрести, потом поговорим. Ниче себе! Приехал в Якутию и набрал целую бригаду. С Тихим надо поговорить, он все решает. А так, конкретные пацаны нам нужны.
Ночью тихо лязгнули засовы, дверь в камеру приоткрылась.
– Прокудин, подойди сюда, – кто-то шепотом подозвал Серова. – На сотовый, через полчаса подойду.
Серов взял телефон, повертел в руках и начал набирать номер. Сокамерники проснулись и с интересом смотрели на это действо. На том конце трубку поднял Соколов. Телефонный разговор надо было отработать как на самом деле происходящее, поскольку в тишине камеры голос из трубки должен быть слышен достаточно хорошо. Об этом позаботился технарь.