Студийный парикмахер подстриг ему бакенбарды и зализал волосы назад. Мне захотелось взлохматить их, придать им вид, который был у них когда-то. Вместо этого я отложила ручку и сказала:
– Ну выкладывай.
С того случая мы тайком работали каждый день, пока шли съемки. Мы писали песни не для Софии Салвадор и «Голубой Луны» – мы писали песни для нас. Опасаясь, что в похожих на консервные банки студийных трейлерах звук будет слишком громким, Винисиус касался струн очень мягко, а я почти шептала. Многие великие открытия были следствием случайности, наше не стало исключением: мы с Винисиусом неожиданно создали новый жанр – казалось, попросту невозможный. Тихую самбу.
Специалисты по истории музыки продолжают спорить, кто – София Салвадор и «Голубая Луна» или наш дуэт, «Сал и Пимента», как мы с Винисиусом себя называли, – был творцом этого радикального стиля, из которого потом, десятилетие спустя, произрос еще один побег – мягкое бормотание босса-новы. Я не понимаю этих споров. Следуй за музыкой – и найдешь ответ.
Когда съемок не было, мы с Винисиусом врали Грасе и ребятам. Винисиус говорил, что хочет прокатиться, проветрить голову. Я говорила, что иду к Чаку Линдси по делам. Когда эти уловки приелись, мы с Винисиусом начали ускользать посреди ночи, пока Граса и мальчики спали. Сняли студию возле «Диснея» и записывали там новые песни.
Шеллака, который использовали в звукозаписи, в военные годы не хватало, альтернативой ему стал винил. Этот материал оказался прочнее шеллака, его можно было пересылать, он не разбивался на сто осколков. Поэтому мы тайком пересылали наши небьющиеся диски Мадам Люцифер в Бразилию, а он передавал их на радиостанции Рио, не упоминая о нашей связи с «Голубой Луной» и Софией Салвадор, иначе нам бы с самого начала ничего не светило. Нет, мы были чем-то новым, ни на кого не похожим. Глубина и точность, с какой Винисиус играл на гитаре – единственном нашем инструменте, лишь изредка к нему добавлялся реку-реку, – придавала нашим мелодиям обнаженность, ранимость. Их не покрывали несколько слоев перкуссии. А мой голос, шероховатый, с ограниченным диапазоном, идеально подходил этой приглушенной медленной самбе. Мы были Сал и Пимента, Соль и Перец, идеальное сочетание противоположностей, дополнявших друг друга.
У главной актрисы «Лимончиты» было прозвище Святая Блонда. Костюмы Софии Салвадор стоили дороже, чем блондинкины, на них уходило больше труда, ее музыкальные номера были сложнее, трейлер – роскошнее. Это знали все на съемочной площадке, но авторитет все-таки был у Святой Блонды. Шептались, что она – фаворитка Занука и каждый день после обеда удаляется в его офис, поваляться на монструозном диване. А потому даже обладавший взрывным характером режиссер вынужден был считаться с ее капризами. Святая Блонда держала на съемочной площадке ругательную коробку, и когда кто-нибудь сквернословил, Блонда требовала, чтобы виновник бросил туда пять центов.
– Я, мать ее, ни сентаво не заплачу, – громко объявил Кухня по-португальски. – Она все равно не поймет, говорю я про кино или про ее жопу.
– Да, насчет жопы, – подхватил Худышка. – Бьюсь об заклад, к тому времени, как съемки кончатся, Святая Блонда у себя в трейлере будет визжать подо мной. А потом мы напишем об этом песню.
– Я даже знаю, какой будет первая строчка, – сказал Винисиус. – «Однажды Снежная королева заморозила Худышку внизу».
– «И теперь у меня вместо эскимо фруктовый лед». – Кухня оттопырил мизинец.
Святая Блонда бросила на нас взгляд через плечо и шикнула.
Худышка подмигнул ей. У актриски глаза полезли на лоб. Скрестив руки на груди, она устремилась прочь, но столкнулась с Грасой.
– Кто это сунул ей перцу под хвост? – удивилась Граса.
– Худышка, – сказал Ноэль.
– Я бы ей чего другого присунул, – прошептал Худышка, и все мы захихикали и принялись, как в старые добрые дни, подталкивать друг друга локтями и хлопать по плечу, не обращая внимания на съемочную группу и актеров.
Когда мы на следующий день прибыли на площадку, на дверях наших трейлеров красовались листки, такие же были приклеены к тележкам с кофе и прикноплены к пробковой доске объявлений возле душевых.
На этой съемочной площадке говорят ТОЛЬКО ПО-АНГЛИЙСКИ.
Поддержи наши войска!
Гордись тем, что ты американец!
На этот день были намечены съемки нашего самого длинного и самого сложного музыкального номера. Весь киноряд – пятнадцать минут – предстояло снимать одной камерой, которая двигалась по рельсам. Пение и танец нельзя было прерывать до конца номера.
На «лунных» мальчиках были простые черные брюки и белые рубашки, воротники расстегнуты. Винисиус и Маленький Ноэль час просидели в трейлере, где гримеры покрывали им лица и руки бронзовой краской. Вышли они оттуда оранжевые, как морковки. В обычный день мы бы, конечно, принялись издеваться над ними. Но в тот день мы пытались переварить значение записки «только по-английски».
Вот появилась Граса. Разрез на темно-синем платье открывал всю ногу. Ягоды клубники, с кулак величиной, покрытые блестками, были нашиты по всей юбке и на лифе. За ней следовали двое мускулистых, полуголых актеров из массовки. За ними – дрессировщик с двумя огромными быками. Быки тащили тележку, наполненную бутафорскими бананами.
– Мисс Салвадор, – позвал ассистент, – я помогу вам подняться.
– Куда? – спросила Граса.
– Сюда. – Ассистент указал на тележку.
– Мы все туда полезем? – уточнила Граса.
– Нет-нет! Только вы. Музыканты будут тащить тележку.
Мы притихли. Граса взглянула на меня.
– В сценарии ничего не было ни про тележку, ни про быков, – сказала я ассистенту.
– Они совершенно безопасны! – заверил дрессировщик.
Ассистент улыбнулся:
– София Салвадор спрячется в бананах, а потом внезапно вынырнет. Так ее появление станет более выразительным, эффектным. Мистер Занук придумал! Не беспокойтесь, тележку вы будете тащить не по-настоящему, тележку потащат быки, – жизнерадостно сообщил ассистент.
Один из быков задрал хвост. Едко пахнущая коричневая куча шлепнулась на зеленый ковер съемочной площадки.
– Я не буду этого делать, – сказал Кухня по-португальски.
Граса вздохнула:
– Это просто бык, не бойся…
– Я не боюсь. – Кухня повысил голос: – Но я музыкант. Я не буду тащить тележку.
– После такого домой дороги не будет уж точно, – сказал Худышка.
– Нам и так нет туда дороги, – заметила Граса. – Так что какая разница.
– Все не так ужасно, – сказал Маленький Ноэль. – Это просто как бы дурацкий номер в клубе. Дома мы и похуже видели.
Граса кивнула:
– Это просто как бы шутка с перебором. Зрители поймут.
Винисиус глянул на меня:
– Ты что думаешь?
– Ей-то откуда знать? – Граса скрестила руки на переливающейся груди. – Дор же не режиссер.
Худышка покачал головой:
– Мы известные музыканты, а они делают из нас скот. Ты когда-нибудь видела, чтобы американские свинг-музыканты таскали телеги? Нет, на них же смокинги, они сама респектабельность.
– Мы не можем свалить прямо сейчас, – сказала я. – Тем более что это идея Занука.
– Значит, Занук может выставлять нас придурками? – спросил Кухня.
– Нет, конечно, – сказал Банан. – Потому что я этого делать не буду.
– Я тоже, – поддержал Худышка.
Граса побледнела.
– Думаете, мне это нравится? – спросила она, указывая на гигантские ягоды, свисавшие с ее платья. – Мы даем представление, просто играем. Может, сейчас это глупо, но на экране все будет выглядеть по-другому.
– У тебя всё «мы», – сказал Кухня. – Ровно до той минуты, когда ты пройдешь в «Мокамбо», а нас туда не пустят, потому что таких, как мы, в этот клуб не пускают. До той минуты, как мы не сможем пройти по красной дорожке во время премьеры нашего же фильма, потому что студии не нравятся такие, как мы. Тогда ты не часть «мы», да? Ты тогда София Салвадор, а мы – просто какие-то музыканты. Я не впрягусь в тележку, даже если это игра.
– Значит, вы меня бросаете?
– Никто никого не бросает, – сказал Худышка. – Мы просто не станем тащить тележку.
– Всего одна минута в одной сцене. Если вы не готовы поддержать меня сейчас, то не трудитесь поддерживать меня вовсе.
– Никто никуда не уходит, – вмешался Винисиус. – Давайте все успокоимся.
– Не говори мне «давайте успокоимся»! – взорвался вдруг Кухня. – Ты вообще больше не руководишь «Луной».
– С каких это пор?
– С таких, как вы с Дор учинили собственный дуэт.
Винисиус оглянулся на меня.
– Она никому не проговорилась, – сказала Граса. – Но мы же не дураки. Мы знаем, что вы записывали пластинки у нас за спиной.
– Не за спиной, – пролепетала я. – Это просто другая музыка.
– Не для наших умов, – съязвил Худышка.
– Все не так. – Винисиус провел руками по волосам. – Просто дуэтом лучше звучит. Ничего серьезного. Просто шутка.
– Шутка? – повторила я.
Граса расхохоталась.
– Вот видишь, Дор? Всего лишь маленькое развлечение на стороне. Ни хрена серьезного.
– По-моему, ты забыла. У тебя сцена скоро, так что лучше уговори ребят сниматься. Я больше не буду никого уговаривать.
– Отлично. – Граса не сводила с меня глаз. – Сама все сделаю. Надо будет – одна потащу эту сраную тележку. А вы мне не нужны.
– Вот, значит, как. – Кухня усмехнулся. – А кто будет тебе аккомпанировать? Какие-нибудь гринго?
Граса так близко подступила к нему, что они чуть не стукнулись носами.
– Люди покупают билеты, чтобы посмотреть на меня, а не на вас.
– Вот и тащи тележку, гринга.
Граса пошатнулась, отступила назад. Маленький Ноэль подхватил ее за локоть.
– Давай-ка спокойнее, Кухня!
– Ты чего мне указываешь? – ответил Кухня, очень тихо.
Худышка встал между ними:
– Давайте сделаем перерыв. Думаю, нам…
– Только по-английски! – раздался пронзительный вопль. Личный ассистент белокурой старлетки с властным видом шагал к нам. – Вы задерживаете съемки. Режиссер вернется через пять минут, а вы еще не заняли свои места.