Русские начали второй заход, но теперь мы уже были поблизости. Замыкавший иван забыл о наших бомбардировщиках; вместо этого он оставил своего ведущего и спикировал вниз. Даже несмотря на то, что я был недостаточно близко, я должен был открыть огонь, иначе бы русский обстрелял последний Не-111 во второй раз.
Первоначально он не обращал внимания на мои пулеметные очереди, пока не получил несколько попаданий. Тогда он резко отвернул, оставляя плотный инверсионный след, и спикировал на северо-восток в направлении „гнилого озера“. Я пошел наперерез и приближался к нему на высокой скорости. Мой указатель воздушной скорости показывал более 750 км/ч, и я едва мог удерживать машину на курсе. Я практически до упора вдавил правую педаль руля направления и обеими руками вцепился в ручку управления, чтобы удержать свой „Ме“ позади русского.
Я никогда прежде не сталкивался с таким русским. Обычно 600 км/ч были их пределом. Вражеские самолеты имели легкую конструкцию, и их приходилось выводить из пикирования, независимо от того, на что были способны их пилоты. На хорошем Bf-109G-6 можно были пикировать на скорости более 850 км/ч. На больших значениях самолет очень редко подчинялся пилоту. Результирующие силы, действовавшие на органы управления, были огромными.
Как уже упоминалось, я мог удерживать свою машину позади русского, лишь используя силу обеих рук. Вражеский самолет становился все больше и больше. Он почти заполнил прицел; теперь я мог открывать огонь.
Медленно, не уменьшая усилия на ручке управления, я нащупал кнопку спуска пулеметов и переместил большой палец на кнопку спуска пушки. Русский, казалось, все еще не замечал, что я сидел у него на хвосте, полагая, что избавился от меня в ходе своего сумасбродного пикирования. Первые же выстрелы, сделанные мною, достигли цели. Взрывавшиеся пушечные снаряды вызывали небольшие клубки черного дыма на его фюзеляже.
Внезапно русский выровнял самолет, а затем начал пикировать еще более круто. Я не мог последовать за ним, так как моя скорость была уже более 850 км/ч. Я инстинктивно закрыл дроссель и открыл створки радиатора, а потом с некоторым трудом перевернул „Мессершмитт“ на спину. Именно тогда я увидел русского, проходившего подо мной. Он слегка дымился, и его левая стойка шасси выпала из своей ниши. Тем временем моя скорость уменьшилась, так что я снова атаковал его.
На сей раз я сначала при помощи триммера перетяжелил самолет на нос, так как русский все еще пикировал, хотя и не так круто, как прежде. Я снова зашел к нему в хвост на высоте 3000 м. Теперь он увидел меня, но продолжал лететь прямо вперед. Я открыл огонь слишком рано, но он не изменил направление полета, а вместо этого внезапно на мгновение опустил свой нос вниз так, чтобы я оказался выше него. Я тоже опустил свой нос вниз, но едва собрался открыть огонь, как он снова выровнял самолет, и на этот раз я оказался ниже его. Русский выполнял эти маневры с таким умением, что я просто был неспособен вести огонь. Также он постоянно изменял скорость, очевидно пытаясь вынудить меня проскочить вперед. Если бы он преуспел в этом, то, как искусный пилот, конечно, смел бы меня с неба или, по крайней мере, добился бы попаданий.
Но я был достаточно осторожен, чтобы не приближаться слишком близко к нему. Время от времени я нажимал на спуск и распылял вокруг него пули. Мой прицел не был точным, но все же он получал одно попадание за другим. Через некоторое время он разочаровался в своей защитной тактике и начал разворот.
Моя красная лампочка уже мерцала. Быстрый взгляд вокруг показал, что в воздухе, помимо нас, не было никаких других самолетов. Пороховой дым просачивался в мою кабину и щекотал мои нервы, если это вообще еще было возможно. Подбитый и с одной стойкой шасси, висящей вниз, русский сражался за свою жизнь, доказывая своими навыками, что противник тоже имел выдающихся летчиков и истребители.
Я снова положил свою машину на спину, после того как он в свою очередь пошел вниз, и открыл огонь с достаточным упреждением. Он выполнил маневр ухода от огня, но я тем не менее попал в законцовку крыла, которая немедленно отлетела. Теперь для него всего было кончено. Теперь ему стало слишком тяжело эффективно защищаться. Я поразил его целой очередью. Пушечные снаряды разнесли его хвостовое оперение, и затем он, загоревшись, по спирали начал нападать на землю. Я вытер пот со лба, расстегнул свою летную куртку и следовал за вражеским самолетом, пока тот не врезался в „гнилое озеро“ в нескольких сотнях от берега».
В данном случае почти все заявки немецких летчиков находят подтверждение. В 13.45 в воздушном бою с мессерами был Як-1 младшего лейтенанта В.И. Смоленко из 42-го ГИАП. С вывалившейся стойкой шасси и букально изрешеченный пулями и снарядами, истребитель перетянул через пролив, но при попытке совершить аварийную посадку в районе Кордона Ильича упал и сгорел. Пилот погиб. Вероятно, именно Смоленко и стал жертвой Липферта. В 57-м ГИАП также была сбита одна «Аэрокобра», пилот которой погиб. А в районе Камыш-Буруна немецкими истребителями был сбит Як-9 из 6-го ГИАП ВВС ЧФ. Летчик тоже пополнил список погибших.
Окончательная ликвидация Эльтигенского плацдарма имела для немцев большое тактическое значение. Высвободились силы флота, авиации, артиллерии и пехоты, которые теперь можно было использовать на других участках. Было очевидно, что Черноморский флот, понесший большие потери, уже не способен на высадку столь же масштабных десантов и на снабжение новых плацдармов.
Но едва ли меньшим было и пропагандистское значение этой победы для стремительно теряющего свои владения Третьего рейха. В октябре―ноябре 1943 г. немцы провели успешные операции на Средиземном море, захватив ряд крупных островов (Кос, Лерос, Левитха, Стампалия и др.), ранее сданных англичанам бывшими итальянскими союзниками. Они проходили в духе первых лет войны – при мощной поддержке Ju-87 и с выброской воздушных десантов с Ju-52. Эти события широко освещались германскими СМИ как доказательство «перелома» в войне.
И тут как нельзя кстати пал советский плацдарм в Крыму. Это событие, с одной стороны, как казалось, подтверждало, что вермахт по-прежнему способен побеждать, с другой – показывало, что «нерушимое братство» с румынами все еще в силе. Кинохроника с развалинами Эльтигена, разбитыми судами и множеством тел убитых советских солдат была показана в очередном выпуске «Дойче Вохеншау», а фотографии были напечатаны во многих газетах и журналах.
Глава 3 Теплый Новый год
Дни Липферта
К 11 декабря размеры плацдарма, захваченного Отдельной Приморской армией северо-восточнее Керчи, были примерно 10 на 10 км. На этом пятачке к этому моменту находилось 47 535 человек, 560 орудий, 56 зенитных орудий, 494 миномета, 2778 лошадей, 860 автомобилей, 354 «Катюши», 74 танка и т. д. Фактически он был буквально забит людьми и техникой, причем вся эта группировка требовала постоянного и бесперебойного снабжения.
Однако переправа подкреплений и грузов с причалов на Азовском побережье Таманского полуострова в бухту Опасная постоянно осложнялась штормами, сильными ветрами и низкой мореходностью остававшихся в строю плавсредств. К тому же суда регулярно подвергалась артобстрелам, также большую угрозу представляли донные мины.
Так, в 12.30 14 декабря на подходе к Еникале подорвался 60-тонный понтон № 2, на борту перевозили 135 человек и 60 тонн боеприпасов. В результате погибли 45 бойцов, но остальных, в числе которых оказалось 40 тяжелораненых, удалось спасти. Затем 20 декабря во время перехода из бухты Опасная к причалам у поселка Кордон Ильича в 20.40 на своей же мине заграждения № 4/83 погибла большая трофейная баржа «Дунай-1» (бывшая румынская Dunarea-I, 1190 тонн).
С окончанием боев за Эльтиген и Митридат активность авиации значительно снизилась, чему в немалой степени также способствовало и общее ухудшение погоды. Крымское бабье лето закончилось, и если 11 декабря температура воздуха в районе Керченского пролива еще поднималась до плюс 7 градусов, то 15 декабря начал идти снег и установился легкий морозец. Небо практически постоянно было затянуто облачностью.
Авиация 4-й ВА эпизодически, когда позволяли метеоусловия, наносила удары по вражеским позициям в районе Керчи: днем – Ил-2 из 230-й и 214-й ШАД, а ночью – У-2 из 889-го НЛБАП и 46-го гвардейского НЛБАП. Самолеты ВВС ЧФ выполняли рутинные облеты побережья и время от времени атаковали попавшиеся немецкие корабли и суда. По ночам на площадки у поселка Маяк и между Жуковкой и поселком Опасное совершали транспортные рейсы самолеты из 9-го ОАП ГВФ.
В среднем в день происходило не более одного-двух воздушных боев, но изредка случались и серьезные схватки.
Так, в 09.46 13 декабря командир 4./JG52 лейтенант Хайнрих Штурм восточнее Эльтигена сбил Р-40.
На следующий день – 14 декабря – о двух сбитых Ме-109 доложили советские летчики. Лейтенант Андрей Кулагин из 249-го ИАП сообщил, что одержал победу в районе Катерлез―Булганак, а старший лейтенант Сергей Мартынов из 57-го ГИАП – юго-западнее мыса Тархан.
15 декабря истребители II./JG52 вылетали на сопровождение группы Не-111, бомбившей плацдарм и причалы. В ходе вылета мессеры встретились с группой Ил-2 и Як-1, но стычка завершилась безрезультатно для обеих сторон. При этом в числе немецких пилотов был унтер-офицер Хайнц Эвальд – ведомый гауптмана Баркхорна, который снова летел на истребителе с шевронами командира группы на борту.
16 декабря метеоусловия были неблагоприятные для действий авиации: сильная облачность, время от времени шел мокрый снег. Воздушных боев в этот день не было, но 6./ JG52 потеряла сразу два самолета вместе с пилотами. В ходе перегоночного перелета из Багерово в Каранкут пропали без вести 2 Bf-109G-6: W.Nr.15750 унтер-офицера Фердинанда Караса и W.Nr.20446 фельдфебеля Антона Низена. Что с ними произошло, так и осталось неизвестным.