«Бои в городе приводят к большим потерям в живой силе и затрудняют использование имеющихся в армии средств усиления – артиллерии, PC, танков, авиации…
Такую тактику командования армии Ставка считает в корне неправильной, выгодной для противника и совершенно невыгодной для нас…
Разговоры о том, что невозможно прорвать сильную оборону противника в открытом поле, лишены всяких оснований, ибо даже такая оборона, какую имели немцы под Ленинградом, втрое сильнейшую, чем оборона немцев под Керчью, оказалась прорванной благодаря умелому руководству».
Последний абзац фактически прямо обвинял командующего Отдельной Приморской армией генерала армии Ивана Петрова в неумелой подготовке и руководстве наступлением. Однако в советской действительности не было такого, чтобы руководитель по своей воле признавал свои ошибки и просчеты. В них всегда должен был быть виноват «стрелочник» – кто-то из подчиненных, халатно исполнявший мудрые планы и указания своего командира. Так, в прошлый раз, после неудачной высадки десанта у мыса Тархан в ночь на 10 января, вся вина была возложена на погибшего капитана 2-го ранга Николая Кириллова, а не, например, на контр-адмирала Георгия Холостякова, исполнявшего обязанности командующего Азовской военной флотилией.
Вот и сейчас начались поиски нового «стрелочника». И он быстро нашелся, и, к сожалению, среди живых. Это был командир 369-го ОБМП майор Николай Судариков. Как рассказывалось выше, он во главе десантного отряда № 2 в ночь на 23 января под мощным огнем противника высадился в Керченском порту в районе Широкого мола. Выполнив свою задачу, морпехи в течение суток сражались в полном окружении, но так и не дождались прибытия десантного отряда № 3, который по неизвестной причине был высажен судами Азовской военной флотиии в тылу собственных войск. Не имея связи с командованием, Судариков, сам получивший ранения в грудь и левое бедро, принял решение идти на прорыв и к двум часам ночи 24 января смог выйти с остатками своего батальона к позициям 16-го СК.
И вот теперь майор Судариков был арестован и предан суду Военного трибунала Азовской военной флотилии. Причем обвиняли его отнюдь не в трусости, как можно было подумать, а по статье 193-21 пункт «б» Уголовного кодекса РСФСР, устанавливавшей ответственность «за отступление от данных во время боя распоряжений», то есть самой подходящей в данной ситуации.
Тут необходимо вспомнить, что штабная рация 369-го ОБМП утонула еще во время высадки. И было совершенно непонятно, как Судариков мог получать от командования во время боя какие-то распоряжения. Однако трибунал такие мелочи не интересовали, и следствие было недолгим. Уже 31 января трибунал во главе с майором юстиции Григорием Фроловым приговорил Сударикова к высшей мере наказания – расстрелу, с лишением воинского звания и всех наград. Бывшего майора перевезли обратно на плацдарм и 6 февраля около поселка Глейки перед строем 369-го ОБМП, многим бойцам которого он фактически спас жизнь, пустили пулю в затылок.
7 февраля 1944 г. генерал армии Иван Петров подписал приказ, в котором в том числе говорилось: «В результате преступного отношения майора Сударикова к выполнению боевой задачи и самовольного оставления рубежа обстановка для наших частей резко усложнилась, части понесли большие потери и задача по овладению гор. Керчь была сорвана». Как говорится, что и требовалось доказать, виновный в провале очередного наступления, задуманного Петровым, был найден и понес суровое наказание[7].
Вернемся же к событиям 27 января 1944 г. Полученная вечером того дня штабом Отдельной Приморской армии директива Ставки ВГК приказывала: «Перенести основные боевые действия войск армии в открытое поле. Действия в городе ограничить операциями, имеющими вспомогательную роль в отношении действий главных сил армии в открытом поле». Однако при этом директива не уточняла, какими силами вести эти самые действия «в открытом поле».
В течение января советские части на Керченском плацдарме понесли тяжелые потери и были измотаны в боях, в том числе в уличных. В стрелковых полках 11-го гвардейского СК насчитывалась лишь десятая часть от штатной численности, а в составе 166-го гвардейского СП вообще осталось 23 человека. Не лучше дела обстояли и в 16-м СК, где потери составляли до двух третей личного состава. За месяц боев 63-я танковая бригада потеряла 53 машины – весь свой состав с учетом пополнений, а в 1449-м самоходном артполку осталась одна самоходка СУ-122.
Был еще один факт, ярко характеризовавший сложившуюся обстановку. В январе 1944 г. Военный трибунал Отдельной Приморской армии вынес столько же приговоров, сколько трибунал Северо-Кавказского фронта вынес за всю вторую половину 1943 г. Недаром солдатская молва окрестила армию генерала Петрова «штрафной».
Первый успех советских «ночников»
28 января боевые действия в воздухе над Керченским полуостровом продолжились прежним порядком.
Ил-2 из 214-й ШАД совершили 20 самолето-вылетов, атаковав позиции врага около высоты 101,8 и на северо-западной окраине Булганака. Сопровождавшие их ЛаГГ-3 из 805-го ИАП выполнили 6 вылетов и провели безрезультатный бой с парой Ме-109.
Штурмовики 230-й ШАД первый вылет осуществили в 14.51, когда 12 Ил-2 из 7-го ГШАП под прикрытием истребителей из 863-го и 979-го ИАП совершили налет на окрестности Катерлеза. В районе цели группа была атакована немецкими истребителями, которые сбили 2 ЛаГГ-3. Младший лейтенант Вагиз Газеев из 863-го ИАП выпрыгнул с парашютом над немецкой территорией, а командир 979-го ИАП майор Андрей Хвостов сумел совершить аварийную посадку на плацдарме и вскоре вернулся в полк.
Затем в 15.30 девятка штурмовиков из 43-го ГШАП точечно атаковала зенитную батарею на западной окраине Булганака. На сей раз рейд прошел без потерь. А в 17.00 10 Ил-2 из 210-го ШАП нанесли удар по расположению противника около стадиона Керчи. Штурмовики на сей раз сопровождали 13 ЛаГГов, но Ме-109 смогли сбить один штурмовик. Он загорелся и упал западнее горы Митридат, его экипаж – летчик младший лейтенант Владимир Ренев и воздушный стрелок красноармеец Василий Желудков – погиб.
Семерка ЛаГГ-3 из 249-го ИАП без потерь со своей стороны совершила налет на аэродром Семь Колодезей. В тот момент вражеских самолетов на нем не оказалось, но при штурмовке были повреждены постройки и спецтехника. Погибли пять немецких авиатехников из III./SG3 и один румынский – из 3 Gr.Pic.
В течение дня истребители 229-й и 329-й ИАД выполнили 117 самолето-вылетов. По советским данным, были сбиты 4 Ме-109 и 5 ФВ-190.
«Героями дня» стали летчики 101-го ГИАП, на счету которых были все 5 фоккеров. По две победы, одержанные во второй половине дня в районе Катерлеза, были засчитаны лейтенанту Ивану Похлебаеву и младшему лейтенанту Борису Дементееву. Еще один ФВ-190 западнее станции Ташлыяр сбил лейтенант Сергей Иванов. Однако при этом был подбит и один Р-39 из 101-го ГИАП. Он смог дотянуть до аэродрома Тамань, где сгорел после аварийной посадки на брюхо. Летчик при этом не пострадал.
Восьмерка Р-39 из 66-го ИАП провела над Керчью воздушный бой с «Мессершмиттами». После него старший лейтенант Павел Камозин и лейтенант Михаил Кондаков сообщили, что сбили по одному немецкому истребителю.
Поскольку советское наступление на Керченском полуострове было остановлено и линия фронта стабилизировалась, командованию люфтваффе не было больше необходимости держать в Багерово «лишние» истребители. Поэтому утром 28 января мессеры из I./JG52 покинули Багерово и улетели на свой основной аэродром в районе Кировограда.
Во второй половине дня немецкие пилоты сбили над Керченским плацдармом 6 советских самолетов. Первым успеха добился командир II./JG52 гауптман Герхард Баркхорн, который в 12.19 в секторе Маяк―Баксы сбил Р-39. Затем лейтенант Отто Фённекольд из 5-й эскадрильи доложил, что в 12.57 севернее Керчи его жертвой стал Як-1. Позднее отличились летчики 6./SG2, которые в бою с «Аэрокобрами» сбили сразу три истребителя. Одна победа – в 13.40 – была засчитана обер-фельдфебелю Хансу Вилльмердингеру, а две другие – в 13.44 и в 13.50 – командиру эскадрильи гауптману Гюнтеру Блекманну. Вероятно, их противниками были Р-39 из 101-го ГИАП. Затем лейтенант Фённекольд в 15.01 в районе Керчи записал на свой счет Ил-2.
После наступления темноты над Керченским плацдармом появились He-111H из I./KG4 и Go-145 из 2./NSGr.6. Сначала группа из 15 «Хейнкелей» подвергла бомбежке позиции 128-й гвардейской ГСД около горы Темирова, в 3 км северо-восточнее Аджим-Ушкая. Затем удары снова были нанесены по советским тылам в районе поселков Колонка и Капканы, на окраине Керчи, которые при этом периодически подсвечивались прожекторами с горы Митридат.
Помимо сброса бомб, самолеты I./KG4 также проводили минирование Керченского пролива. Так, согласно летной книжке командира группы майора Ханса Георга Бётхера, он в 15.22 (по берлинскому времени) вылетел из Сарабуза и примерно через час сбросил на парашюте в пролив восточнее Керчи донную мину LMB1000. Причем факт минных постановок советскими наблюдателями отмечен не был.
В 18.00 (по советскому времени) с аэродрома Фонталовская снова взлетела пара ЛаГГ-3 из 249-го ИАП – летчики старший лейтенант Андрей Кулагин и лейтенант Александр Богачёв. Через 20 минут в районе Керчи они перехватили группу Хе-111 и атаковали ее. По возвращении пилоты доложили, что сбили по одному самолету лично и еще один подбили, действуя в паре.
Затем падение бомбардировщиков в районе Керчи подтвердила станция наведения 4-й ВА. После этого Кулагину и Богачеву засчитали по одной личной победе, которые почему-то при этом были датированы уже следующим днем – 29 января.
В ночь на 29 января экипажи I./KG4 во главе со своим командиром совершили еще один групповой вылет к Керчи. Так, самолет майора Бётхера поднялся в воздух в 03.12 и затем примерно в 04.15 сбросил 32 полубронебойные осколочные бомбы SD50 на советские позиции около села Баксы. Спустя еще час – в 05.17 – многоопытный Бётхер успешно приземлился в Сарабузе.