Воздушная битва за Севастополь, 1941–1942 — страница 41 из 42

в — морского флота, милиции и т. д.). Чего же тогда можно было ожидать от Севастополя, гарнизон которого состоял менее чем из 120 тысяч защитников?

21 мая Октябрьский дал телеграмму в адрес маршала Буден­ного, в которой изложил свое виденье ситуации и те меры, ко­торые позволили бы удержать город при неминуемом штурме:

«О необходимости удержания Севастополя решает во­прос своевременная немедленная помощь. Противник подтя­гивает силы из Керчи — нужна немедленная помощь:

1. Вооруженное пополнение 15 000 человек для доведе­ния сухопутных соединений до нормы…

2. Стрелкового оружия 10 000 винтовок, 250 станковых пу­леметов, 1500 ручных пулеметов.

3. Увеличить количество боезапаса до 6—8 бк, имеем 1—2 бк.

4. Дать самолеты: 50 — Як-1 и 10 — Пе-2.

5. Подать танки: 25 шт. «КВ» и 25 бронемашин и танкеток.

6. Подать две стрелковые бригады…»

Даже если бы все необходимое было бы выделено, при су­ществовавших тогда темпах перевозок заявка Октябрьского могла быть выполнена не раньше чем через 1,5 — 2 месяца. Немцы, как известно, такого срока адмиралу не предоставили.

Вот в таком положении и оказались командование и вой­ска СОРа, когда в 20-х числах мая немцы развернули авиаци­онную и артиллерийскую подготовку к решающему штурму.

Глава 3. ФИНАЛЬНЫЙ ШТУРМ

В конце мая 1942 г. противоборствующие стороны присту­пили к решающей схватке за последний клочок советской земли в Крыму — Севастополь. После разгрома войск Крым­ского фронта армия Манштейна практически в открытую при­ступила к подготовке финального штурма. Единственное, чего пока не знала разведка СОРа, так это даты начала наземного наступления. Что же касается действий авиации, то интенсив­ные налеты на город и обороняющие его войска начались на следующий день после падения Керчи — 20 мая — и не пре­кращались до последнего дня организованной обороны.

Основополагающим документом немецкого стратегиче­ского планирования летней 1942 г. кампании на востоке явля­лась директива OKW № 41, более известная как план «Блау». Она была подписана Гитлером 5 апреля и предусматривала проведение стратегического наступления на южном крыле советско-германского фронта с целью выхода к реке Волга в районе Сталинграда и овладения Кавказом. Начало наступле­ния планировалось 20 июня. В связи с этим удары 11-й армии по двум советским анклавам в Крыму планировались как не­зависимые операции, которые тем не менее следовало за­вершить до начала действий по плану «Блау». Объяснялось это тем, что, хотя операции действительно были независимы от летнего наступления по составу привлекаемых сухопутных войск, по авиационной поддержке они были очень и очень за­висимы. По немецким данным, к началу летнего наступления люфтваффе сосредоточило на Восточном фронте около 2750 самолетов, из которых 1500 находились в подчинении коман­дования 4-м ВФ. Эти цифры включали и военно-транспорт­ные, и ближние разведывательные самолеты. Если же не при­нимать их численность во внимание, то можно смело утвер­ждать, что более половины сил воздушного флота — около 750 боевых самолетов (11 бомбардировочных, три пи­кировочных, две штурмовых и пять истребительных авиа­групп) — к началу мая нахо­дилось в подчинении VIII авиакорпуса генерал-пол­ковника В. фон Рихтгофена. Благодаря хорошей погоде, решению основных вопро­сов тылового обеспечения, а главное — массированному и хорошо продуманному ис­пользованию сил авиакорпус обеспечил прорыв обороны советских войск на Парпач­ских позициях в ходе боев 8—12 мая. Однако затем произошло непредвиден­ное — 12 мая войска совет­ского Юго-Западного фрон­та внезапно перешли в наступление под Харьковом и сразу же добились заметно­го успеха. Вечером того же дня от Рихтгофена потребовали передать IV авиакорпусу одну истребительную, одну пикировочную и две бомбардировоч­ные группы, на следующий день — еще несколько бомбарди­ровочных, две истребительные и две пикировочные. Генерал записал в своем дневнике: «Это практически все! По приказу фюрера. Я доложил тем не менее, что успешное завершение под Керчью теперь под вопросом». К счастью для немцев, им удалось добиться успеха и под Керчью и под Харьковом. Эти события ясно показали, что люфтваффе уже не располагало, как год назад, достаточным составом сил, чтобы обеспечить действия своих наземных войск на всех направлениях, но по­ка все еще могло добиваться успехов благодаря умелым пе­регруппировкам и решительному массированию. Тем не ме­нее, когда в конце мая встал вопрос о том, что необходимо вернуться к реализации директивы № 41, т. е. успеть до начала главного летнего наступления овладеть Севастополем, выяс­нилось, что VIII авиакорпус не обладает достаточной ударной мощью. После встречи 20 мая с Манштейном Рихтгофен за­писал в свой дневник, что командующий 11-й армией особо подчеркнул, что штурм «крепости» (немцы не называли Сева­стополь иначе, чем крепостью или крепостным районом) дол­жен обеспечиваться не меньшим объемом воздушной под­держки, чем наступление под Керчью, где в первые дни само­леты VIII авиакорпуса совершали до 2000 самолето-вылетов за сутки. Рихтгофен и сам понимал справедливость этих тре­бований. Спустя два дня он вылетел в Германию и добился личного приема у Гитлера, где изложил ему основные доводы в пользу немедленного усиления корпуса. Фюрер, которому Рихтгофен весьма импонировал, был согласен с генералом по всем пунктам, но сказал, что сможет передать необходимые силы не раньше окончания контрнаступления под Харьковом, т. е. в конце мая. В конечном итоге группировка люфтваффе в Крыму на последнем этапе боев выглядела следующим образом:

Таблица 3.6

ГРУППИРОВКА ЛЮФТВАФФЕ В КРЫМУ В КОНЦЕ МАЯ — НАЧАЛЕ ИЮЛЯ 1942 Г.

Соединение	Подразделение	Аэродром	Период нахождения	Количество самолетов в подразде­лениях на 1.6.1942
VIII авиакорпус	I/KG51	Запорожье, Сарабуз	29.5 – 30.6.1942	35 Ju-88A-4
II/KG51	Запорожье, Сарабуз	29.5 – 10.6.1942	38 Ju-88A-4, C-6
I/KG76	Сарабуз	31.5 — 3.7.1942	28 Ju-88A-4
III/KG76	Сарабуз	31.5 — 28.6.1942; часть до 3.7.1942	41 Ju-88A-4, C-6
I/KG100	Саки	весь период	33 Не-111Н-6
III/LG1	Евпатория	весь период	27 Ju-88A-4
I/StG77	Сарабуз	31.5 – 9.7.1942	37 Ju-87B/P./D
II/StG77	Сарабуз	31.5 – 26.6.1942	29 Ju-87B/R
III/StG77	Сарабуз	31.5 – 9.7.1942	27 Ju-87B/R
III/JG3	Сарабуз	31.5 — 24.6.1942	27 Bf-109F-4
II/JG77	Багерово Сарабуз	19 — 24.5.1942 24.5 — 2.7.1942	36 Bf-109F-4
III/JG77	Сарабуз Багерово	31.5 — 27.6.1942 27.6 — 19.7.1942	37 Bf-109F-4
3(H)/11	Симферополь	весь период	10 BM10C-5, D-4, Е-3
3(H)/13	Симферополь	весь период	14 HS-126B-1
Westa76	Николаев	весь период	11 Ju-88A-4, D-1, D-5, 2 Не-111Н-6
FliFu Sud	II/KG26	Саки	весь период	45 Не-111Н-6
I/JG77	Константиновка Сарабуз Багерово	15–26.5.1942 26.5.1942–11.6.1942 11.6.1942–28.6.1942	27 Bf-109F-4
4(F)/122	Саки	весь период	13 Ju-88D-1, D-5, 1 Не-111Н-6
4(H)/31	Керчь	весь период	11 Fw-189A-1, А-3
Итого	246 БА, 93 ПБА, 27 ИА, 62РА= 528 боевых самолетов

В Крым вернулись далеко не все части, принимавшие уча­стие в наступлении на Керченском полуострове, но созданная к началу июня группировка все равно смотрелась весьма вну­шительно. Отрицательной стороной многочисленных аэро­дромных маневров вдоль линии фронта являлось то, что мно­гие авиачасти не вылезали из ожесточенных боев более меся­ца. Надо воздать немцам должное — летали они гораздо чаще своих русских оппонентов. В дни наступлений на Керчь, под Харьковом, а затем и Севастополем бомбардировщики люф­тваффе совершали по 3—4 вылета в день, истребители — до 7. Это вело к чрезмерному напряжению летного состава, что выражалось в росте аварийности и снижении боевых характе­ристик. Командир эскадры JG77 капитан Г. Голлоб записал в своем дневнике: «Ситуация с пилотами выглядит плохо, от­части вследствие потерь в воздушных боях и ранений, отчасти потому, что некоторые пилоты 1–й линии должны быть заме­нены». В записи, сделанной накануне штурма Севастополя, он добавил: «Далеко не все в состоянии переносить громадное физическое и моральное напряжение. Самый разумный и са­мый гуманистический шаг, чтобы выйти из положения, это осво­бодить пилотов, которые потеряли свою настойчивость, от служ­бы в 1-й линии до того, как они испортят остальных пилотов или погибнут». Можно быть уверенным, что этот ревностный слу­жака, имевший на счету более 100 сбитых самолетов и награ­жденный Рыцарским крестом с дубовыми листьями, не стал бы писать подобное без существенной на то необходимости.

Севастопольская, или, как она теперь называлась, 3-я осо­бая авиагруппа, практически по всем статьям уступала воз­душной группировке немцев. У советского командования практически отсутствовали силы для того, чтобы принципи­ально усилить ее, да и вместимость севастопольских аэро­дромов не превышала 100 машин. В ходе последовавших бо­ев в Севастополь неоднократно перебрасывались небольшие подкрепления, но даже с их учетом количество советских са­молетов, принявших участие в финальном сражении, более чем в 2,5 раза уступало немцам. Если же учесть и качествен­ный фактор, то превосходство люфтваффе было близким к подавляющему. Наличие у советской стороны нескольких со­тен самолетов на Кавказе не могло принципиально изменить создавшегося положения. Из-за ограниченной дальности по­лета советских истребителей до Севастополя могли дотяги­вать только бомбардировщики и разведчики — естественно, исключительно в ночное время.

Таблица 3.7

ЧИСЛЕННОСТЬ САМОЛЕТОВ В 3-Й ОАГ В ПЕРИОД ТРЕТЬЕГО ШТУРМА СЕВАСТОПОЛЯ

Тип самолета	на 22.5.1942	на 10.6.1942	на 23.6.1942
Як	14/12	23/12	10/1
МиГ	5/0	1/0	—
ЛаГГ	—	5/3	2/2
И-16	7/7	6/3	12/4
И-153	11/9	9/4	7/4
И-15	6/3	4/2	5/3
Ил-2	12/6	16/9	12/3
ДБ	7/7	5/2	1/1
Пе-2	7/4	4/2	—
СБ	2/2	1/1	2/1
МБР	13/7	8/6	1/0
УТ-16	8/8	6/5	4/3
У-26	—	11/9	10/6
Итого	16 БА, 8 НБА, 12 ША, 43 ИА, 13 РА = 92 боевых само­лета	10 БА, 17 НБА, 16 ША, 48 ИА, 8 РА = 99 бое­вых самолетов	3 БА, 14 НБА, 12 ША, 36 ИА, 1 РА = 66 боевых самолетов

Примечание: В авиамастерских на 22.5.1942 — 4 И-16, 3 И-153, 2 И-15, 2 МБР.

Таблица не учитывает самолеты 247-го иап ВВС РККА, перелетев­шего в Севастополь 30.5.1942. На 10.6 часть имела 6 Як-1, впоследст­вии влита в состав 45-й иап.

Командующий 11-й армией генерал-полковник Э. фон Манштейн поставил на период штурма перед авиакорпусом следующие задачи:

1. Обеспечить прикрытие с воздуха германских войск и предотвратить поддержку советских войск их авиацией.

2. Повторяющимися дневными и ночными налетами на «кре­пость» Севастополь сломить моральный дух ее защитников.

3. Поддержать непосредственно с воздуха наступающие немецкие войска в первую очередь 54-го армейского корпу­са, наносившего главный удар из района Бельбек — станция Мекензиевые горы в направлении Северной бухты, во вторую очередь 30-го корпуса, наступавшего вдоль ялтинского шос­се и 6-го румынского корпуса.

4. Нейтрализовать бомбардировками с воздуха советскую артиллерию, расположенную в глубине обороны, в том числе в укреплениях, а также корректировать огонь немецкой ар­тиллерии, ведущей контрбатарейную борьбу.

5. Прервать ударами с воздуха советские морские комму­никации и сделать невозможным доставку подкреплений.

Последняя задача в значительной мере ложилась на штаб «Fliegerfuhrer Sud», которым по-прежнему командовал полков­ник В. фон Вильдт. В подчинении штаба находилась только одна торпедоносная группа II/KG26, которая при отсутствии морских целей использовалась над Севастополем в качестве носителей тяжелых авиабомб: бронебойных РС1400 и РС1800, фугасных SC-1800, SC-2000, SC-2500 и осколочных SD-1700. В свою очередь, при появлении в море советских кораблей бомбардировщики VIII авиакорпуса также привлекались к ата­кам на них. Находившиеся в подчинении «Fliegerfuhrer Sud» истребительная группа I/JG77 и разведэскадрилья 4(Н)/31 действовали с расположенного недалеко от Керчи аэродрома Багерово, откуда перехватывали советские самолеты, летев­шие в Крым со стороны Кавказа, а также занимались развед­кой кавказских портов.

Ясно, что успешное выполнение всех этих задач находи­лось в прямой зависимости от обладания господством в воз­духе над Севастополем. В 1-й главе мы показали, что, даже имея ощутимое превосходство над авиагруппой СОРа зимой и весной 1942 г., пилоты люфтваффе старались избегать по­летов над главной базой, а когда им все-таки приходилось де­лать это, действовали по принципу «кусай и беги». Воздушное противоборство во второй половине апреля ясно показало, что из-за интенсивного противодействия советских перехват­чиков немецкие бомбардировщики не могут эффективно дей­ствовать без непосредственного прикрытия истребителями. Однако наличным количеством истребителей было невоз­можно обеспечить все бомбардировщики, которых в VIII авиа­корпусе было почти в три раза больше. Кроме того, организа­ция взаимодействия в каждом отдельно взятом вылете отни­мала бы много времени и сил и наверняка привела бы к снижению общего числа налетов. Это, в свою очередь, стави­ло под сомнение выполнение всех поставленных задач.

Поэтому кажется естественным, что, пока сухопутные вой­ска осуществляли перегруппировку из района Керчи, подчи­ненные Рихтгофена развернули активную борьбу за облада­ние севастопольским небом. Впоследствии в отчете 3-й ОАГ по этому поводу писалось:

«Тактика немцев в период подготовки и проведения насту­пления в общих чертах сводилась к следующему:

1. В период подготовки к наступлению, т. е. в последних числах мая, противник производил налеты на главную базу, город и аэродромы, не трогая линии фронта, мелкими груп­пами 1, 2, 3 самолета, имея задачу изматывания нашей ис­требительной авиации, зенитной артиллерии и нарушения работы нашего тыла и деморализации защитников города.

Имея в этот период около 100 бомбардировщиков и до 30 истребителей, немцы имели возможность поддерживать нуж­ное напряжение в течение всего дня. Для противодействия такой тактике наших истребителей было недостаточно, и зна­чительная часть самолетов противника уходила безнаказан­но, хотя именно этот период характерен наибольшим количе­ством сбитых самолетов противника. Истребители немцев в этот период уже начинали переходить к тактике блокады на­ших аэродромов с воздуха».

Пока немецкие истребители пытались ослабить 3-ю авиа­группу в воздушных боях, бомбардировщики люфтваффе ре­шали другую важную задачу. В одном из своих приказов по корпусу Рихтгофен писал: «Без предоставления паузы для психического восстановления (защитников Севастополя. — М. М.) их мораль должна падать на каждом этапе [воздушно­го] наступления, в то время как они будут нести чрезвычайно тяжелые потери». Так оправдывалась целесообразность вар­варских бомбардировок города, который видом пожаров и развалин должен был угнетающе воздействовать на своих за­щитников.

ПЕРВЫЙ ЭТАП БОЕВ (20 МАЯ — 1 ИЮНЯ)

Первым днем воздушного наступления немцев стало 20 мая. Во второй половине суток их артиллерия произвела ко­роткий, но мощный огневой налет по позициям Приморской армии на северном участке фронта и аэродрому Херсонес­ский маяк. Одновременно с этим к базе попытались про­рваться десять Ju-88 и одиннадцать Не-111 в сопровождении шести Bf-109. Ударная группа была обнаружена советской ПВО заблаговременно, и потому в небе над Севастополем немцев ожидал «горячий» прием. Лейтенанты Гриб и Прота­сов на «яках» сбили один «мессершмитт» (не подтверждается), лейтенанты Доросян (на «чайке») и Коптапуло (на И-15бис) — по «юнкерсу». Ответным огнем был сбит Як-1, пилот которого лейтенант Беспалов погиб. Еще обидней была гибель от огня своей же зенитной артиллерии ст. лейтенанта Ципапыгина (И­153), прославившегося уничтожением двух немецких бомбар­дировщиков в декабрьских боях. Тем не менее перехватчикам удалось сорвать прицельное бомбометание по портовым со­оружениям. Разрядившись по городу, немцы разрушили семь домов, убили 5 и ранили 14 человек гражданского населения. В порту пострадал только 40-тонный плавучий кран.

На следующий день германское командование несколько изменило свою тактику. Вместо массированного налета в те­чение полутора часов над городом звеньями прошли шесть Ju-88 и 13 Не-111. Снова пострадали примыкающие к прича­лам кварталы, где были разрушены 12 домов, погибли 14 че­ловек. В боях с воздушными пиратами приняли участие в об­щей сложности семь Як-1, четыре И-153 и по паре МиГ-3 и И-15бис. Капитан Спиров на И-153 добился своей шестой воздушной победы, сбив Не-111, капитан Рыжов и ст. лейте­нант Калинин уничтожили «юнкерс». Кроме того, лейтенант Григорьев и мл. лейтенант Казаров доложили о победах над Ju-88 и Bf-109, но в отличие от предыдущих донесений они не подтверждались постами наземного наблюдения и были ис­ключены из ежедневной оперативной сводки. Увы, и на этот раз не обошлось без потерь. Ответным огнем бомбардиров­щиков оказался сбит один «як» (лейтенант Нагорный выпрыг­нул с парашютом) и подбит другой (мл. лейтенант Сафонов посадил его на аэродроме, несмотря на серьезное ранение).

Таблица 3.8

АКТИВНОСТЬ НЕМЕЦКОЙ АВИАЦИИ НАД СЕВАСТОПОЛЕМ В ПЕРИОД С 20 МАЯ ПО 1 ИЮНЯ 1942 Г. (ЧИСЛО САМОЛЕТО-ПРОЛЕТОВ САМОЛЕТОВ ВСЕХ ТИПОВ)

День	Линия фронта	Тыловые объекты (город, порт, аэродромы, укреп­ления в глубине обороны)	Всего	Сбито сов. ПВО (ИА+ЗА), по сов. данным
20.5	7	27	34	2,5+0,5
21.5	—	26	26	4+0
22.5	—	19	19	3+1
23.5	—	21	21	2+0
24.5	—	22	22	3+0
25.5	—	35	35	3+0
26.5	8	39	47	3+0
27.5	26	20	46	1+0
28.5	—	67	67	1+2
29.5	—	61	61	—
30.5	—	51	51	—
31.5	—	108	108	3+0
01.6	—	138	138	—
Итого	41	634	675	25,5+3,5=29

Примерно так же немецкая авиация действовала и 22 мая, подвергнув город налетам с больших высот утром и вечером. И снова состоялся бой с потерями с обеих сторон. Уже из­вестные нам Гриб и Протасов в паре сбили «юнкерс», такого же успеха добился капитан Аксенов. Кроме того, не подтвер­жденной наземными постами победы над Не-111 добились капитаны Лучков и Конченко, летавшие на И-153. Советские потери составили два «яка»: лейтенант Гладунов погиб, а Про­тасов сумел воспользоваться парашютом. Если не считать но­вых разрушений в городских кварталах, бомбардировка ника­ких значимых результатов не принесла, что еще раз подтвер­ждает вывод о том, что немцы главной целью этих налетов считали изматывание ПВО и моральный террор населения и войск.

23 мая самолеты люфтваффе осуществили уже три налета, в том числе один крупный в 16.46 — 16.52 силами 10—12 Не-111 и пары Bf-109. Только в этом случае советской сторо­не удалось перехватить нападавших, да и то уже после того, как противник сбросил бомбы. Паре Лучков — лейтенант Гри­горьев удалось сбить «хейнкель», а Гриб — Алексеев — «мес­сершмитт», причем без собственных потерь. В эти и на сле­дующие сутки для пополнения 3-й ОАГ с «большой земли» прибыла еще одна эскадрилья 9-го иап в составе восьми Як-1, а также два И-153.

На следующий день советская сторона отметила появле­ние в арсенале противника нового средства — истребителей­бомбардировщиков Bf-109. И действительно, часть пилотов группы II/JG77, имевших неплохую практику бомбометания по британским кораблям в ходе боев за остров Крит, возобнови­ли полеты в этом качестве, неся под фюзеляжем четыре 50-кг бомбы. «Мессершмитты» летали на бреющем полете, избе­гая, таким образом, заблаговременного обнаружения поста­ми ВНОС и огня среднекалиберной зенитной артиллерии, ко­торая составляла основу ПВО СОРа. 24-го они добились замет­ного успеха, поразив бомбой разгружавшийся в порту транс­порт «Анатолий Серов» (3685 брт). Первый и второй трюмы теплохода оказались затоплены, его нос сел на грунт. К сча­стью, советским морякам удалось откачать воду из носовой части раньше, чем самолеты люфтваффе успели добить по­врежденное судно. Тем не менее в дальнейшем в перевозках в Севастополь оно уже участия не принимало. Тем временем немецкие горизонтальные бомбардировщики продолжали иг­рать роль приманки, отвлекая на себя все усилия перехватчи­ков. Последние доложили о том, что ими в течение дня без по­терь сбиты «юнкерс» (капитан Лучков, ст. лейтенант Мезикин), «хейнкель» (Мезикин и ст. лейтенант Калинин), а в групповом бою — один «мессершмитт».

Немцы не признают всех этих потерь, но известно, что их индивидуальные данные о потерянных самолетах расходятся с общим числом боевых потерь, указанным в отчете VIII авиа­корпуса о боях за Севастополь. Неполнота этих данных тем более бросается в глаза, если принять во внимание очень тщательную проверку всех советских заявок на воздушные победы по донесениям наземных постов. Многие из них под­тверждались фюзеляжами сбитых самолетов, которые упали на территории СОРа. Не случайно именно в эти дни находив­шаяся на Керченском полуострове истребительная группа I/JG77 получила приказ временно перебазироваться в Сара­буз. Рихтгофен требовал более активных действий против 3-й ОАГ, поскольку ее перехватчики продолжали оказывать со­противление без всяких намеков на снижение активности.

25 мая в Севастополе четыре раза объявляли воздушную тревогу и произошло как минимум два групповых воздушных боя. Общий счет их был таков: два сбитых Ju-88 (лейтенант Щербинский и пара лейтенант Феоктистов — сержант Воло­годов), один Bf-109 (ст. лейтенант Калинин и лейтенант Гриб) и два подбитых Bf-109 (Гриб — Алексеев; немцы признают один «мессершмитт» из II/JG77, поврежденный над Севасто­полем на 20%). Ответным огнем был сбит Як-1 лейтенанта По­тапчука из 9-го иап (спасся на парашюте) и подбита «чайка» лейтенанта Григорьева (легко ранен). Пилоты из III/LG1 счита­ли, что ими нанесены серьезные повреждения портовым со­оружениям и судоремонтным цехам, но на самом деле их бомбы разрушили еще 14 жилых домов.

Встретив активное противодействие в воздухе, немецкое командование решило начать утро 26 мая с массированного налета на аэродром Херсонесский маяк. В цифровом выра­жении его результаты выглядели так: 23 «юнкерса» и «хейнке­ля» в сопровождении 12 «мессершмиттов» сбросили на лет­ное поле 230 бомб, из которых в пределах аэродрома взорва­лось лишь 30. Прямым попаданием был уничтожен «як» вместе с находившимся рядом с ним в готовности лейтенан­том Щербинским, от осколков пострадали три ДБ-3, один Пе-2 и один МиГ-3. Малочисленный советский воздушный патруль, хотя и не сумел предотвратить бомбардировку, доложил о сбитии двух «мессершмиттов» (ст. лейтенанты Калинин и Плешков на «яках») и повреждении «юнкерса» (ст. лейтенант Хряев на И-16). Немцам удалось подбить лишь один И-15бис (мл. лейтенант Васильев), который разбился при приземлении.

27 мая стал первым днем, когда в небе над Севастополем действовали уже две немецкие истребительные группы в пол­ном составе. Это сразу дало заметный результат. Пилоты I и II/JG77 доложили о семи воздушных победах, которые на практике обернулись двумя сбитыми (летчик Куповых погиб, Плешков выпрыгнул с парашютом) и двумя подбитыми «яка­ми». Из советских пилотов об успехе доложил только ст. лей­тенант Калинин, которому засчитали сбитый Bf-109. Впервые немецкие бомбардировщики (над городом, по неполным дан­ным, прошли 28 «юнкерсов» и «хейнкелей») не встретили в воздухе сколько-нибудь значимого противодействия. Днев­ная бомбардировка разрушила пять домов, а вечером двумя случайными близкими разрывами была серьезно повреждена стоявшая в порту подводная лодка «А-2».

Основные же события во второй половине дня разыгра­лись над морем. На подходе к Севастополю находился отряд боевых кораблей во главе с крейсером «Ворошилов» и конвой транспорта «Грузия». Оба соединения подверглись неодно­кратным нападениям небольших групп бомбардировщиков и торпедоносцев. О том, насколько настойчиво немецкая авиа­ция атаковала корабли, можно понять из следующей хроники событий.

К 19 часам немецкие самолеты-разведчики обнаружили отряд, куда входил крейсер, и уже через 20 минут «Вороши­лов» с большой высоты атаковали три бомбардировщика. Своевременно открытый зенитный огонь и маневр уклонения сделали атаку безрезультатной. В 20.16 новая тройка попыта­лась выйти в атаку со стороны заходящего солнца, но корабли повернули на контркурс и сбили расчеты летчиков. Бомбы упали за кормой. В 20.43 семь торпедоносцев, разделившись на две группы, развернулись для атаки. Но и на этот раз уме­лый маневр командира крейсера свел усилия противника на нет — торпеды, сброшенные первой парой «хейнкелей», про­шли мимо. Так же успешно были отражены вторая, а в 20.51 — третья атаки. При проходе херсонесской мерной линии, на подходе к боновому заграждению базы «Ворошилова» атако­вал одиночный торпедоносец. К счастью, он промахнулся, и его торпеда взорвалась на берегу в районе Херсонесского музея. В 21.31 крейсер ошвартовался в Северной бухте. На нем в город была доставлена 9-я бригада морской пехоты (3017 человек), восемь 122-мм, восемь 76-мм полевых и 17 45-мм противотанковых орудий, 16 минометов и 60 т боеприпасов.

Тем временем самолеты 3-й авиагруппы сосредоточили свои усилия на прикрытии более уязвимого конвоя транспор­та «Грузия». С этой целью во второй половине дня пять раз вылетали ДБ-3, шесть МБР-2 и два — СБ. Сначала пара СБ, возглавляемая командиром эскадрильи майором Тишули­ным, вступила в бой с четверкой «хейнкелей» и смогла под­бить одного из них. Другой был подбит ДБ капитана Разумова, когда тот возвращался на аэродром после окончания барра­жирования над караваном. Но самый интересный воздушный бой провела на обратном пути пара МБР. Вот как вспоминал его ставший очевидцем заместитель командира 3-й ОАГ Ге­рой Советского Союза (к концу войны дважды Герой) полков­ник В.И. Раков:

«Капитан Князев, возвращаясь с морской разведки на са­молете МБР-2, уже подходил к Херсонесу, обогнув который мог сравнительно спокойно сесть в бухту. Еще немного — и очередной полет для него был бы закончен.

— На МБР-два напали истребители, — сообщили в это время на аэродром.

Я вскочил в кузов машины и, еще не выехав с аэродрома, увидел, что над морем идет воздушный бой. Четыре немец­ких истребителя, кружась, по очереди пикировали на самолет Князева.

А Князев перекидывал свою машину из крена в крен. Ма­неврируя над самой водой, он все время старался выйти на пересекающийся с атакующим истребителем курс: большое угловое перемещение затрудняло противнику стрельбу. Лет­чик избрал правильную тактику. Когда воздушный бой проис­ходил на высоте, вражеские истребители завершали атаку, почти поравнявшись с целью. Поразив ее с короткой дистан­ции, они уходили вниз, чтобы, разогнав самолет, вновь устре­миться наверх. Здесь же нырять под цель было некуда. Кня­зев шел над самой пучиной Черного моря, и, опасаясь ее объ­ятий, немецкие истребители проходили не снизу, а над крыльями нашего самолета. Тем самым они подставляли его пулеметам свои лягушачьи животы.

В первых же атаках был сбит один из истребителей. Не ус­пев задымить, он влетел в волны с огромной скоростью, как футбольный мяч в сетку ворот с пенальти. Видимо, был пора­жен не только самолет, но и сам летчик. Это охладило пыл других, и они стали выходить из атак почти за пятьсот метров от Князева, то есть не сблизившись на дистанцию самого эф­фективного огня… А Князев уже подбил второй самолет. Мы сразу заметили, что «мессершмитт» поврежден. Выйдя из пи­кирования, он не стал снова взмывать ввысь, а пошел с за­метным снижением к берегу: тянул за линию фронта. Шлейфа за ним мы не увидели, «мессершмитт» не горел, но мотор был, очевидно, выведен из строя. Самолет шел так, как сни­жаются планируя.

До своих «мессершмитт» не дотянул, не дотянул он и до нашего берега. Да туда он, вероятно, и не стремился, ибо благополучно посадить подбитый истребитель на скалистом берегу все равно невозможно.

Немецкий самолет сел в море, но летчик почему-то не пы­тался удержаться на воде, используя спасательный пояс, ко­торым снабжались все летчики при полетах над морем, не ждал, чтобы выручили свои, которые были недалеко. Он сразу поплыл к берегу, где попал в окружение женщин. Они рыли за передовой окопы и бросились на врага с лопатами.

Летчик выхватил пистолет, но выстрелить не осмелился. За женщинами, бежавшими к нему, он увидел двоих солдат. Они направили на него свои автоматы. Летчик бросил к их но­гам пистолет и поднял руки…

Фашист был совершенно потрясен случившимся. За по­следние пять-десять минут он трижды избежал смерти: от ог­ня атакуемого им самолета, от зенитной артиллерии и… от лопат женщин. Даже через несколько часов, когда его приве­ли к нам в штаб на допрос, он весь дергался.

Потребовались сутки и вмешательство врача, чтобы он пе­рестал трястись. Но возвращенное спокойствие сразу пре­вратилось в наглость. С первых же слов он заявил, что через неделю, не больше, мы будем стоять перед ним также, как он сейчас стоит перед нами.

Кстати, он не стоял, а сидел…

Этот гитлеровский лейтенантик даже заявил, что гаранти­рует нам через неделю жизнь, если мы его не расстреляем».

Несмотря на некоторые неточности, данный случай дейст­вительно имел место. В реальности был сбит только один ис­требитель из эскадрильи 5/JG77, а его пилот унтер-офицер Эрнст Тома (2 воздушные победы) попал в плен. Немецкая сторона утверждает, что после взятия Севастополя его тело было найдено — он был расстрелян…

Не менее ожесточенным налетам подвергся отряд «Воро­шилова» (крейсер прикрывали эсминцы «Свободный» и «Со­образительный») на обратном пути днем 28 мая. В 07.00 его атаковала пара Ju-88, затем в 11.45 — восемь «хейнкелей» и еще одна пара «юнкерсов». Корабль вел по атакующим само­летам настолько ожесточенный огонь, что у одного из 100-мм зенитных орудий оторвался ствол. Ему снова удалось уйти безнаказанным, что вызвало у Рихтгофена вспышку ярости. Он подверг командование оперативно подчиненного ему «Fliegerfuhrer Sud» жесткой критике — по немецким данным, за два дня пилоты подчиненной ему группы II/KG26 выпустили по крейсеру 29 торпед и не добились ни одного попадания!

Вернемся к событиям 28-го в небе Севастополя. В ночь на эти сутки немецкие бомбардировщики предприняли первый массированный ночной налет на город. В нем, по данным ПВО, участвовало 25 машин, сбросивших на город не менее 70 тяжелых авиабомб. Тем не менее нанесенный ущерб ока­зался незначительным — всего восемь разрушенных жилых домов при отсутствии пострадавших военных объектов. В днев­ное время пилоты люфтваффе придерживались старой такти­ки — непрекращающиеся налеты отдельных звеньев с боль­ших высот. Взлетавшие советские перехватчики немедленно попадали под удар «мессершмиттов», которые с этого дня ус­тановили непрерывный воздушный патруль над базой силами от двух до шести машин. К счастью, зенитная артиллерия за­ставляла их держаться на большой высоте, откуда они не мог­ли мешать взлету и посадке наших самолетов. В 11.58 два Bf-109, очевидно, осуществлявших бомбовый удар с высоты бреющего полета, случайно оказались в радиусе огня плаву­чей батареи «Не тронь меня», которая сразу же их сбила. Ст. лейтенант Авдеев добавил к этому еще один уничтоженный «мессершмитт», но немцы этого не подтверждают. В свою оче­редь, советская сторона отрицает пять воздушных побед, одержанных в тот день пилотами JG77. Реально ими была сбита только «чайка» лейтенанта Григорьева, который вос­пользовался парашютом.

События следующего дня — 29 мая — не могли не оста­вить впечатления, что 3-я ОАГ порядком измотана боями и уже не может оказать столь интенсивного противодействия, как раньше. Немецкая авиация сбросила на город 120 бомб, разрушив девять домов. В порту в результате атаки «мессер­шмитта» пострадала подводная лодка «М-117». После этого находившийся в Севастополе 8-й дивизион подводных лодок перешел в бухту Камышевая близ мыса Херсонес, но посколь­ку продолжал подвергаться внезапным ударам авиации и там, 2 июня последовал приказ о его перебазировании на Кавказ. Это оказалось серьезным успехом для стран «оси» — в тече­ние мая лодки дивизиона, действуя между Сулиной и Одес­сой, потопили румынский пароход, теперь же им предстояло действовать с кавказских баз, что удлиняло время перехода и серьезно сокращало период нахождения на позиции. С этого момента все появлявшиеся в Севастополе подлодки имели лишь задачу снабжения осажденного гарнизона. На перехват немецких бомбардировщиков в течение суток вылетало всего 13 истребителей, десяти из которых пришлось вступить в бой. По донесению, он оказался безрезультатным для обеих сто­рон, но из немецких материалов известно, что один из «юн­керсов» группы III/LG1 получил 35% повреждения в воздуш­ном бою, а другой разбился на 100% при посадке в Евпатории якобы из-за отказа двигателей.

Еще менее удачно сложилось для советской стороны обес­печение обратного перехода транспорта «Грузия», для чего было совершено 14 самолето-вылетов. Судно атаковали две группы бомбардировщиков, к счастью, безрезультатно, но в бою с одной из них пропал без вести МБР-2 капитана Кунейко. Пилот другого «амбарчика» сержант Жураник доложил о сби­тии им одного Не-111, но немцы этого не подтверждают. При возвращении с прикрытия кораблей уже у самого Севастопо­ля МБР ст. лейтенанта Чигиринского был атакован группой «мессершмиттов» и при уклонении от атаки врезался в воду. Отважного летчика, который 9 мая полчаса вел воздушный бой с группой торпедоносцев во время обеспечения перехо­да танкера «Москва», смогли поднять из воды, но вскоре он скончался от полученных травм и ранений.

30 мая советские истребители сделали для прикрытия ба­зы всего десять вылетов и ни разу не участвовали в воздуш­ном бою. С учетом того факта, что в воздухе постоянно висел немецкий воздушный патруль, это можно объяснить лишь од­ним способом — наши сами не искали встречи с численно и качественно превосходящим противником. Вместо этого большая группа истребителей — 15 машин разных типов — составила воздушный эскорт для пятерки Ил-2, которые со­вершили беспрецедентный по дерзости дневной налет на аэ­родром Саки. По докладам летчиков, им удалось уничтожить на земле семь и повредить шесть самолетов противника, вы­звать шесть пожаров. Немцы не признают никаких потерь, но точно известно, что в этот день базировавшаяся на Саки груп­па II/KG26 потеряла один самолет с экипажем, пропавшим без вести.

Советское командование не сидело сложа руки, наблю­дая, как немцы истребляют 3-ю ОАГ. Днем 30 мая на аэродром Херсонесский маяк перелетели из Анапы семь Як-1 247-го иап 5-й воздушной армии, пара СБ и по одному ДБ-3 и Пе-2 от 5-го гвардейского и 40-го авиаполков. Это дало возможность с 31 мая вновь активно включиться в бои, тем более что в свя­зи с прибытием первых авиагрупп из-под Харькова немецкая авиация примерно в два раза увеличила количество самоле­то-пролетов над Севастополем. В течение дня бомбардиров­щики сбросили на город 740 авиабомб, которыми был разру­шен 41 дом, убито 40 человек (из них только два военнослужа­щих) и 90 ранено. В последующие дни такие итоги являлись уже не исключением, а правилом. О силе вражеских бомбар­дировок писал военный корреспондент Евгений Петров, по­бывавший в городе накануне третьего штурма: если «87лет назад каждый месяц обороны (имелась в виду оборона Сева­стополя в 1854 — 1855 гг. — М.М.) был приравнен к году, то теперь к году должен быть приравнен каждый день. Сила и густота огня, который обрушивает на Севастополь непри­ятель, превосходит все, что знала до сих пор военная исто­рия… Города почти нет. Нет больше Севастополя с его ака­циями и каштанами, чистенькими тенистыми улицами, парками, небольшими светлыми домами с железными балкончиками. Он разрушен. Но есть другой, главный Севастополь — город адмирала Нахимова и матроса Кошки, хирурга Пирогова и матросской дочери Даши. Сейчас это город моряков и крас­ноармейцев, из которых просто невозможно кого-либо выде­лить, поскольку все они герои…».

На этот раз советские истребители не оставили врага без­наказанным. Две пары летчиков (Белозеров — Касабьянц и Катров — Петрухин) сбили по «юнкерсу», Ширяев и Енохин из 9-го иап — «мессершмитт». Немцы подтверждают потерю по­следнего и указывают, что один из Ju-88 группы III/LG1 раз­бился при посадке в Евпатории. Возможно, что одним из сби­тых бомбардировщиков оказался «хейнкель» группы II/KG26, который в результате боевых повреждений на обратном пути совершил посадку на воду в Каркинитском заливе. Весь его экипаж, включая двух раненых авиаторов, был спасен летаю­щей лодкой Do-24. Напротив, ни одна из трех заявок пилотов JG77, сделанных в этот день, не подтверждается. Немцам удалось лишь уничтожить два МБР-2 в результате бомбовых попаданий.

Возобновление противодействия советской авиации зако­номерно привело к новому массированному удару по аэро­дрому Херсонесский маяк, который состоялся утром 1 июня. На этот раз немцам сопутствовал полный успех. Взрывами бомб оказались уничтожены два ДБ-3 и «як» 247-го иап, по­вреждены два ДБ-3, два СБ и один И-16. Взлетевшие на пере­хват четыре «яка», четыре И-16 и пара И-153 вступили в бой с десяткой Bf-109 из II/JG77 и понесли тяжелые потери. Был сбит один Як-1 и две «чайки», но всем трем пилотам (летчики еканенко, Седушкин и Симов) удалось воспользоваться па­рашютами.

С воздуха за действиями подчиненных наблюдал сам Рихтгофен. «В 07.55, — вспоминал пилот группы II/JG77 лей­тенант Лютц-Вильгельм Буркхардт (Burkhardt), — я вылетел для сопровождения Физелер «Шторьха» генерал-полковника фон Рихтгофена, который хотел осмотреть русские позиции под Севастополем с воздуха. Мне было приказано обеспе­чить непосредственное охранение. Когда мы пролетали над русскими линиями, мой самолет был поврежден русским зе­нитным огнем. Повреждение вынудило меня сразу же искать подходящее место для вынужденной посадки. Я наметил его в долине между двумя виноградниками в районе Мамашай, севернее Севастополя. При посадке мой самолет, прежде чем остановился, снес несколько рядов винограда. К сожале­нию, я еще находился на нейтральной полосе на участке 16-й пехотной дивизии, поэтому, когда вылезал, сразу же попал под огонь русской пехоты, но затем мне удалось невредимым добраться до безопасного места.

После этого последовал злобный звонок от капитана Гол­лоба, который упрекнул меня в том, что я потерял свою маши­ну без необходимости. Он ждал, что я, по крайней мере, дотя­ну на «мессершмитте» до своей территории и сяду там». В ко­нечном итоге немцам удалось спасти истребитель, который был признан потерянным всего на 30%.

Еще одной советской потерей дня стал ДБ-3 ст. лейтенан­та Юрина. В вечернее время он взлетел с аэродрома для оп­робования машины, восстановленной после полугодового ре­монта. Внезапно на него сверху спикировал «мессершмитт». Его пилоту ничего не стоило поджечь не успевший набрать высоту бомбардировщик, роль воздушных стрелков на кото­ром играли техники, взятые для наблюдения за самолетом в полете. С большим трудом тяжелораненому летчику удалось посадить горящую машину на взлетной полосе. Весь ее эки­паж был ранен, причем Юрин скончался от ран спустя три не­дели. Это был прекрасный пилот с довоенной подготовкой, начавший войну на Балтике и бомбивший в августе 1941 г. Берлин. Впрочем, немецкому авиатору обер-ефрейтору Гель­муту Вундерлиху (Wunderlich) так и не удалось похвастаться открытием своего боевого счета перед товарищами. Его «мессершмитт» был подбит ответным огнем и совершил вы­нужденную посадку, немного не дотянув до линии фронта. Ефрейтор попал в плен.

Вообще же с началом подготовки штурма немецкая артил­лерия и авиация заметно усилили воздействие на советские аэродромы. Тем не менее долгое время серьезных потерь там удавалось избежать. Кроме бомбардировок 26 и 31 мая, поте­ри имелись 29 мая (один Як-1, два ДБ-3 и один У-26 повреж­дены артогнем) и 30 мая (поврежден один «як»). За этими су­хими цифрами скрывалось огромное моральное и физиче­ское напряжение летчиков и технического персонала 3-й ОАГ, которые продолжали выполнять свой воинский долг несмотря на то, что их жизнь находилась в опасности на протяжении всех 24 часов в сутки. Вот лишь один пример, который привел в своих мемуарах Герой Советского Союза К. Д. Денисов:

«Труженики 20-й авиабазы, которую возглавлял интендант 1–го ранга И. Н. Губкин, выполняли исключительно большую работу. База обслуживала все три сухопутных аэродрома, и каждый из них находился почти в одинаковом положении. Кроме всех видов довольствия требовалось своевременно засыпать и заравнивать множество воронок. Особую трудность представляла засыпка больших воронок, образовавшихся по­сле разрывов бомб крупного калибра. Для этого требовалось много грунта, который приходилось иногда завозить издалека…

Вспоминается подвиг командира тракторного отделения младшего сержанта Василия Падалкина, трудившегося в со­ставе аварийно-восстановительной команды на аэродроме Херсонес. На наших глазах, закончив выравнивание взлетно­посадочной полосы, он отогнал свой трактор с катком на гра­ницу аэродрома. Вдруг послышался свист бомб, сброшенных с Ju-88. Одна разорвалась рядом с трактором. Показалось, что младший сержант погиб. Но только ушли «юнкерсы» и осела пыль, он вылез из катка, превращенного в надежное ук­рытие от осколков. А вот трактор пострадал, и очень не во­время — вот-вот должны были вернуться самолеты с зада­ния. Зная об этом, сержант добежал до другого трактора с катком, запустил его и к возвращению летчиков успел при­вести поле в порядок. За это Василий Кириллович Падалкин был награжден орденом Красной Звезды. О его подвиге 30 мая сообщила флотская газета «Красный черноморец».

В середине июня Падалкин заделывал воронки невдалеке от стоянки самолетов, и мне удалось осмотреть его «агрегат», как оказалось, уже модернизированный. Произошло это по­сле очередной вражеской бомбежки, во время которой млад­ший сержант и не подумал спуститься в отрытую рядом щель.

Когда прозвучал сигнал «Отбой», мы с инженером В. И. Груз­девым подошли к машине младшего сержанта. Стряхнув пыль с гимнастерки, на которой уже был прикреплен только что по­лученный орден, Падалкин познакомил нас со своей чудо­техникой. Мы увидели, что вокруг сиденья тракториста закре­плены где проволокой, а где и сваркой списанные самолет­ные бронеспинки, а две бронеспинки закрывали с боков мо­тор. Вот на таком броненосце и работал на аэродроме один из целой плеяды умельцев, имевшихся тогда в каждой части…»

Еще более драматично происходила ночная боевая работа на гидроаэродроме бухты Матюшенко.

«В одну из июньских ночей, — вспоминал К. Д. Денисов, — под грохот рвавшихся кругом снарядов мы с Михайловым (ко­миссар 3-й ОАГ. — М. М.) добрались до пристани Третьего Интернационала, чтобы переплыть катером на другую сторо­ну Севастопольской бухты.

Маневрируя между всплесками от разрывов снарядов и мин, катер быстро пересек бухту и по указанию Михайлова причалил не за изгибом берега, где менее опасно, а у капонира, вблизи пункта руководителя полетов. Нас встретил Герой Со­ветского Союза Василий Иванович Раков. На его голове белела марлевая повязка, а забинтованную правую руку он держал в согнутом положении. Ему бы прямая дорога в лазарет, но ведь и командир 116-го полка летал всю ночь, поэтому замести­тель командира авиагруппы оставался на посту, даже получив час назад ранения от осколков бомбы. А ведь недалеко от Ра­кова в это время взрывом бомбы убило инженера полка И. Д. Кравцова, двоих матросов и еще четверых тяжело ранило.

Вот вспыхнул на какие-то секунды прожектор, и тут же приводнился самолет, который был уже на выравнивании. Ко­роткая подсветка почти в момент касания самолетом воды не давала противнику возможности прицелиться, точно послать снаряды — линия-то фронта всего в шести-восьми километ­рах от Северной бухты.

Убедились мы и в том, насколько измотались аэродром­ная команда и технический состав. Ведь для подготовки са­молета к повторному вылету надо прежде всего поставить его на тележку и затащить в капонир, а потом вновь спустить на воду, освободить от тележки и отбуксировать катером на старт. И все это под артиллерийским обстрелом.

Нам рассказали, что в полку нет ни одного самолета или катера без осколочных пробоин. Поражало их, как, впрочем, и людей, даже щебнем, разлетавшимся в стороны при взрывах среди камней, бомб, снарядов и мин. Заделывание же пробо­ин требовало постоянного напряженного труда технического состава полка и авиамастерских.

Боевую деятельность лодочников обеспечивали и неиз­вестные «сухопутным» летчикам специалисты — водители ка­теров-буксиров. Во время бомбардировок и артобстрелов они вели себя исключительно мужественно, без суеты выпол­няли свои обязанности — ведь для них на чистой воде укрытий не было… Очередная серия разрывов легла невдалеке от нас. Упали два матроса, бежавшие из укрытия для приема прибук­сированного самолета. Один убит, другой ранен. А на смену им побежали двое других…»

Согласно отчету 116-го мрап за период с 22 февраля по 22 июня 1942 г., из 31 МБР, с которым он начинал свою боевую работу, в результате артобстрелов было уничтожено шесть, а бомбардировок — две летающие лодки. Еще 14 получили по­вреждения. В создавшихся к началу июня условиях, несмотря на всю важность ночного воздействия на аэродромы против­ника, командованию пришлось отдать приказ о переводе од­ной из двух эскадрилий полка в Геленджик.

В заключение описания первого этапа немецкого воздуш­ного наступления на Севастополь необходимо кратко расска­зать об усилиях советской ударной авиации. ДБ-3 и СБ бом­бардировочной группы действовали в основном по ночам, атакуя с высот 1400—2000 м немецкие аэродромы и скопле­ния войск в прифронтовых населенных пунктах. С 25 мая к боевой работе наконец-то приступил 23-й шап. При этом эс­кадрилья УТ-16 привлекалась к ночным штурмовым ударам, выискивая вражеские подразделения, остановившиеся на ночлег вдоль дорог или на окраинах населенных пунктов. У-26 осуществляли ночные бомбардировочные удары с высот не более 1000 м по населенным пунктам, а также войскам на по­зициях. Напряжение для пилотов составляло по 3—4 вылета за ночь для ДБ-3 и СБ, 4—5 для У-26 и до 5—7 для УТ-16. Увы, не обходилось без потерь: в ночь на 27 мая пропали без вести два УТ-16 (летчики Борисов и Потягин), на следую­щую — ДБ-3 ст. лейтенанта Ермолаева, в ночь на 31 мая — У-2 сержанта Гнутова. Днем из состава БАГ летали только Пе-2 — на фоторазведку с высот от 4000 до 6500 м. Совершая еже­дневно от трех до пяти вылетов, «пешки» вели тщательное на­блюдение за аэродромами противника и железнодорожными станциями вплоть до Николаева и Джанкоя. Во всех случаях экипажи брали с собой на задание бомбы, которыми атаковы­вали наиболее заманчивые цели. Так, днем 23 мая на аэро­дроме Саки одиночный Пе-2 нанес повреждения «хейнкелю» из I/KG100. Ближняя прифронтовая разведка велась в основ­ном истребителями И-16. На основании добытых ими данных в воздух поднимались штурмовики, которые совершали один — два массированных удара по немецким автоколоннам и бли­жайшим железнодорожным станциям в отчаянной попытке отсрочить начало немецкого наземного наступления. Впро­чем, большого результата эти действия не дали.

В целом обстановку в конце весны — начале лета в Сева­стополе достаточно точно передал в своих мемуарах коман­дир 1-й эскадрильи 6-го гиап Михаил Авдеев: «Затишья… под Севастополем не было. Во всяком случае для нас, летчиков. Они трижды в день умирали и воскресали, чтобы снова сесть в кабину и уйти в бой. Гремел воздух над Херсонесским мая­ком. Круглые сутки гудели на аэродроме моторы самолетов. Одни уходили на задание, другие возвращались, третьи тут же, неподалеку от маяка, схватывались с «мессершмиттами».

Воздух раздирали пулеметно-пушечные очереди и неис­тово ревевшие на форсажах моторы. А кому из нас приходи­лось особенно туго, тот спешил пройтись над Казачьей бух­той. И тогда рявкала автоматическими пушками спасительни­ца наша плавучая батарея «Не тронь меня». «Мессершмитт» ошалело шарахался в сторону и уходил. Иногда батарее уда­валось и сбить вражеский самолет.

С утра идо вечера с небольшими перерывами на Херсонес­ском аэродроме рвались крупнокалиберные снаряды немец­кой дальнобойной артиллерии. Горели самолеты, падали люди.

Прикрытие аэродрома и главной базы — Севастополя, на­леты на аэродромы противника, сопровождение штурмови­ков и бомбардировщиков на передний край и в тыл врага и всегда с боями над землей и над водой — этим жила наша 5-я эскадрилья… (автор продолжал называть свою эскадрилью 5-й эскадрильей 32-го иап, которой она числилась до начала ноября 1941 г. — М. М.).

Весна в Крым приходит рано. Стихают ветры и успокаива­ется море. Безоблачно небо. Лучшей погоды для летчиков придумать невозможно. Летали они кто сколько может, до из­неможения. Постепенно ухудшалось питание — все труднее и труднее стало пробиваться судам в Севастополь».

АВИАЦИОННАЯ ПОДГОТОВКА НАЗЕМНОГО НАСТУПЛЕНИЯ (2—6 июня 1942 г.)

Кому-то может показаться странным выделение этого пя­тидневного периода из 250 дней обороны Севастополя. Что можно успеть сделать за пять дней? Оказывается, очень мно­го — меньше чем за неделю самолеты люфтваффе сделали вылетов больше, чем за весь предшествующий семимесяч­ный период осады города. Это не случайно. Вот что по этому поводу писал в своих мемуарах Манштейн: «Вместо огневого налета решено было начать артиллерийскую подготовку за 5 дней до начала наступления пехоты бомбовыми ударами и мощными дальними огневыми нападениями по обнаружен­ным районам сосредоточения резервов противника и по его коммуникациям. Затем артиллерия должна была, ведя мето­дический корректируемый огонь, в течение 5 дней подавить артиллерию противника и обработать огнем оборонительные сооружения, расположенные на передовых рубежах. Тем вре­менем VIII авиационный корпус имел задачу непрерывно про­изводить налеты на город, порт, тылы и аэродромы».

Более детальная характеристика действий немецкой авиации приводится в отчете 3-й ОАГ:

«Непосредственно перед наступлением последовал ряд сокрушительных ударов немецких бомбардировщиков по го­роду с задачей зажечь город и порт и по линии фронта. Бом­бардировщики прибывали непрерывно, волнами с разных на­правлений, группами по 6, 8, 17 и более самолетов. Отмечено в отдельных случаях одновременное нахождение в воздухе по 60—100 машин. Бомбометание производилось в основном с пикирования бомбами различных калибров и назначений. Мелкие бомбы, преимущественно зажигательные, применя­лись в снарядах, типа нашего РРАБ (ротативно-рассеиваю­щая авиационная бомба. — М. М.), но иного устройства. Од­новременно с бомбами сбрасывались листовки. Отмечена, особенно в дни первых ожесточенных бомбардировок наших войск, слабая эффективность действия авиабомб по вой­скам, расположенным укрыто. Лишь впоследствии, по мере ослабления нашего противодействия (недостаточно снаря­дов для зенитной артиллерии, скованность нашей истреби­тельной авиации), когда немцы имели возможность почти безнаказанно с высот 1000—800 м бомбить, эффективность увеличилась, и наша пехота на отдельных участках была ос­лаблена громадным количеством металла, непрерывным по­током обрушивающимся на нее. В этот период ударам под­верглись командные пункты крупных штабов, которые нем­цам были известны заранее, и в частности наш КП (бывший КП ВВС ЧФ), огневые позиции береговых и полевых батарей, линии связи и другие объекты. Линейная связь была наруше­на, боевое управление затруднено. В связи с этим была выяв­лена наша слабость в подготовке использования средств свя­зи, в частности радио и дублирующих средств.

Истребители немцев в этот период имели основную задачу уничтожения наших истребителей в воздушном бою. Поэтому, имея количественное и качественное превосходство, ими был ус­тановлен непрерывный барраж на подступах к аэродрому Хер­сонесский маяк группами 2—4 Bf-109. Вылет остальных истреби­телей, расположенных в непосредственной близости к фрон­ту, происходил по-зрячему или по вызову радио с самолетов.

Задача уничтожения наших истребителей в воздушных бо­ях решалась немцами успешно, об этом свидетельствует ко­личество наших боевых потерь, из которых около 50% явля­ются самолетами, сбитыми в воздушных боях. Кроме того, значительная часть наших истребителей, возвратившихся с воздушных боев, имела повреждения, выводящие самолет или летчика на длительный срок из строя. Несмотря на то что соотношение потерь в воздушных боях по количеству сбитых самолетов в нашу пользу, но наши потери были тяжелей, так как количественно наши средства были меньше, а возмож­ность восстановления подбитых самолетов в условиях Сева­стополя — затруднена».

Таблица 3.9

АКТИВНОСТЬ НЕМЕЦКОЙ АВИАЦИИ НАД СЕВАСТОПОЛЕМ В ПЕРИОД СО 2 ПО 6 ИЮНЯ 1942 г.

(ЧИСЛО САМОЛЕТО-ПРОЛЕТОВ САМОЛЕТОВ ВСЕХ ТИПОВ)

День	Линия фронта	Тыловые объекты (город, порт, аэродромы, укреп­ления в глубине обороны)	Всего по дан­ным советской ПВО (согласно отчету VIII авиа­корпуса)	Сбито сов. ПВО (ИА+ЗА), по сов. данным
2.6	—	454	454 (723)	6+9
3.6	348	85	433 (585)	7+1
4.6	193	210	403 (585)	7+8
5.6	355	160	515 (555)	2+7
6.6	293	231	524 (563)	3+?
Итого	1189	1140	2329 (3069)	25+ок.25=50

Первым днем авиаподготовки стало 2 июня. Особенность первого дня заключалась в том, что главный удар VIII авиакор­пусом наносился не по позициям войск, а по городу, чтобы довершить то, что не удалось сделать в ходе налетов в конце мая. Человеку, не видевшему войны, тяжело представить то ожесточение, с которым бомбардировщики люфтваффе ата­ковали объекты СОРа.

«С 7 часов утра 2 июня, — писал начальник береговой обо­роны ЧФ генерал-майор П. А. Моргунов, — противник начал наносить мощные артиллерийские удары по всему сухопут­ному фронту и одновременно массированные удары своей авиацией. Войска и тылы СОРа были подготовлены к этим ударам: весь личный состав находился в окопах, укрытиях, бетонных и туннельных сооружениях, в щелях и т. п.

Ежедневно с утра до вечера продолжалась бомбардиров­ка всего района СОРа. Трудно, даже невозможно подсчитать, сколько в ней участвовало вражеских самолетов и сколько было выпущено снарядов. По далеко не полным данным, в на­летах ежедневно со 2 по 6 июня участвовало более 600 само­летов, а сброшенные бомбы и выпущенные снаряды исчисля­ются десятками тысяч.

Противник, видимо, зная местонахождение старого ко­мандного пункта (Приморской армии. — М. М.), неоднократно наносил по нему удары. С вновь созданного командного пунк­та, расположенного в районе Херсонесского монастыря, можно было видеть такую картину: всю линию фронта и ее ты­лы с артиллерийскими позициями заволокло пылью и дымом от разрывов бомб и снарядов. Эта зловещая туча неподвижно висела с самого утра до позднего вечера. Самолеты против­ника шли волнами по 20—30 машин. Видно было только 3—4 волны, а дальше они сливались в одну общую массу.

После массированных ударов авиации и артиллерии го­род задыхался в дыму огромных пожаров, представлял собой сплошное море огня и дыма. С водой было очень плохо, а на­леты продолжались непрерывно, и число пожаров росло.

Ночью наступала зловещая тишина. Ни с той, ни с другой стороны не раздавались выстрелы, вражеская авиация также прекращала свои варварские налеты. В городе пылал чудо­вищных размеров костер, зарево от которого было видно за десятки километров. Казалось, в Севастополе погибла вся жизнь и к утру от него останется лишь груда развалин и пеп­ла. Но город жил. В подземных туннелях, укрытиях и всевоз­можных убежищах отважные севастопольцы продолжали ра­ботать для фронта».

Вот краткая хроника этого драматического дня. Еще до на­ступления рассвета базу бомбили 25 самолетов, сбросивших 220 бомб. С 07.00 до 07.30 город и войска на фронте подверг­лись массированному артиллерийскому обстрелу, который вела 121-я немецкая батарея (около 1600 орудий), стянутая Манштейном для штурма города. Затем снова показались бомбардировщики. 50 из них атаковали аэродромы Херсо­несский маяк и Юхарина балка, где смогли повредить СБ (по другим данным, самолет уничтожен) и два УТ-16. Одновре­менно последовали удары по городу, портовым сооружениям, нефтяным резервуарам. Самолеты шли непрерывными вол­нами и с высот около 5000 м вываливали свой бомбовый груз. Всего над базой до заката, по данным ПВО, прошли 168 Ju-88, 13 Не-111 и 60 Ju-87. На самом же деле самолетов было еще больше — посты ВНОС, не привыкшие к таким налетам, про­сто не успевали считать прибывающие эскадрильи. По не­мецким данным, в сумме на объекты СОРа в эти сутки обру­шилось 525 тонн бомб, в том числе одна 1700-килограммовая и семь 1400-килограммовых. К концу суток в городе было раз­рушено и подожжено до 100 домов, убитые и раненые исчис­лялись сотнями. Тушить пожары было нечем, поскольку водо­напорная станция была уничтожена одним из первых ударов. Рихтгофен, который первую половину дня наблюдал за дейст­виями своих подчиненных, летая на «Шторьхе», а во второй половине дня перебрался на специально для него построен­ную в южном секторе наблюдательную вышку, не без удовле­творения записал в дневник:

«Во время первого налета нефтяные резервуары начали гореть. Русские, по-видимому, попытались потушить их. Огонь начал гаснуть через полчаса или около того. Затем прибыла новая волна, русские нырнули в убежища, и огонь начал расти опять. После обеда они окончательно сдались и просто по­зволили им догореть».

Одновременно бомбардировке подверглись позиции зе­нитной артиллерии, главным образом расположенного на Се­верной стороне 110-го зап. Удары по ним с пикирования осу­ществляли снайперы из группы III/LG1. По немецким данным, в течение авиационной подготовки к штурму к молчанию были приведены 13 зенитных батарей, в то время как 26 других бы­ли «атакованы с хорошим результатом». Генерал Плохер, на­ходившийся тогда на штабной должности в 4-м воздушном флоте и лично присутствовавший при описываемых событиях, после войны свидетельствовал, что «спустя несколько первых дней в безоблачном небе можно было наблюдать только не­сколько изолированных облачков разрывов зенитных снаря­дов». По советским данным, в результате налетов 2 июня было выведено из строя только одно зенитное орудие и ранено восемь человек артиллеристов. Основной же причиной снижения ин­тенсивности зенитного огня являлась экономия боеприпасов, расход которых совершенно не покрывался доставкой.

Небо также стало объектом ожесточенной воздушной схватки. Советские перехватчики совершили около 30 выле­тов, причем практически все они сопровождались воздушны­ми боями. Ветераны 6-го гиап Алексеев и Катров сбили Ju-88, Катров самостоятельно — Bf-109, а лейтенант Кособьян на И-16 — еще один «юнкерс». Не отставали от них и пилоты 247-го иап ВВС РККА. Капитан Абрамов и лейтенант Шишков вдвоем сбили «мессершмитт», а затем каждый самостоятельно «юн­керс» и «мессершмитт» соответственно. Кроме того, семерка штурмовиков в сопровождении пятерки «яков» совершила дневной налет на аэродром в Евпатории, где, по донесению, уничтожила 11 и повредила один двухмоторный самолет.

Немцы всех этих потерь не признают. По их данным, в воз­душных боях пострадал на 35% лишь один Ju-88 из III/LG1. Другой «юнкерс» из KG51 погиб якобы в результате случайного попадания снаряда собственной полевой артиллерии. Не вер­нулся на свой аэродром Ju-87 командира эскадрильи 5/StG77 обер-лейтенанта Финка, который признали жертвой зенитно­го огня, а один из «хейнкелей» I/KG100 пострадал на 20% при рулежке на собственном аэродроме.

Потери советской стороны оказались большими. «Мессер­шмитты» сбили «ишачок» Кособьяна, который получил серь­езные ранения. Другой подбитый И-16 лейтенанта Николаева разбился при приземлении. Пилот погиб. Вечером на глазах у аэродромной команды пара «мессершмиттов» из II/JG77 сби­ла перелетавший на Кавказ для ремонта ДБ-3 капитана Разу­мова. Но гораздо более тяжелая утрата была понесена в этот день в море. Вечером немецкая разведка обнаружила в море конвой, куда входил танкер «Михаил Громов» (836 брт), траль­щики «Т-411», «Т-412» и четыре сторожевых катера. Такое слабое охранение объяснялось весьма просто — 28 мая ко­мандование ЧФ приняло решение из-за «усилившейся опас­ности для кораблей флота в Севастополе вследствие захвата противником инициативы в воздухе и непрерывного патрули­рования немецкой авиации над главной базой» использовать для конвоирования быстроходных транспортов и танкеров ба­зовые тральщики и сторожевые катера, в то время как «эскад­ренные миноносцы лучше оставлять для конвоя у Кавказского побережья». Но разве могли тральщики и катера, на которых практически отсутствовала зенитная артиллерия дальнего боя, отражать массированные налеты торпедоносцев? Они помешали прицельно сбросить бомбы 11 «юнкерсам», но ока­зались бессильны против десятки «хейнкелей», атаковавших судно с обоих бортов. Судно получило попадание торпеды в носовую часть, которое сразу же вызвало пожар и серию взрывов. Спустя час танкер переломился надвое и затонул. Войска СОРа недополучили 745 тонн авиационного и автомо­бильного бензина. «Громов» стал последним танкером, который командование ЧФ пыталось провести в Севастополь. С этого момента для доставки горючего использовались только под­водные лодки. Бензин закачивался им в топливно-балластные цистерны, откуда через неплотные соединения бензиновые пары проникали внутрь прочного корпуса. При многочасовом движении в подводном положении запах начинал буквально дурманить моряков, делая почти невозможным несение вахты в прилегающих к топливным цистернам отсеках.

Несмотря на все усилия подводников, к 15 июня в Сева­стополе оставалось авиабензина марки Б-78 на пять суток бо­ев, Б-74 — на шесть, а бензина Б-70, расходуемого как само­летами, так и автомобилями, всего на два дня. Это заставило привлечь к перевозкам бензина и подводные лодки типа «ма­лютка». Условия перевозки на них оказались еще хуже — в ог­раниченном внутреннем пространстве быстро создавалась дурманная атмосфера, а затем и взрывоопасная смесь. 23 июня на «М-33» и «М-32» произошли взрывы, причем на находив­шейся в Новороссийске «М-33» от ожогов пострадало семь человек, один из которых умер. Хуже пришлось экипажу «М-32», взрыв на которой произошел в тот момент, когда утром она собиралась отойти от причала Стрелецкой бухты близ Сева­стополя. Из-за полученных повреждений лодка не смогла вый­ти в море, и ей до темноты пришлось лечь на грунт. Все это время экипаж и восемь человек эвакуированных, среди кото­рых были женщины, задыхались в пропитанной парами бензи­на атмосфере. Вскоре почти все впали в состояние наркоти­ческого опьянения, а женщины умоляли командира застре­лить их, чтобы избежать мучительной смерти. Опьянение сме­нилось сном, так что к наступлению вечера в состоянии стоять на ногах остались только командир капитан-лейтенант Н. А. Кол­тыпин и старшина Н. К. Пустовойтенко. Потом заснул и коман­дир, приказав Пустовойтенко разбудить его в 21.00. Мобили­зовав все свои силы, старшина продержался до назначенного срока, но добудиться до командира так и не смог. Тогда он са­мостоятельно заставил подводную лодку всплыть, открыл ру­бочный люк и после этого потерял сознание. Спустя некото­рое время в результате притока свежего воздуха экипаж на­чал приходить в себя. В конечном итоге корабль был спасен, но с этого момента от перевозки бензина на малых подводных лодках отказались. Тем не менее благодаря мужеству подвод­ников летчики на аэродроме Херсонесский маяк были всегда обеспечены горючим в необходимом количестве. Никогда бензиновый голод не являлся причиной отмены полетов.

Однако вернемся к событиям начала июня. 3-го числа ос­новные усилия VIII авиакорпуса были сосредоточены на пози­циях I сектора обороны СОРа, которые на ялтинском шоссе противостояли войскам немецкого 30-го корпуса. Одной из со­ветских частей, попавших в тот день под удар, являлась 8-я бри­гада морской пехоты, которой командовал полковник Е. И. Жи­дилов. Он вспоминал:

«3 июня вражеские самолеты сбросили на передний край нашей бригады не менее тысячи бомб. На следующий день налет повторяется. Матросы сидят в укрытиях, держа нагото­ве оружие. Вместе с авиабомбами фашисты сбрасывают с самолетов стальные крестовины, сваренные из кусков рель­са с просверленными дырами. Падают такие ежи с оглуши­тельным воем. Враг рассчитывает воздействовать на психику обороняющихся. Пустое дело! Матросы наши пережидают бомбежку, потом, когда самолеты уходят, поднимаются, стря­хивают с себя землю, поправляют отдельные разрушения. Конечно, мы несем потери, но они невелики. Наша артилле­рия и немногочисленная авиация отвечают меткими сосредо­точенными ударами».

Все советские источники сходятся на том, что с 3 по 6 ию­ня наземные соединения СОРа в результате вражеских нале­тов понесли весьма незначительные потери. Не наблюдалось и падения морального духа защитников, хотя за период 24 мая — 6 июня немецкие самолеты сбросили над районом 638 тысяч листовок. Севастопольцы искренне верили, что если им удалось отстоять свой город в тяжелейшие месяцы 41–го, то теперь, в 1942-м, враг сломает зубы при попытке штурма «черноморской твердыни». В то же верили и летчики 3-й авиа­группы, хотя счет по воздушным победам продолжал склады­ваться не в их пользу. Днем с Кавказа на Херсонесский маяк должны были перелететь девять ЛаГГ-3 и два Як-1 из состава последней эскадрильи 9-го иап ВВС ЧФ. Для прикрытия пере­лета с аэродрома взлетело несколько «яков» 6-го гиап. Все это привело к крупному воздушному бою с «мессершмитта­ми» из группы II/JG77 и прибывшими им на помощь коллегами из III/JG3. Советские истребители, у которых после длитель­ного перелета почти не осталось бензина, не смогли оказать достойного противодействия. Один за другим к земле потяну­лись три «лавочкина» и один «як». Это сопровождалось серь­езными потерями в летном составе. Лейтенант Сохунов попы­тался выпрыгнуть с парашютом, но тот не раскрылся, а лейте­нант Федоренко погиб в воздухе. Мл. лейтенант Лощинский совершил удачный прыжок, но все равно вышел из строя, по­скольку получил серьезные ожоги. В строю остался только лейтенант Грибин, который сел в море и был спасен катером. Ст. лейтенант Авдеев, капитан Просвирин и экипаж лидера Пе-2 доложили о трех сбитых «мессершмиттах», но немцы не признают ни одного, хотя и не скрывают, что потеряли две ма­шины из II и III/JG77 в летных происшествиях. Удивление от результатов боя проходит, если посмотреть, кто из немецких пилотов претендует на воздушные победы. Это обер-лейте­нант Хакль (Hackl; 52-я победа), обер-лейтенант Фрейтаг (Freytag; 50-я), фельдфебель Шульте (Schulte; 26-я), унтер-офицер Эберт (Ebert; 14-я) и обер-лейтенант Мертенс из III/JG3 (Mertens; 31–я). Ни один из противостоявших им совет­ских летчиков, даже асы из эскадрильи Авдеева на тот момент не имели более восьми побед. Но это не значит, что в тот день немцы не понесли потерь от действий советских истребите­лей. В последующих вылетах пилоты Хряев и Головко сбили «юнкерс», командир перелетевшей 3-й эскадрильи 9-го иап капитан Нихамин — другой, а летчики Безеров и Буряков — корректировщик Hs-126. Противная сторона признает потерю двух Ju-88 4/KG51 и I/KG 76 с полными экипажами, но считает первый пропавшим без вести, а второй — сбитый огнем зени­ток. Поскольку последние претендуют только на сбитый Ju-87 (не подтверждено), можно считать, что Нихамин, Хряев и Го­ловко неплохо поквитались за погибших товарищей.

4 июня обработка переднего края советской обороны про­должилась — на этот раз перед фронтом наступления 6-го ру­мынского горного корпуса. И снова, как в предыдущие дни, основные потери СОР понес не на земле, а в воздухе. Утром при попытке разведать сосредоточение немецких войск пара Алексеев — Данилко подверглась нападению численно пре­восходивших «мессершмиттов». Оба «яка» были повреждены, а сбитый Алексеевым самолет противника впоследствии не подтвердился.

Днем боевые действия перекинулись на район порта и го­рода. Немецкие бомбардировщики в этот день были особенно активны. Согласно журналу боевых действий группы III/LG1, 4 июня ее самолеты совершили шесть групповых вылетов, в то время как в предыдущий день всего три. Поскольку накануне 3-я ОАГ снова получила пополнение и ее летчики были полны решимости защитить Севастополь, в воздухе вновь закипели воздушные бои. Мл. лейтенант Казаров из 247-го иап сбил один «юнкерс», лейтенант Яновский — другой. Такого же ус­пеха добилась пара Катров — Данилко. О сбитых «мессершмит­тах» доложили Хряев и пара Петухов — Яновский. Отличились и зенитчики, которые доложили о восьми сбитых Ju-88 и Ju-87. Немцы признают потерю лишь одного «юнкерса» из III/KG76, который, по их данным, пропал без вести. В вечерних боях со­ветская сторона потеряла сбитым «як» 247-го иап лейтенанта Модиенко (пилот погиб), три «яка» и два «лага» подбитыми, кроме того, артиллерийский огонь уничтожил один Пе-2 и по­вредил два МБР. Силы обороняющихся продолжали таять.

5 июня удар наносился перед позициями 54-го корпуса, которому в предстоящем наступлении предстояло сыграть главную роль. Другие группы бомбардировщиков вновь ата­ковали Севастополь. В официальной советской послевоенной «Хронике Великой Отечественной войны Советского Союза на Черноморском театре» указывалось, что «в городе продол­жались пожары, жизнь в нем была парализована, разбиты все электро-водо-магистрали, баня и хлебопекарня». В немецких сводках большинство гражданских объектов фигурировало как «казармы», «склады» и «мастерские», в то время как ре­альные казармы, склады и мастерские уже давно были пере­несены в подземные сооружения.

Что представлял собой вылет немецкого бомбардировщи­ка в эти дни, дает представление письмо штурмана из эскад­рильи 4/KG51 обер-ефрейтора Фридриха Шульца (Schulz) своим родителям:

«Перед нами показывается берег и Черное море. Мы из­меняем курс на Севастополь. Из радиоприемника раздается голос командира эскадрильи: «Ида Мария — звену! Пере­строиться в правый пеленг! После атаки сбор южнее Балакла­вы на высоте 2500 м!»

Впереди появляется Севастополь. Первые облачка разры­вов возникают справа рядом с самолетом. Я отворачиваю колпачки с бомб и выбираю бомбы на бомбосбрасывателе, потом показываю Вальтеру, нашему командиру самолета, цель — Северный форт, который мы будем атаковать с пики­рования. «Сбрасываем с высоты 2000 м», — говорит Вальтер мне. Заслонки системы охлаждения закрыты, щитки выстав­лены, я включаю автомат пикирования.

«К пикированию готов!» — раздается голос Вальтера. «Го­тов», — слышится троекратное «эхо» в ответ. Машина накло­няется, мы круто летим к земле. Форт под нами становится больше, встречный ветер свистит за кабиной. Я смотрю на высотомер. 2500, 2200, 2100, 2000 метров. Я хлопаю Вальте­ра по колену. Сбрасываем! Словно от удара гигантского кула­ка, меня прижимает к креслу. Самолет идет круто вверх. «Бомбы упали!» — докладывает наш бортстрелок. Я выклю­чаю автомат пикирования и выбираю следующие бомбы. На крутом вираже мы видим разрывы наших бомб в Северном форте. С правым разворотом набираем высоту. По нам беше­но стреляют зенитки. Мы снова над целью. Снова пикируем на противника. Нажатие кнопки на штурвале командира само­лета — и бомбы снова устремляются к цели. Машина выходит из пике и набирает высоту. Зенитки продолжают вести по нам бешеный огонь. Сбрасываем бомбы с горизонтального поле­та на мастерские. Я готовлю бомбовый прицел, выбираю бом­бы и снова включаю бомбосбрасыватель, после чего не отры­ваю глаз от окуляра. Я вывожу цель на продольную линию, мастерские попадают в перекрестье, перевожу переключа­тель прицела, выставляю указатели угла зрения на конечную отметку, цель снова попадает в перекрестье, снова перевожу переключатель, выставляю отметки одна над другой — и вот цель снова в перекрестье. Я нажимаю кнопку, и бомбы пада­ют в 50 метрах одна от другой. Я поворачиваю панораму на­зад, чтобы увидеть попадания. «4, 5, 6, 7, 8, 9 бомб. Отлично, горит!» — слышу я голос Ганса. В окуляр я вижу попадания в мастерские. От взрывов начинается пожар. Крутой вираж не позволяет мне следить за происходящим дальше. Я снова от­ворачиваю у бомб колпачки. Как сильно стреляет зенитная артиллерия, когда мы летим обратно к морю. Бум! Над моей головой что-то ударило. Я удивленно поворачиваю голову — в фонаре надо мной дыра. Другие тоже смотрят на нее с облег­чением. И тут нам снова повезло. Мы подлетели к району сбо­ра, где уже кружат две другие машины. В прежнем составе мы ложимся на обратный курс. На улицах Севастополя мы на­блюдаем интенсивное движение транспорта. Образуются редкие облака, на нужном пеленге я нахожу музыку, и вскоре мы садимся на нашем аэродроме. После того как вылезли, замечаем попадание в радиатор. 1-й техник сразу же начина­ет устранять повреждение. На второе задание мы вылетаем на другом самолете. И так каждый день по шесть-семь раз над противником. Больше никакой другой жизни у нас нет».

Как видно из данного описания, советские истребители экипаж «юнкерса» не донимали. В тот день они сделали для прикрытия главной базы всего 39 вылетов (29 на Як-1, три на И-16 и семь на И-153) и провели несколько воздушных боев. В свой актив они смогли занести только «хейнкель» из I/KG100, сбитый объединенными усилиями Авдеева, Алексеева, Кат­рова и Данилко. В то же время «мессершмитт», якобы сбитый этими же летчиками, не подтверждается, как и семь самоле­тов, уничтоженных зенитчиками. Советская сторона в боях потеряла два Як-1 сбитыми (Данилко и Буряков выпрыгнули с парашютами), четыре «яка» и один И-16 — подбитыми. Кроме того, при посадке «як», пилотируемый летчиком Князевым, зацепился крылом за капонир и был полностью разбит.

Несмотря на серьезные потери, на следующий день летчи­ки 3-й ОАГ совершили уже 62 вылета. В этот день противник снова бомбардировал позиции, шедшие вдоль ялтинского шоссе, но часть самолетов атаковала город. Пытаясь его за­щитить, летчики 3-й ОАГ вроде бы без собственных потерь (данные об этом могут быть неточны) сбили три и подбили шесть Ju-88. Немцы ничего не знают о «юнкерсах», зато при­знают потерю в бою с русскими истребителями Bf-109 из эс­кадрильи 8/JG77, пилот которого унтер-офицер Хайнц Рёлинг (Roehling) пропал без вести. Часть из указанных вылетов се­вастопольской авиагруппы была совершена для прикрытия обратного перехода лидера «Ташкент» и эсминца «Бдительный», которые накануне доставили в город 510 человек маршевого пополнения, 86 тонн боеприпасов и 12 тонн продовольствия. Утром над кораблями показались «хейнкели». Один из них был подбит Пе-2, а ДБ-3 сержанта Пельцова якобы сбил летаю­щую лодку Do-24.

Всего в течение периода, когда велась артиллерийская и авиационная подготовка наступления, самолеты VIII авиакор­пуса совершили 3069 самолето-вылетов и сбросили 2264 тонны бомб. Кроме того, на город обрушилось 23 800 зажига­тельных бомб весом 1,1 кг каждая [уточнить!!! — Прим. lenok555]. По советским подсчетам, германская артиллерия выпустила по территории СОРа 126 тысяч снарядов. Немцам, несомненно, удалось превратить Севастополь в руины, — было разрушено 4640 и повреждено около 3 тысяч зданий — но на этом их бесспорные успехи и заканчиваются. Потери войск СОРа оказались незначитель­ны, их моральный дух — несломленным. Врагу удалось добить­ся определенного истощения сил и средств ПВО. 3-я ОАГ все еще продолжала существовать и бороться только благодаря перегонке новых самолетов с Кавказа, а плотность огня зе­нитной артиллерии заметно уменьшилась из-за нехватки сна­рядов. О том, сколько ей приходилось стрелять, легко понять из следующих цифр. Согласно отчету штаба ПВО ЧФ, в тече­ние мая находившиеся в Севастополе зенитно-артиллерий­ские части израсходовали 13 485 снарядов среднего калибра (85 и 76 мм), 1869 снарядов к полуавтоматическим 45-мм орудиям и 4885 снарядов к 37-мм автоматам. В июне за весь период расход составил 67 193 среднекалиберных, 23 314 — 45-мм и 40 163 — 37-мм снарядов. В мае немецкие самолеты летали над СОРом на большой высоте, и потому было израс­ходовано всего 2565 патронов к зенитным пулеметам. Как же должна была измениться обстановка, если в июне их расход составил 804 тысячи, или в 321 раз больше?!

Советская ударная авиация действовала по старой схе­ме — ночью вылеты ДБ-3, СБ, УТ-16 и У-26 для бомбардиров­ки войск перед передним краем, днем — 1—2 групповых вы­лета штурмовиков на аэродромы или автоколонны противника. Любопытно отметить, что ни в одном случае в данный период штурмовики не подвергались атакам истребителей противни­ка. Все это говорит о том, что сплошной блокады аэродромов СОРа в этот период еще не существовало, и немцы сбивали в боях только те машины, которые сами шли в этот бой.

В заключение необходимо остановиться на одном курьезном случае, который до сих пор не получил необходимого освеще­ния в исторической литературе. Все началось с выхода в свет мемуаров Манштейна, где он, в частности, написал следующее:

«В последние дни подготовки к наступлению я на короткий срок выехал на южный берег, чтобы ближе ознакомиться с по­ложением 30-го армейского корпуса. Наш КП помещался там в небольшом бывшем великокняжеском дворце мавритан­ского стиля, чудесно расположенном на крутой скале над бе­регом Черного моря. В последний день своего пребывания там я с целью ознакомления с местностью совершил поездку вдоль южного берега до Балаклавы на итальянском торпед­ном катере, который был единственным судном нашего фло­та. Мне необходимо было установить, в какой степени при­брежная дорога, по которой обеспечивалось все снабжение корпуса, могла просматриваться с моря и обстреливаться корректируемым огнем. Советский Черноморский флот не решился взяться за выполнение этой задачи, видимо, из стра­ха перед нашей авиацией.

На обратном пути у самой Ялты произошло несчастье. Вдруг вокруг нас засвистели, затрещали, защелкали пули и снаряды: на наш катер обрушились два истребителя. Так как они налетели на нас со стороны слепящего солнца, мы не за­метили их, а шум мощных моторов торпедного катера заглу­шил гул их моторов. За несколько секунд из 16 человек, нахо­дившихся на борту, 7 было убито и ранено. Катер загорелся; это было крайне опасно, так как могли взорваться торпеды, расположенные по бортам. Командир катера, молодой лейте­нант итальянского флота, держался прекрасно. Не теряя при­сутствия духа, он принимал меры к спасению катера и людей. Мой адъютант «Пепо» прыгнул в воду, доплыл, несмотря на мины, до берега, задержал там — совершенно голый — гру­зовик, домчался на нем до Ялты, вызвал оттуда хорватскую моторную лодку, которая и отбуксировала нас в порт. Это бы­ла печальная поездка. Был убит итальянский унтер-офицер, ранено три матроса. Погиб также и начальник ялтинского порта, сопровождавший нас, капитан 1 ранга фон Бредов».

Вскоре эти мемуары были переведены и изданы в Совет­ском Союзе закрытым тиражом. Прочитали их и бывшие за­щитники Севастополя. Мысль о том, что их «злой гений» был буквально на волосок от смерти накануне финального штурма и избежал ее, казалась многим невыносимой. Но кто же эти таинственные пилоты, которые совершили атаку и если не убили Манштейна, то были весьма близки к этому? Ведь в оперативных сводках 3-й ОАГ нет и намека на какую-либо ата­ку катеров с воздуха в прилегающих к Севастополю водах.

Первой память начала возвращаться к Герою Советского Союза Михаилу Авдееву. В своих мемуарах, вышедших в 1968 г., он посвятил данному эпизо­ду целую главу под названи­ем «Наш «личный друг» Эрих фон Манштейн». Изложен­ное в ней вкратце сводилось к следующему: однажды ут­ром Авдеев в паре с Данилко получили задачу разведать движение противника по ял­тинскому шоссе. Разведав шоссе, летчики заметили идущий вдоль берега катер. «Он шел с большой скоро­стью, — писал Авдеев. — Насколько я знал, таких су­дов немцы здесь не имели. Значит — штабной!» Затем летчики проштурмовали ка­тер, а при возвращении на аэродром договорились ни­кому об этом не говорить — якобы потому, что выполне­ние разведывательного задания категорически воспрещало им самим вступать в бой с кем-либо. Дальше еще интересней: Данилко рассказал о слу­чившемся Катрову, а тот всем остальным. В это же время яко­бы из радиоперехватов стало известно, что на атакованном катере находился сам Манштейн.

Все в этой истории ложь от начала до конца. Во-первых, советским самолетам-разведчикам не запрещалось, а, наобо­рот, рекомендовалось атаковывать цели, что, как мы писали ра­нее, регулярно делали пилоты разведывательных Пе-2. Во-­вторых, ни до, ни после самолеты 3-й ОАГ не атаковывали ка­теров у берегов Крыма. Нельзя забывать, что немецко-итальян­ский флот в составе нескольких катеров и сверхмалых подвод­ных лодок на Черном море появился только к концу мая 1942 г., в то время как ЧФ обладал десятками кораблей и катеров раз­личного назначения. Увидев катер, летчики скорей всего по­думали бы, что он советский — ведь в конвоях в Севастополь регулярно ходили сторожевые катера, торпедные катера ис­пользовались для несения дозорной службы и спасения эки­пажей сбитых самолетов. В-третьих, советская сторона в тот период не могла расшифровать радиосообщений немцев, кроме того, в документах 3-й ОАГ нет никаких упоминаний о подобном перехвате и атаке на катер с Манштейном на борту.

В-четвертых, ни Манштейн, ни Авдеев не упоминают, в ка­кой именно день произошло это событие. В «Боевой летописи ВМФ 1941—1942 гг.» атака отнесена к 4 июня, в мемуарах К. Д. Денисова — к 5-му. Ответ на все эти вопросы проливает 11-й том официальной истории итальянского флота, вышед­ший в 1972 г. Там достаточно подробно освещаются действия итальянских сил на Черном море в 1942 г., но об этом инци­денте нет ни слова. Только на 42-й странице, где дается таб­лица со всеми выходами катеров, можно узнать, что атакован­ным торпедным катером был «MAS 571» и это событие про­изошло 3 июня. Самое интересное написано в последнем столбце. Оказывается, что атаковавшие истребители… были немецкими! Эта информация ставит все на свои места. Слу­чаи атак своих кораблей своими же самолетами случались не­однократно в годы Второй мировой войны практически во всех флотах мира. Не приходится сомневаться в том, что очень скоро этот эпизод стал достоянием немецкого коман­дования, но Манштейн решил не выносить сор из избы. Вме­сто этого 10 июня Рихтгофен отдал приказ, запрещающий са­молетам VIII авиакорпуса атаки любых подводных лодок и ка­теров в пределах всей акватории Черного моря. На этот раз возмутился командующий немецкими военно-морскими си­лами на Черном море вице-адмирал Вюрмбах (Wurmbach). Он заявил, что ВМС союзников по «оси» не плавают по всему мо­рю, а только в прилегающих к Крыму водах, и что он, наобо­рот, рассчитывает, что VIII авиакорпус примет самое активное участие в борьбе с кораблями, катерами и подводными лод­ками русских. После этого протеста 12 июня Рихтгофен изме­нил свое запрещение, конкретно указав, в каких именно водах плавают немецкие и итальянские катера. Тем не менее этот приказ привел к тому, что советские катера могли плавать к мысу Херсонес до последних дней обороны главной базы, подвергаясь опасности атак с воздуха только непосредствен­но у причалов мыса и у кавказских берегов.

ШТУРМ: БОИ НА СЕВЕРНОЙ СТОРОНЕ (7—19 июня 1942 г.)

Начало генерального штурма Севастополя со стороны на­поминало огненную феерию.

«На следующее утро, 7 июня, — писал в мемуарах Ман­штейн, — когда заря начала окрашивать небо в золотистые тона и долины стали освобождаться от ночных теней, кулак нашей артиллерии всей своей силой ударил по противнику, возвещая начало наступления пехоты, целые эскадры само­летов обрушились на указанные им цели. Перед нами откры­лось незабываемое зрелище. Это был единственный в своем роде случай в современной войне, когда командующий арми­ей видел перед собой все поле сражения. На северо-западе взору открывалась лесистая местность, скрывавшая от нас тяжелые бои на левом фланге 54 ак, и дальше высоты южнее долины Бельбека, за которые велись такие упорные бои. На западе виднелись Гайтанские высоты, за которыми вдалеке сверкала водная поверхность бухты Северной у ее соедине­ния с Черным морем. В хорошую погоду была видна даже оконечность полуострова Херсонес, на котором мы впослед­ствии обнаружили остатки эллинской культуры. На юго-запа­де угрожающе поднимались высоты Сапун-горы и возвыша­лись скалы прибрежных гор. На всем широком кольце крепо­стного фронта ночью видны были вспышки орудий, а днем облака из пыли и обломков скал, поднимаемые разрывами снарядов и бомб нашей авиации. Поистине фантастическое обрамление грандиозного спектакля!»

«Спектакль» продолжался с 05.00 до 05.30, а затем в на­ступление пошла пехота. При этом немецкие орудия и само­леты не прекратили наносить удары по оборонительным пози­циям СОРа, а лишь перенесли его в глубину. Из немецких мате­риалов следует, что из-за боязни попасть под мощный огонь своих же орудий пехота действовала весьма осторожно и не на всех направлениях смогла осуществить атаку в назначен­ное время. Когда же огонь был перенесен, выяснилось, что ук­репления первой линии и артиллерия в тылу остались практи­чески неподавленными. Своим огнем они прижали немцев к земле и нанесли им серьезные потери. Вот взгляд с другой сто­роны, командира 8-й бригады морской пехоты Е. И. Жидилова:

«7 июня страшной бомбардировке подвергается наш со­сед справа — 388-я стрелковая дивизия. Ее первый эшелон занимает высоту 166,7 метра — куполообразный холм, при­крывающий шоссейную дорогу на Сапун-гору. Холм господ­ствует над местностью, с него хорошо просматриваются по­зиции противника. Немцы, по-видимому, решили сбросить оттуда наши войска. Артиллерийский налет начался в 5 часов утра. Над высотой поднялось сплошное облако дыма, в кото­ром уже нельзя было отличить отдельных разрывов. Потом налетели самолеты противника. Взрывы сливаются в непре­рывный гул. Холм сравнительно далеко от нас, но мы ощуща­ем, как дрожит земля под ногами. Густое темно-серое облако все расширяется и поднимается к небу.

— Ничего не останется от высоты, — говорит Евсеев.

Он стоит рядом со мной на нашем наблюдательном пункте и, как и все мы, не может оторвать глаз от участка соседа.

— Посмотрим, может, что и уцелеет, — отвечаю я ему, но и сам мало верю в это. Мне тоже еще не приходилось видеть такой ожесточенной бомбардировки.

Вскоре очередь дошла и до нас. Снаряды стали падать на наши окопы в районе высоты с Итальянским кладбищем. При­нимаем все меры, чтобы укрыть людей. Враг долбит нашу вы­соту часа три.

— Немцы пошли в атаку, — докладывают наблюдатели.

Это опять на высоте с Итальянским кладбищем. Там пози­ции противника совсем близко от наших. Немцы, сосредото­чившись в своих передовых окопах, выскакивают из них, на бегу строча из автоматов. Но тут же вся их линия фронта по­крылась разрывами снарядов. Вступили в дело наша артил­лерия и минометы. Их плотный огонь разметал вражескую пе­хоту, остатки ее поспешили вернуться в свои окопы.

— Смотрите! И они стреляют, — показывает рукой на по­зиции соседа Евсеев. — Живет высота!

— И будет жить! — утверждает наш инженер Еремин. — Ведь это мы там строили укрепления.

Начальник артиллерии бригады майор Черенков перено­сит огонь всех наших орудий и поддерживающей нас артил­лерии по батареям противника в Алсу и в излучине Сухой речки. Минометы бьют по вражеским наблюдательным пунк­там. Даже наша единственная теперь «пушка без мушки» (76-мм орудие образца 1902 г. — М. М.) ведет огонь по высо­те 154,7.

Грохот стоит по всему фронту. На нашем участке еще, ока­зывается, не так тяжело, как на соседних. Главный удар враг направил на Северную сторону».

По поводу итогов дня Манштейн скромно заметил, что «в первый день при мощной поддержке крупных сил артиллерии и VIII авиационного корпуса, совершавшего непрерывные на­леты на позиции противника, удалось преодолеть ущелье Ка­мышлы и долину реки Бельбек и закрепиться на господствую­щих высотах южнее долины». Рихтгофен, который всю первую половину дня по своему обыкновению кружил над линией фронта на «Шторьхе» в компании с начальником штаба люф­тваффе генералом Йешонеком, был более откровенен. В сво­ем дневнике он записал:

«В борьбе за овладение хотя бы одним километром этой сложной территории пехота понесла тяжелые потери. Пред­вкушаемый большой и быстрый прорыв просто не материали­зовался. По-видимому, даже наша самая тяжелая артиллерия не смогла достигнуть чего-либо вообще. Русская артиллерия и бронированные ДОТы повсеместно ожили. Весь горизонт был одним огромным орудийным заревом».

Говоря таким образом, генерал кидал камень и в свой огород — его летчики преуспели в разрушении обороны не больше, чем артиллеристы. Раз за разом генерал заставлял своих подчиненных подниматься в воздух сверх изначально запланированного количества, пытаясь подавить все «ожив­шие» батареи и укрепления. Так, пилоты группы III/LG1 со­вершили в тот день семь групповых вылетов, а в целом VIII авиакорпус — 1368 вылетов (!!!), или примерно в два раза больше, чем производил их в дни подготовки к наступлению. На советские позиции в течение дня обрушилось 1300 т бомб (это почти в два раза больше, чем израсходовала авиагруппа СОРа за период с 1 ноября 1941 г. по 22 февраля 1942 г.). По советским подсчетам, противник сбросил около 9 тысяч бомб, из них 7 тысяч — на позиции 172-й стрелковой диви­зии и 79-й морской стрелковой бригады, там, где наносился главный удар 54-м корпусом. Но все оказалось напрасным. Вечером Рихтгофен записал: «Весь день был настоящим разочарованием».

Тем не менее действия люфтваффе вызвали серьезное беспокойство командования СОРа. Согласно советским дан­ным, атакующие части противника потеряли до 3000 солдат и офицеров, в то время как Приморская армия — убитыми и ранеными 1500 человек. Бомбами и артогнем было разбито пять ДОТов, уничтожено две 45-мм пушки и три 82-мм мино­мета. Подобный размен никак не мог устраивать обороняю­щихся. В дневном докладе вице-адмирала Октябрьского в Генеральный штаб говорилось: «Противник применил танко­вые части и с самого утра непрерывно атакует, бомбит наши войска большим числом самолетов. Прошу облегчить поло­жение с воздуха. Прошу нанести удары по аэродромам про­тивника».

Таблица 3.10

АКТИВНОСТЬ НЕМЕЦКОЙ АВИАЦИИ НАД СЕВАСТОПОЛЕМ В ПЕРИОД С 7 ПО 18 ИЮНЯ 1942 г.

(ЧИСЛО САМОЛЕТО-ПРОЛЕТОВ САМОЛЕТОВ ВСЕХ ТИПОВ)

День	Линия фронта	Тыловые объекты (город, порт, аэродромы, укреп­ления в глубине обороны)	Всего по дан­ным советской ПВО (согласно отчету VIII авиа­корпуса)	Сбито сов. ПВО (ИА+ЗА), по сов. данным
7.6	1054	147	1201 (1368)	0+1
8.6	787	223	1010 (1200)	9+?
9.6	551	287	838 (1044)	6+?
10.6	359	226	585 (688)	0+7
11.6	474	126	600 (1070)	8+?
12.6	491	121	612	1+4
13.6	391	208	599	2+?
14.6	628	134	762	0+?
15.6	466	117	583	0+?
16.6	635	62	697	3+?
17.6	521	448	969	2+3
18.6	255	242	497	8+?
19.6	77	753	830	0+?
Итого	6689	3094	9783	39+?

Тем временем сама 3-я авиагруппа не вылезала из тяже­лейших боев.

«На рассвете 7 июня четыре капитана — Данилин, Алек­сеев, Катров и я, — вспоминал Михаил Авдеев, — сопровож­дали штурмовики в район Балаклавы. Только отошли в море, чтобы незамеченными подойти к позициям 30-го немецкого корпуса, как на наших глазах вся подкова линии фронта обо­значилась со стороны противника вспышкой. Черные султаны взрывов поднялись на наших позициях. Артиллерийская кано­нада нарастала. Такой еще не было за всю оборону города. Над северным сектором фронта и над Севастополем большими стаями плыли гитлеровские бомбардировщики. В небе пест­рели белые дымки от взрывов зенитных снарядов. Особенно сильная бомбардировка была у Камышлы и у Мекензиевых гор…

«Ильюшины» развернулись к берегу чуть дальше Балакла­вы. Теперь им не нужно было искать цель. Она открыта. Штур­мовики сбросили бомбы на артиллерийские батареи и начали их обстреливать. Появились десять Bf-109. Мы связали их бо­ем и не допустили к штурмовикам. Один все же оторвался от общей свалки, попытался атаковать Ил-2, но его вовремя за­метил Алексеев и сбил. Второго Bf-109 сбил я. И еще один го­рящий гитлеровец упал в горы, а кто поджег его, не заметили. Остальные «мессершмитты» вышли из боя.

На обратном маршруте мы снова наблюдали артиллерий­скую канонаду и непрерывную бомбежку наших позиций, ук­реплений, портов и города. И никакого переднего края и са­мого Севастополя не было уже видно. Все скрылось в густой белесо-желтой пыли и в дыму.

Несколько часов вокруг гудело, выло и грохотало. Отра­зить массированные, волна за волной налеты авиации на Се­вастополь не было никакой возможности — не хватало ни ис­требителей, ни зенитных орудий. Потом огонь ослаб, и немцы двинули в наступление танки и пехоту. Таких боев еще не видывала история».

До вечера штурмовики сделали еще четыре групповых вы­лета (в сумме за день 18 самолето-вылетов), нанося удары по вражеским минометам и штурмовым орудиям, которые под­держивали наступление 54-го корпуса. По докладам летчи­ков, противник лишился четырех батарей минометов и пяти пехотных взводов, четыре танка (советские летчики не делали различий между танками и самоходными установками) были уничтожены и два повреждены. В отличие от предыдущих дней немецкие перехватчики патрулировали в районе линии фронта, и к каждой цели приходилось прорываться с боем. Несмотря на то что действия Ил-2 прикрывались 36 вылетами истребителей, «мессершмиттам» неоднократно удавалось прорываться к штурмовикам. В результате машины майора Терещенко и капитана Голубева пропали без вести, а машины майора Фириченко и мл. лейтенанта Скорика были подбиты и разбились при вынужденных посадках на своей территории. Еще два «ила» смогли, несмотря на повреждения, сесть на своем аэродроме. В отчете 18-го шап ВВС ЧФ не без горечи констатировалось: «Основным уязвимым местом Ил-2 ока­зался район заднего бензобака и управление. Кроме этого, у противника появились снаряды, которые пробивают бронь Ил-2 (на самом деле проблема заключалась не в снарядах, а в том, что новая модификация «мессершмитта» Bf-109 F-4 была оснащена стрелявшей через развал цилиндров двигателя 20-мм пушкой MG151/20, вместо применявшейся на Bf-109 F-2 15-мм пушки. — М. М.) Поэтому для увеличения живучести Ил-2 не­обходимо задний бензобак прикрыть броней и желательно сзади иметь стрелка». Эскортировавшие «илы» истребители потерь не понесли, но и побед не добились.

Вечером бои закипели и над портом. Одиночный истреби­тель «чайка» (фамилию пилота установить не удалось) сбил над портом «хейнкель» из состава II/KG26, который, по немец­ким данным, считается пропавшим без вести вместе с пятью членами экипажа. Затем контратаковали «мессершмитты» из группы III/JG77 во главе с командиром эскадры капитаном Голлобом. В сумме за день они доложили о десяти воздушных победах, не слишком сильно завысив достигнутый результат. Помимо четырех штурмовиков в этот день 3-я авиагруппа ли­шилась «яка» и «лага» сбитыми, четырех «яков» и одного «ла­га» подбитыми. Сбитым Як-1 управлял известный ас Констан­тин Алексеев. Ему и пилоту ЛаГГ-3 Исмакову пришлось поки­нуть машину, выпрыгнув с парашютом, и хотя приземление прошло успешно, оба авиатора получили сильные ожоги, ис­ключавшие их дальнейшее участие в боях за Севастополь. К сча­стью, в этот же день из Анапы на Херсонесский маяк переле­тели десять Як-1 (1-я эскадрилья 62-го иап ВВС ВМФ) и три Ил-2, что позволило в значительной мере покрыть понесен­ные в течение дня потери. Советские истребители действова­ли весьма неудачно и, согласно докладам, смогли повредить лишь три Bf-109, что немцы отрицают. Реального успеха до­бился техник-оружейник 6-го гиап Фильченко, которой смог из сделанной им самим самодельной установки пулеметов ШКАС сбить истребитель-бомбардировщик, пытавшийся атаковать аэродром Херсонесский маяк. Лейтенант Вольфганг Верха­ген (Wehrhagen) из эскадрильи 4/JG77 попал в плен, но, если верить немецким данным, был освобожден при взятии города.

Анализ итогов 7 июня привел к серьезному изменению в тактике самолетов 3-й авиагруппы. После окончания полетов все командиры частей и эскадрилий собрались на совеща­ние, которое проводил лично командующий ВВС ЧФ генерал-майор В. В. Ермаченков. Кратко обрисовав наземную обста­новку и итоги воздушных боев, он, судя по мемуарам К. Д. Де­нисова, заявил:

« — Учитывая, что у нас всего 98 самолетов, следует пере­смотреть тактику их использования. Многоразовые действия малыми группами сейчас не эффективны. Будем наносить по вражеским войскам и технике два-три удара в день, но макси­мально возможным составом. Такие удары штурмовиков и бомбардировщиков легче обеспечить и истребительным при­крытием.

Прикрытие ударных групп, как он потом разъяснил, лучше осуществлять двумя группами истребителей. Первая, вклю­чающая около трети общего числа истребителей, должна осуществлять непосредственное прикрытие; а остальные две трети — представлять собою основные силы для борьбы с истребителями противника…

— Борьбу с вражескими бомбардировщиками, — сказал в заключение генерал Ермаченков, — будем вести также в пределах возможного крупными группами истребителей, эшелонируя их по высотам. Но поскольку их же придется вы­делять на сопровождение, прикрытие различных объектов от вражеских налетов, да и на что угодно, в случае возникнове­ния непредвиденных обстоятельств, то для борьбы с враже­скими бомбардировщиками будем поднимать их не более од­ного-двух раз в сутки».

И в самом деле, с этого момента в ПВО города и порта ис­требительная авиация принимала все меньшее и меньшее участие. Был ряд случаев, когда одновременно на перехват крупных групп вражеских бомбардировщиков взлетало по 12—15 машин, но все их можно пересчитать по пальцам. Бо­лее справедливой выглядит оценка действий, изложенная в отчете 3-й ОАГ:

«В последующем вылеты на прикрытие главной базы и войск перед передним краем становились все реже и реже, так как наличный боевой состав истребителей обеспечивал только сопровождение штурмовиков. После того как была ос­тавлена нашими войсками Северная сторона и вход кораблей в бухту был затруднен (прекращен), необходимость прикры­тия главной базы отпала».

Характер боев 8 июня оставался практически таким же. Немецкие наземные войска продолжали прогрызать совет­скую оборону в северном секторе, параллельно отражая контратаки сил СОРа. Увы, командование оборонительного района не совсем верно оценивало соотношение сил и средств, преувеличивало потери противника и считало, что сможет удержать передний край, не уступив врагу ни пяди земли. На практике это приводило к напрасным потерям и преждевременному истощению сил обороняющихся. В тече­ние дня Приморская армия потеряла 365 человек убитыми и 1074 ранеными, но не смогла ликвидировать вражеского вклинения на стыке III и IV оборонительных секторов.

Большую роль в обеспечении действий частей 11–й армии по-прежнему играла авиация, которая в этот день действова­ла как никогда массированно. Так, например, береговую бата­рею № 14 атаковали 50 бомбардировщиков, сбросивших око­ло 300 бомб. По немецким данным, принимавшая в этом уча­стие группа III/LG1 сбрасывала на батарею бомбы SC-500 и даже SC-1000. 80-ю зенитную батарею, прикрывавшую 30-ю береговую батарею (форт «Максим Горький I»), бомбили в те­чение дня 92 Ju-87. Все ее орудия были уничтожены, а в строю остались только командир батареи лейтенант Пьянзин и 18 бойцов. Все они влились в состав 365-й батареи, речь о которой еще впереди.

Положение с зенитной артиллерией становилось тяже­лым. Многократные удары по зенитным батареям начинали давать о себе знать. 9 июня вице-адмирал Октябрьский от­правил телеграмму:

«Буденному, Исакову, Кузнецову и Елисееву.

Прошу срочно прислать ЗА (зенитную артиллерию. — М. М.). уничтожаемые батареи ЗА не восполняются, нечем прикры­вать батареи Береговой обороны. Противник последние два дня в основном бомбит БС (батареи стационарные. — М.М.) и ЗА. Стоять в Севастопольской бухте кораблям нельзя, не­чем прикрывать. Пришлите полк Як-1 и зенитную артиллерию».

Ответным огнем зенитчиков 8-го был сбит как минимум один «хейнкель» группы II/KG26. Другой самолет этой же группы был сбит над базой советскими истребителями, кото­рые доложили в эти сутки об уничтожении одного Не-111, Ju-87, трех Ju-88 и четырех Bf-109 (интересно отметить, что назем­ные посты ВНОС подтвердили только сбитие одного Ju-87, одного Ju-88, одного Не-111 и трех Bf-109). Немцы же при­знали только потерю двух «хейнкелей», причем экипаж одного из них полностью пропал без вести, а другого был спасен ле­тающей лодкой.

О боях в воздухе в тот тяжелый для севастопольцев день интересно вспоминал в своих мемуарах К. Д. Денисов:

«Одновременно в воздух поднялись две группы самоле­тов. Наша из двенадцати Як-1 имела задачей борьбу с бом­бардировщиками противника над Севастополем, а другая — пять Ил-2 и шесть ЛаГГ-3 — должна была нанести удар по скоплению вражеских войск в Альминской долине (всего 8 июня Ил-2 сделали 21 самолето-вылет под прикрытием 47 ис­требителей. — М. М.).

Зайдя с моря на малой высоте, «илы» выполнили внезапную атаку и стали отходить. Группа прикрытия, возглавляемая ко­мандиром 3-й эскадрильи 9-го авиаполка капитаном Д. Е. Ниха­миным, ввязалась в бой с «мессерами». Мы, находясь немного в стороне и выше, были готовы помочь, но тут обстановка ус­ложнилась и у нас: 27 Ю-88 рвались к Главной базе, а вокруг них, словно шмели, сновали пары и четверки Me-109. Одного «худого» сразил Авдеев, а на нашу с Головковым долю пришел­ся Ю-88. Характерно, что, когда был сбит вражеский истреби­тель, а мы атаковали бомбардировщик, остальные «мессеры» не рванулись на помощь своему оторвавшемуся от группы бомбардировщику, а крутились на стороне солнца, выжидая момента для внезапной атаки. Такая тактика действий немец­ких летчиков была стандартной.

Рассчитывая на помощь наших зенитчиков, Нихамин вел бой с превосходящими силами до самого Херсонеса, но не­много не дотянул до аэродрома. В результате атаки четверки «худых» «лавочкин» загорелся. И Давид Ефимович на пара­шюте приводнился в Камышовой бухте.

«Гроза воздушных пиратов», как прозвали Нихамина за от­личные действия еще под Перекопом, на этот раз сильно по­страдал: лицо его и руки обгорели. Но, подлечившись, он вскоре вновь вступил в строй».

В текст воспоминаний закралась небольшая неточность — в том бою Нихамин управлял не «лавочкиным», а Як-1. Кроме него, был сбит «як» летчика Купцова, который также спасся на парашюте, и подбит «як» командира эскадрильи 62-го иап, однофамильца автора мемуаров, капитана В. И. Денисова. При посадке капитан не справился с поврежденным управле­нием и круто врезался в землю. Кроме того, при посадке был разбит ЛаГГ-3 летчика Бакрова, который остался жив. В этот день пилоты эскадры JG 77 доложили о 12 воздушных побе­дах, что для севастопольских условий было одним из наи­больших показателей. О трех сбитых машинах доложил обер­лейтенант Хакль (55—57 побед), о двух — обер-лейтенант Фрейтаг (52—53 победы). Наименее именитым немецким летчиком, пополнившим свой актив в этот день, стал лейте­нант Бадум (Badum). После вылета он написал родным:

«У нас сейчас установилась великолепная настоящая лет­ная погода и держится уже несколько недель. Едва ли можно поверить, что у «Ивана» при такой погоде нет особого на­строения летать. Сегодня во время моего сотого боевого вы­лета мне посчастливилось снова побывать в воздушном бою. При этом мне удалось сбить 11–й самолет. На этот раз это был ЛаГГ, которого в моей коллекции как раз не хватало… Где-то далеко, по слухам, русские летают в больших количе­ствах, а мы здесь с трудом замечаем их полеты, и если посча­стливилось, видим пару русских, которые сразу же уходят. Может быть, времена снова изменятся, в противном случае я уйду в вагоновожатые!»

Чего в этом письме больше: простого бахвальства или же­лания успокоить родных? Ведь обстановка в небе Севастопо­ля была совершенно другой. Намного более опытный кавалер Рыцарского креста, командир эскадрильи 4/JG77 обер-лей­тенант Сетц описывал бой 8 июня совершенно иначе:

«Вчера я снова увидел большую толпу. На старте вышла из строя одна из наших «мельниц» (жаргонное название «мес­сершмитта». — М. М.). поэтому на великолепно летевшую толпу мы набросились только с тремя Bf-109. Сразу на взлете один [русский самолет] упал вниз. Я по нескольку раз захо­дил в хвост одному из этих парней. Моя пушка вышла из строя, а огня пулеметов было недостаточно. Русские летали лихо и несколько раз атаковали меня самого. После долгого воздушного боя я увидел, как «як» идет за Bf-109. Я устремил­ся за ним и в какое-то мгновение был уже на расстоянии, опасном для столкновения. Парень застыл в воздухе, и моя пулеметная очередь прошила двигатель и сиденье пилота. Он упал с высоты 3000 м невдалеке от своего аэродрома. Жаль, что у меня не было свидетелей».

3-й штурм Севастополя 7—16 июня 1942 г. (схемы).

Так что на самом деле у немецких истребителей не было причин жаловаться на отсутствие советских самолетов в воз­духе. То же повторилось и 9 июня, когда штурмовики 3-й ОАГ совершили 30 самолето-вылетов, а сопровождающие их ис­требители — 68. Отдельные экипажи Ил-2 поднимались в воз­дух до пяти, а сопровождающих истребителей — до шести раз. В течение дня в ходе ударов по наступающим немецким войскам они уничтожили 8 танков, 14 минометов, 13 автома­шин и до четырех рот пехоты. Почти каждый вылет сопровож­дался схватками с «мессершмиттами», число которых в от­дельных случаях достигало 18. Им удалось без своих потерь сбить один Як-1, два ЛаГГ-3 и один Ил-2. Кроме того, один штурмовик и два И-153 пропали без вести в тот момент, когда включавшая их группа вела бой с превосходящими силами противника. 18 вылетов советская авиагруппа совершила в безнадежной попытке прикрыть свои войска на линии фронта. Почти все они сопровождались воздушными боями. К сожа­лению, без потерь и на этот раз не обошлось, причем потерь самых неприятных. Сбиты были «яки» асов 3-й ОАГ капитанов Бабаева и Катрова. Оба они выпрыгнули с парашютами, но парашют Катрова не раскрылся. Погиб прекрасный летчик, на счету которого было пять индивидуальных и четыре группо­вые победы. В дополнение ко всем несчастьям немецкая авиация в этот день нанесла массированные удары по аэро­дромам Херсонесский маяк и Куликово поле. Сгорел находив­шийся в ремонте «як», повреждения получили два ДБ-3, два Як-1, три И-153, три И-15 и один Пе-2. Другая «пешка» оказа­лась разбита артиллерийским снарядом.

Постоянным ударам подвергались и аэродромы 3-й ОАГ. В. И. Раков вспоминал об этих днях:

«Условия взлета истребителей и штурмовиков с аэродро­ма Херсонес тоже становились все труднее и труднее. Не­мецкие бомбардировщики делали по нескольку заходов на цель, и наши истребители почти не могли им помешать. Вы­летало звено, сбивало пару-другую бомбардировщиков, но в воздухе были десятки. Тяжелые вражеские самолеты шли не­прерывной вереницей, и часто посадка наших машин совпа­дала с очередной бомбежкой.

Аэродромная команда выбивалась из сил, не успевая за­равнивать летное поле. При бомбежке аэродрома враг при­менял некрупные бомбы. Это как будто облегчало положение. Воронку от одной тысячекилограммовой бомбы засыпать и уровнять труднее, чем десять воронок от стокилограммовых.

Но зато одну воронку можно и обойти, перенеся старт в сто­рону. А от мелких бомб воронки были повсюду.

С летного поля не сходили трактора, оставившие свою мирную работу и тащившие за собой тяжелые катки для ука­тывания засыпанных воронок. Солдаты с лопатами непрерыв­но разъезжали на грузовиках по аэродрому, спеша подгото­вить поле к вылету или к посадке самолетов. При очередном налете люди отбегали в сторону, ложились, но покинуть поле не успевали, укрывались в незасыпанных воронках. Машины, трактора укрыть и спасти было невозможно».

Покрыть такие потери оказалось нелегко. Ресурсы ВВС ЧФ истощались. 8 июня они смогли усилить 3-й ОАГ только шес­теркой И-16. К счастью, вновь на помощь пришли коллеги из 5-й воздушной армии. В соответствии с приказом маршала Буденного в распоряжение командования СОРа выделялся 45-й иап, вооруженный истребителями Як-1. Его первую эс­кадрилью вечером 10-го привел на Херсонес капитан К. Д. Де­нисов. 11-го перелетела еще одна эскадрилья, куда вошло восемь машин (еще одна села в море на перелете, пилот по­гиб). Последняя эскадрилья, не успевшая освоить новые ма­шины во главе с командиром полка, так и осталась на Кавказе. Командовать ядром части, перелетевшим в Севастополь, на­значили капитана Денисова. Как показали последующие со­бытия, 45-й иап стал последним подкреплением современ­ных истребителей, присланным на помощь севастопольской авиагруппе с «большой земли». Еще тяжелей оказалось вос­полнить потери в ударных машинах, особенно штурмовиках. После 9 июня число их вылетов заметно уменьшилось.

10 июня стало днем, когда люфтваффе еще раз доказали, что господство в воздухе над Севастополем окончательно пе­решло в их руки. В этот день «илы» 3-й ОАГ совершили всего один вылет шестью машинами на штурмовку немецких войск перед фронтом III и IV секторов. В бой с превосходящими си­лами врага пришлось вступить еще на пути к цели. В резуль­тате три Ил-2 задания не выполнили и вернулись на аэро­дром, а оставшаяся часть группы потеряла три Як-1 из соста­ва воздушного эскорта. Лейтенант Вороншин и сержант Лукьянов погибли, лейтенант Берестовский спасся на пара­шюте. Поскольку Ил-2 в строю осталось мало и к тому же они вызывали повышенное внимание противника, пришлось вер­нуться к нанесению штурмовых ударов силами истребителей устаревших типов. Тем же вечером впервые за долгое время на штурмовку вылетели два И-153 и один И-15бис в сопрово­ждении девяти И-16 и двух ЛаГГ-3. Группа не была перехваче­на противником, но эффективность ее действий по войскам противника была мизерной. В боевом донесении СОРа за этот день указывалось: «Вследствие резкого увеличения ис­требительной авиации противника нашей штурмовой авиа­ции до 19.00 удалось произвести только один удар, после че­го было много самолетов повреждено, потеряно три Як-1».

Тем временем враг продолжал выбомбливать советские позиции и аэродромы. 10 июня самолеты VIII авиакорпуса произвели «всего» 688 вылетов и сбросили 634 тонны бомб. Об интенсивности налетов говорит журнал III/LG1, бомбарди­ровщики которой произвели семь групповых вылетов на со­ветские позиции в районе станции Мекензиевые горы, а также батареи на Северной стороне. Несмотря на столь активную авиационную поддержку противника, защитники Севастополя неоднократно контратаковали. В течение дня район станции три раза переходил из рук в руки, но в конечном итоге остался все-таки за немцами. В связи с этим командование СОРа рас­порядилось перегруппировать часть 7-й бригады морской пе­хоты из II сектора на это направление, чтобы с утра следующе­го дня отбить станцию у противника, нанеся концентрический удар совместно с полком 25-й чапаевской стрелковой дивизии.

Несмотря на то что общее число вылетов противника авиа­ции несколько снизилось, ей удалось не только поддержать войска на фронте, но и разгромить советский конвой, при­бывший в Севастополь накануне.

Вечером 9 июня немецкие самолеты-разведчики обнаружи­ли на подходах к Севастополю транспорт «Абхазия» (4727 брт) в сопровождении эсминца «Свободный», базовые тральщики «Т-408», «Т-411» и три сторожевых катера. Вскоре корабли подверглись нападениям торпедоносцев, общим числом 12 ма­шин. Их атаки с перерывами продолжались около двух часов. Налеты были успешно отражены, и в 02.40 корабли ошварто­вались у причала № 3 в Северной бухте. К 4.30 эсминец за­кончил выгрузку доставленного боезапаса и дымовых шашек и, получив приказ обстрелять батареи противника, занял по­зицию у стенки торпедной мастерской. Выгрузка имущества с транспорта (доставил 287 военнослужащих, 261 армейского и 100 тонн авиационного боезапаса, 13 авиамоторов, 168 тонн продовольствия и 90 тонн цемента) к этому моменту была вы­полнена не более чем на треть. В это время корабли были об­наружены воздушной разведкой, а в 05.15 над бухтой появи­лись первые «юнкерсы» и «хейнкели»…

В связи с нехваткой боезапаса зенитные батареи не вели заградительного огня, а только прицельный. Не высылались для прикрытия кораблей и истребители. Тем не менее хорошо поставленная дымзавеса давала возможность длительное время избежать попаданий, несмотря на то что налеты повто­рялись через каждые 10—15 минут. Поскольку сами корабли зенитного огня не вели, немецким летчикам не удавалось прицелиться, и ближайшие сброшенные ими бомбы падали в 100 — 120 м. Неизвестно, сколько это могло бы продолжать­ся, но в 08.45 постановку дымовой завесы прекратили. На во­енно-исторической конференции, посвященной 20-летию на­чала обороны Севастополя, начальник штаба Севастопольского базового района ПВО И. К. Семенов так вспоминал обстоя­тельства этого боя: «Однажды товарищ Октябрьский говорит мне: «Семенов, у вас дым идет в сторону немцев, и под ним скрываются немцы». Второй раз звонит. Я спрашиваю, что делать, он ничего не сказал. В третий раз говорит, что против­ник накапливает силы и может ринуться в наступление, и при­казывает прекратить дымить. До 20—25 немецких самоле­тов бомбили транспорт, семь мы сбили, одиннадцать летчи­ков, спустившихся на парашютах, мы взяли в плен».

После прекращения задымления экипаж транспорта за ко­роткое время отбил 12 воздушных атак. В 09.15 была потопле­на баржа, стоявшая у правого борта судна, а в 09.20 серия бомб, по-видимому, сброшенная с Не-111, пилотировавшего­ся лейтенантом Кляйном (Klein) из I/KG100, попала в «Абха­зию». На корме разбились бочки с хлорсульфоновой кисло­той, применявшейся для дымовых завес, и загорелись бочки с авиабензином. Вследствие разрушения бочек с кислотой судно затянуло густым дымом. Это мешало работе аварийной партии, и люди были вынуждены работать в противогазах. За­тем последовал налет «юнкерсов». В 09.35, получив несколь­ко прямых попаданий авиабомб, «Абхазия» начала крениться на правый борт. Через десять минут крен достиг 60. Машин­ное отделение, грузовые трюмы заполнились водой. Личный состав во главе с капитаном покинул транспорт и укрылся на берегу в штольне. 11 июня 1942 года «Абхазия» окончательно затонула у причала с креном 80. К моменту гибели на судне все еще оставалось 168 тонн сухопутного и 96 авиабоезапаса, 96 тонн продовольствия. В последующие дни обороны часть этого груза была снята, в том числе и добровольцами-ны­ряльщиками, из затопленных помещений.

Несколько дольше продержался эсминец. После прекра­щения постановки дымзавесы он перешел в Корабельную бухту и ошвартовался левым бортом у стенки артиллерийских мастерских. Во время налета Ju-87, ставшего роковым для «Абхазии», бомбы упали в 8—15 м от корабля. От осколков на «Свободном» появились первые людские потери. Примерно в 10.30 сразу несколько бомб взорвались на расстоянии 5—7 м от кормы. В обшивке образовалось множество пробоин и вмятин, загорелись дымовые шашки. Впоследствии вблизи правого борта произошло еще несколько взрывов, число ос­колочных повреждений продолжало расти. Все это время ко­рабль вел ожесточенный огонь главным калибром, выпустив по заявкам штаба артиллерии Приморской армии около 400 130-мм снарядов. В 13.15 на «Свободный» набросились сразу 27 Ju-87: 15 зашли с носа, 12 — с кормы. Зенитчики открыли яростный ответный огонь, но он не смог сорвать столь масси­рованного нападения: корабль получил девять прямых попа­даний бомбами весом по 250 кг. Одна угодила в щит 2-го 130-мм орудия, две — в ходовой мостик, одна — в район первой тру­бы, одна — во 2-е машинное отделение, две — в кормовой мостик и две — в кормовую часть корпуса. Корабль был пол­ностью разрушен. Загорелся мазут, а вскоре начали рваться поднесенные к зенитным орудиям снаряды… Погибли 67 чле­нов экипажа, многие, в том числе и командир капитан 3-го ран­га П. И. Шевченко, были ранены. Вскоре после эвакуации лич­ного состава от пожара взорвались торпеды в первом аппара­те, а затем прогремели еще два взрыва — сдетонировал боезапас в кормовых погребах. «Свободный» лег на грунт с креном 50 на правый борт. Носовая надстройка осталась над водой и горела в течение трех суток. Немцы признают потерю в течение этого дня лишь одного Ju-88 из I/KG76, причем его экипаж был спасен. Потопление обоих крупных кораблей ка­равана ясно продемонстрировало, что отныне любая крупная единица, оказавшаяся в гавани Севастополя в светлое время суток, будет уничтожена — слишком уж большим потенциа­лом обладали нападающие, и слишком уж сильно была потрепана ПВО обороняющихся.

11 июня стало еще одним очень жарким севастопольским днем. На Северной стороне 54-й армейский корпус приоста­новил свое наступление, производя перегруппировки и под­тягивая резервы, — слишком уж дорогой ценой ему обошлось незначительное вклинение в советские позиции. Спокойно осуществить это ему не удалось — утром начались контратаки подразделений 7-й бригады и 25-й дивизии. Не ожидавшие его немецкие войска на некоторых участках дрогнули. Коман­дир 7-й бригады Е. И. Жидилов вспоминал:

«К 10 часам утра бой достигает наивысшего напряжения. Появляются немецкие бомбардировщики. Они налетают тройками, пикируют и, кажется, в упор бросают бомбы. Некото­рые наши подразделения не выдержали и стали отступать. Мы молча переглянулись с комиссаром: теперь нам пора! Не сгова­риваясь, бежим вперед, останавливаем растерявшихся бой­цов, ободряем их и вместе с ними вливаемся в боевые порядки третьего батальона. Положение восстановлено. Второй ба­тальон тем временем достигает железнодорожного виадука.

Разведчики наши смотрят во все глаза. Частей Чапаев­ской дивизии не видно. У виадука мы одни. Дальше продви­гаться не можем: и так каждую минуту висит над нами угроза оказаться во вражеском окружении. Развертываю остатки ба­тальонов фронтом на север, приказываю окопаться.

В 12 часов докладываю по телефону оперативному дежур­ному штаба Приморской армии:

— Задача выполнена, вышел к виадуку. Частей 25-й диви­зии не встретил. Сдерживаю натиск противника на рубеже — 30-я батарея, высота 107,2, виадук.

Тотчас же получаю ответ:

— Военный совет армии доволен вашими действиями».

Увы, контрудар своей цели не достиг. Полку Чапаевской дивизии, даже несмотря на то, что он был усилен сводным тан­ковым батальоном, так и не удалось продвинуться вперед под массированным артиллерийским огнем и ударами авиации противника. Тем временем летчики 3-й ОАГ тоже сосредото­чили все свои усилия на поддержке наступающих подразде­лений. Несмотря на господство в воздухе «мессершмиттов», они четырежды атаковали вражеские позиции на участке чапаевцев (15 вылетов Ил-2, 19 И-16, 11 И-153, 1 И-15бис в штурмовом варианте в сопровождении 24 Як-1), уничтожив, по докладам, десять танков, пять минометных и одну артилле­рийскую батареи, несколько пулеметных точек и до четырех рот пехоты. Второй и третий вылет сопровождались воздуш­ными боями с перехватчиками противника. По докладам, пи­лоты 45-го иап в тот день сбили восемь Bf-109, подбили по одному «юнкерсу» и «мессершмитту». Немцы этого не под­тверждают. Они считают, что в тот день они сами сбили три советских самолета, что на практике вылилось только в «як» лейтенанта Берестнева, который, несмотря на ранения, су­мел спастись на парашюте. Уже неоднократно цитировав­шийся нами обер-лейтенант Сетц оставил в своем дневнике 12 июня такую запись:

«Хотя воздушные бои над Севастополем редки, но зато ожесточенные. У них новейшие «птицы» и пилоты, неплохо обученные на них летать, поэтому нам самим приходится де­монстрировать все свое умение. Вчера я два раза побывал в воздушном бою. Первый раз я плохо стрелял и после этого должен был на большой скорости уходить. Второй раз я заме­тил группу противника как раз при посадке. Я хорошенько об­стрелял бронированный Ил-2, но он не упал. Потом я внезап­но увидел над своей головой новейший русский истребитель. Мне удалось отвернуть, подняться выше и снова зайти со сто­роны солнца. Другой Bf-109 вел с ним безуспешный воздуш­ный бой. Я уже уяснил обстановку и в нужный момент начал атаку. На этот раз я собрался, перекрестье прицела показы­вало на мотор. После этого ему не помог никакой Бог. Мой ведо­мый как раз наметил себе второго, когда я в 1000 м над собой увидел еще два уходящих самолета. Значит, опять догонять. К со­жалению, сразу же выяснилось, что это наши самолеты, кото­рые не вышли на связь».

За этим внешним выражением успеха отчетливо ощущает­ся усталость пилотов «мессершмиттов», что неудивительно, если вспомнить о том, что группа II/JG77 не вылезала из ин­тенсивных боев с середины марта.

Тем временем VIII авиакорпус сосредоточил основные усилия своих бомбардировщиков на участке фронта близ Ял­тинского шоссе. Снова, как и в первый день штурма, одна за другой эскадрильи «юнкерсов» наносили сокрушительные удары по советским позициям. После авиационной и артил­лерийской подготовки вперед двинулась пехота 30-го корпу­са, и снова, как это уже было 7 июня на Северной стороне, ог­нем оживших советских укреплений и батарей она была оста­новлена. Последовали многочисленные сверхплановые вызовы авиации по неподавленным целям. В журнале боевых действий группы II/StG77 говорилось: «Позиции вражеской пехоты на высотах «Циннобер» (Zinnober; предположительно имелись в виду Федюхины высоты. — М. М.) в промежутке между 14.30 и 14.45 были подвергнуты бомбардировке каж­дой эскадрильей от трех до пяти раз. Кроме того, два звена проштурмовали вражеские позиции в непосредственной бли­зости от нашей атакующей пехоты». Но все оказалось напрас­ным — несмотря на 1070 произведенных вылетов и 1000 тонн сброшенных бомб, войска 30-го корпуса в тот день не продви­нулись вперед ни на метр. По результатам дня командование СОРа получило телеграмму от Верховного главнокомандую­щего И. В. Сталина:

«Вице-адмиралу Октябрьскому, генерал-майору Петрову.

Горячо приветствую доблестных защитников Севастопо­ля — красноармейцев, краснофлотцев, командиров и комис­саров, мужественно отстаивающих каждую пядь советской земли и наносящих удары немецким захватчикам и их румын­ским прихвостням.

Самоотверженная борьба севастопольцев служит приме­ром героизма для всей Красной Армии и советского народа. Уверен, что славные защитники Севастополя с достоинст­вом и честью выполнят свой долг перед Родиной. Сталин».

Результаты первых пяти дней наступления стали для не­мецкого командования обескураживающими. Потери за пять первых дней боев убитыми и ранеными составили 10 300 че­ловек, что означало, что 54-й корпус, принявший на себя глав­ную тяжесть первого этапа наступления и включавший четыре пехотные дивизии, потерял каждого пятого солдата. Потери некоторых подразделений оказались намного большими. Так, захваченный 12 июня пленный солдат 24-й пехотной дивизии на допросе сообщил, что в ротах этого соединения осталось по 30—35 человек, а общие потери в живой силе, по-видимо­му, достигли 60%. Критическая ситуация начала складываться с боеприпасами. По признанию самого Рихтгофена, бомб у него осталось всего на полтора дня интенсивной бомбарди­ровки. Далеко не блестящим оказалось положение с авиабен­зином, а об истощении экипажей мы уже говорили. Скрепя сердце генерал приказал прекратить ковровые бомбардиров­ки территории СОРа и перейти к тактике «колонны бомбарди­ровщиков», когда один и тот же объект подвергался последо­вательному воздействию звеньев самолетов на протяжении нескольких часов или даже целого дня. Результативность бомбометания таких сравнительно небольших групп самоле­тов обеспечивалась резким снижением высоты применения оружия и, как следствие, повышением точности. В отчете 3-й ОАГ эти изменения комментировались следующим образом:

«В последующем, в период развития наступления, в тече­ние 3—4 дней (имеется в виду период с 7 по 11 июня. — М. М.) немцы придерживались тактики массированных уда­ров по одному из участков фронта в течение всего дня, выде­ляя только одну треть самолетов для ударов по городу и объ­ектам в тылу. Напряжение при этом поддерживалось в сред­нем 550—600 самолето-налетов в сутки.

Затем, когда планы немцев, рассчитанные на скорое ов­ладение Севастополем, были нарушены стойкостью защит­ников города, авиация немцев, не снижая среднего напряже­ния — 600 самолето-налетов, перешла к тактике последова­тельных ударов одиночных самолетов по объектам нашего тыла, выбирая цели (группа строений, лощины с кустарни­ком, линии связи, береговые батареи, огневые позиции ЗА, аэродромы), а также ударов небольших групп по бухтам юж­ного берега Северной бухты. Распределение средств было 50% самолето-вылетов на линию фронта и 50% на указанные выше цели.

Наши аэродромы неоднократно подвергались бомбарди­ровкам немцев. Наиболее интенсивно бомбились аэродромы бухты Матюшенко и аэродром Херсонесский маяк. На Херсо­несский аэродром произведено 7 налетов, и по бухте Матю­шенко было три мощных бомбовых удара.

Тактика истребителей остается прежней, т. е. блокирова­ние наших истребителей».

Переход к новой тактике позволил Рихтгофену более эко­номно расходовать свои силы и средства без снижения эф­фективности, и именно в последовавший вслед за этим реше­нием период севастопольская оборона и получила то смер­тельное ранение, которое в конечном итоге привело к падению «черноморской твердыни». Обратной стороной ме­дали стало еще большее истощение пилотов немецкой бом­бардировочной авиации. Новая тактика предусматривала ин­дивидуальное прицеливание и сбрасывание каждой бомбы калибром от 250 кг и более, в то время как раньше они сбра­сывались сериями. Это означало, что каждый экипаж Ju-88 совершал в день до 25—30 атак с пикирования с высоты от 3500—4000 м до 800 м, что действительно находилось на пределе человеческих возможностей.

12 июня бои закипели с новой силой. Немцы наступали и на Северной стороне, и вдоль Ялтинского шоссе. Их пехота неохотно шла в атаку, при первой же необходимости вызывая на поддержку артиллерию и авиацию. Только после того, как последние наносили по оборонительным позициям разру­шающий удар, их занимали наземные части. Именно так в тот день немцы овладели опорным пунктом, оборонявшим хутор Капигай. В тот же день противник окончательно овладел стан­цией Мекензиевые горы и деревней Камары.

В тот день 3-я ОАГ сосредоточила свои усилия на насту­пающих войсках 30-го корпуса. Снова все повторилось: срав­нительно большие группы советских самолетов (за день сле­тали 20 Ил-2, 12 И-16 и 4 И-153 в штурмовом варианте, в со­провождении 33 Як-1, 5 И-16, 4 И-153) еще на подходе к линии фронта вступали в бой с превосходящими группами пе­рехватчиков, но, несмотря на это, прорывались к цели и нано­сили свои удары. Залогом успехов стала тщательная прора­ботка заданий на земле, деление истребителей прикрытия на несколько групп и их хорошее взаимодействие в бою. По ито­гам дня советская сторона потеряла в воздушных боях только «як» лейтенанта Шаренко, немецкая — «мессершмитт», кото­рый совершил посадку на своей территории (потерян на 30%). В то же время ударами штурмовиков были уничтожены два танка, 22 автомашины, две минометные батареи и до двух батальонов пехоты. Девять Ил-2 получили повреждения раз­личной тяжести от зенитного огня, а десятый упал в море пе­ред посадкой на Херсонесе, по-видимому, в результате ранения пилота (мл. лейтенант Дубровский погиб). Такие относитель­но безнаказанные действия советской авиации заставили штаб VIII авиакорпуса вновь взяться за организацию работы перехватчиков. Конкретными нововведениями стали: органи­зация непрерывного наблюдения за всеми севастопольскими аэродромами специально выделенных наземных наблюдате­лей, которые засекали подготовку к взлету — прокрутку мото­ров — по тучам песчаной пыли, начинавшей подниматься над аэродромами. Имея прямую связь с аэродромом подскока «мессершмиттов» Польди (Poldi; по-видимому, так немцы на­зывали аэродром Кача) и действовавшими в боевых порядках наступающих войск зенитными батареями, наблюдатели кон­центрировали их действия против русских. Батареи открыва­ли заградительный огонь как по взлетающим самолетам, так и навесной траекторией по взлетной полосе, истребители большой группой шли наперехват. Впервые эта схема была апробирована немцами уже на следующий день.

Вечером центр тяжести борьбы в воздухе сместился на морские просторы — немецкий самолет-разведчик обнару­жил приближение к Севастополю крупного конвоя. Фактиче­ски же их было два: крейсер «Молотов» в охранении эсминца «Бдительный» и вышедший ранее конвой транспорта «Грузия» (4857 брт), куда кроме судна входили тральщики «Т-404», «Т-409» и пять (по другим данным, три) сторожевых катеров. Крейсер с эсминцем, вышедшие из Новороссийска много позже, благодаря высокой скорости догнали «Грузию» и в мо­мент начала налета обгоняли ее, двигаясь в 4 — 5 милях вос­точнее. Эта случайная встреча заставила противника разде­лить свои силы и помешала добиться успеха, организовав од­новременные налеты с различных направлений.

Атаки вражеских бомбардировщиков и торпедоносцев на­чались в 20.28. Первыми на крейсер устремились шесть пики­рующих бомбардировщиков. Самостоятельно маневрируя, «Молотов» и «Бдительный» уклонились от сброшенных на них бомб. Затем два пикировщика атаковали крейсер с правого борта и один — эсминец с левого борта. Одновременно «Мо­лотов» с правого борта, то есть с темной части горизонта, ата­ковали четыре торпедоносца. Один из них якобы удалось сбить. От торпед корабли уклонились. Через шесть минут по­сле этой атаки крейсер с горизонтального полета безрезуль­татно бомбили бомбардировщики. И наконец, еще через че­тыре минуты последовала новая совместная атака двух тор­педоносцев и двух бомбардировщиков. Отвернув от торпед и бомб, корабли избежали прямых попаданий, но от близких разрывов бомб в их корпусах образовались течи, временно вышли из строя и некоторые вспомогательные механизмы. Об ожесточенности боя говорит хотя бы тот факт, что за 29 минут боя (с 20.28 до 20.57) крейсер израсходовал 96 100-мм, 147 45-мм, 406 37-мм снарядов и 1082 12,7-мм патронов. По­сле боя «Молотов» ушел далеко вперед и в 00.52 13 июня при­был в Севастополь. На его борту находились 2998 солдат 138-й отдельной стрелковой бригады, 28 орудий, 8 минометов, 150 т боеприпасов, продовольствия и медикаментов, на борту «Бдительного» — 343 бойца маршевого пополнения и 40 т бо­еприпасов. Задолго до рассвета корабли успели покинуть га­вань и счастливо избежать нескольких налетов авиации на об­ратном пути.

Хуже пришлось «Грузии». С 20.25 в течение получаса ее атаковали около 40 бомбардировщиков, сбросивших пример­но 150 авиабомб. Во время отражения налета с транспорта вели огонь пять 45-мм пушек, два пулемета ДШК и шесть спа­ренных 12,7-мм пулеметов «Кольт». Интенсивный огонь вели корабли охранения и два самолета СБ, сопровождавшие кон­вой до 21 часа. Прямых попаданий в «Грузию» не было, но тройка «юнкерсов» из III/LG1 смогла добиться близких разры­вов двух 250-кг авиабомб в 10 м от кормы. Хотя теплоход и не получил прямых попаданий, как об этом доложили немецкие пилоты, в результате взрывов разошлись швы в кормовой час­ти корпуса и в туннели гребных валов начала поступать вода.

Руль заклинило в положении «право на борт», но с помо­щью бойцов, находившихся на судне (транспорт перевозил 708 человек маршевого пополнения и 526 т боеприпасов), ко­манде удалось поставить его в нулевое положение. Все ком­пасы вышли из строя, кормовой пулемет «Кольт» сорвало с тумбы. Взрывной волной за борт сбросило трех красноармей­цев, которых подобрал сторожевой катер.

В 20.45 «Грузия» подверглась атаке 12 торпедоносцев, сбросивших около 20 торпед. Одна из них прошла под дни­щем в районы ходового мостика, а от остальных транспорт ук­лонился. Проходя над судном, «хейнкели» поливали его палу­бу пулеметным огнем. Осушительная система не справлялась с откачкой воды из туннелей гребных валов. В помощь коман­де выделили 70 красноармейцев, которые отливали воду руч­ными помпами и ведрами. В 40 милях от подходной точки фарватера № 3 «Т-409», включив кильватерный огонь, повел за собой транспорт. К 22 часам трюмы № 3 и 4 оказались запол­ненными водой, в воде работали также гребные валы. В 03.30 затопило румпельное отделение, иллюминаторы кают 2-го класса оказались в воде, но, несмотря на это, «Грузия» про­должала идти своим ходом и в 04.30 вошла в Севастополь­скую бухту. С трудом развернувшееся в Южной бухте на тра­верзе Минной пристани судно встретил буксир «СП-2» и на­чал принимать концы для буксировки. В этот момент «Грузия» была внезапно атакована одиночным разведывательным Ju-88, который добился прямых попаданий двух SC-500 в ма­шинное отделение. Транспорт сразу же начал погружаться кормой с быстрым нарастанием крена на правый борт. Вслед за этим взорвались котлы или часть боеприпасов. Разломив­шись пополам, теплоход быстро пошел ко дну, большая часть находившихся на нем людей погибла. Из перевозившихся бо­еприпасов в последующие дни при помощи водолазов уда­лось спасти только 38 тонн. Гибель на борту «Грузии» пример­но 500 тонн снарядов поистине нокаутировала советскую оборону. На береговых батареях еще оставалось некоторое количество снарядов, но полевая и особенно зенитная артил­лерия расстреляли почти все, что имелось к началу штурма.

В ночь на 14-е Октябрьский дал телеграмму: «Елисееву (начальник штаба ЧФ, руководивший действиями кораблей из баз Кавказа. — М. М.), копия Исакову.

Положение с людьми и особенно боезапасом на грани ка­тастрофы, 76-мм для ЗА осталось по 15 снарядов на орудие. Бои продолжаются жестокие. Надо еще раз пойти на риск на­править мне крейсер «М» («Молотов». — М. М.), который дос­тавит хотя бы 3000 человек маршевого пополнения, прошу вооружения и максимум комплектов боезапаса, что я просил в своих телеграммах. Срочно шлите, жду».

С этого момента главная сила отражения вражеских на­земных атак — артиллерия — стала снабжаться исключительно «с колес». Это означало, что в течение дня она могла отстре­лять только то количество снарядов, которое было доставле­но боевыми кораблями и подводными лодками в течение предшествующей ночи. При этом эти боеприпасы еще следо­вало успеть распределить и доставить до рассвета на линию фронта, поскольку сделать это в течение дня из-за господ­ства вражеской авиации становилось все затруднительней.

Вернемся к событиям трагического 13 июня.

Не удалось избежать гибели и высланному навстречу «Гру­зии» тральщику «Т-413». В 0 часов он вышел навстречу кон­вою, но в темноте разминулся с ним и остался на позиции ожидания близ мыса Фиолент. Странно, но даже после того, как конвой вошел в Севастопольскую бухту и «Грузия» была потоплена, «Т-413» так и не получил приказа вернуться в порт. Утром он был обстрелян батареей противника из района Ба­лаклавы, после чего командир решил встать в мертвой зоне под берегом, чтобы дать команде спокойно пообедать. При­нять пищу не успели — в 11.15 внезапно появились две груп­пы Ju-87 до 15 машин в каждой. В считаные минуты корабль получил четыре прямых попадания, не считая повреждений от близких разрывов. Такой дозы хватило бы даже эсминцу, и уже через полчаса «Т-413» затонул.

С рассвета немцы продолжили наступать по всему фронту. Колонны бомбардировщиков с небольших высот продолжали наносить удары не только по опорным пунктам и артиллерий­ским позициям, но по любым сколько-нибудь заслуживаю­щим внимание целям. «А враг неистовствует, — вспоминал Жидилов. — С рассвета дотемна воют над головой фашист­ские самолеты. Наши походные кухни стоят с погашенными топками: чуть покажется дымок — сверху падают бомбы. В те­чение дня кухня четвертого батальона трижды подвергалась ударам с воздуха, пока от нее ничего не осталось. Только к вечеру начальнику продовольственного снабжения батальона удалось организовать приготовление обеда, использовав плиту в одном из полуразрушенных домов на Лабораторном шоссе. «Противник перешел к подавлению походных кухонь», — появляется запись в нашей оперативной сводке».

Под прикрытием мощного огневого вала немецкая пехота продолжала развивать наступление в южном направлении от станции Мекензиевые горы. «13 июня, — писал в мемуарах Манштейн, — храбрым солдатам 16-го пехотного полка 22-й дивизии (командир полка полковник фон Холтитц) удалось овладеть фортом «Сталин», перед которым зимой было оста­новлено наступление полка. Дух нашей пехоты можно видеть на примере одного раненого из этого полка. Указывая на свою раздробленную руку и перевязанную голову, он гово­рит: «Это не так уж плохо — зато в наших руках «Сталин»!»

Уважаемый читатель, прочитав эти строки, вы, наверное, представили массивное сооружение с бетонными дотами, бронеколпаками и подземными потернами. И напрасно. На самом деле столь «грозное» название носила 365-я зенитная батарея 110-го зенитного полка. Орудийные площадки 76-мм зенитных орудий действительно были бетонированными и уг­лубленными в землю примерно на метр, но в остальном бата­рея не имела никаких долговременных сооружений. С перво­го дня немецкого наступления она ежедневно подвергалась ожесточенному обстрелу и бомбардировкам. Первый коман­дир батареи Матвеев был несколько раз ранен. Ему оторвало руку, ранило в голову, в бок, но он продолжал командовать ба­тареей и убыл с позиции только 10 июня, когда из-за потери крови окончательно потерял сознание. С этого момента бата­рею возглавил лейтенант Иван Пьянзин. С 10 июня уцелевшие пушки вели огонь по немецким штурмовым орудиям на под­ступах к станции, заметно сдерживая вражеское продвиже­ние. Удалось отбить все атаки и 12 июня, после чего немцы разработали для захвата батареи специальный план. Даль­нейшие их действия были описаны в «Дополнениях к доклад­ным запискам об иностранных укреплениях» инспектора ин­женерных и крепостных войск вермахта от 1 апреля 1943 г.:

«Атака полевых укреплений была назначена на 13 июня и поручена 744-му саперному батальону. Волчья балка и желез­нодорожная колея позволили в непосредственной близости от батареи подтянуть тяжелую и сверхтяжелую артиллерию. Однако, несмотря на сокрушительный огонь, ликвидировать поверхностную оборону и уничтожить все опорные точки не удалось. В 3 часа утра 3-я рота 744-го батальона, эшелониро­ванная в два ударных отряда, которые, в свою очередь, со­стояли из двух ударных и одной вспомогательной групп, про­рвала без предварительной артиллерийской подготовки про­волочные заграждения восточного склона. В это время с севера были подтянуты орудия, обстрелявшие опорные пунк­ты и принявшие на себя сильный обстрел обороняющихся частей. Из-за того, что одно из орудий, предназначенных для поддержки атаки, было установлено чересчур далеко и дым мешал его расчету распознать переднюю линию, атака не развивалась намеченными темпами. Атакующая часть с огне­метом должна была залечь, огнемет был разбит. Тем не ме­нее группе под командованием трижды раненного ротного командира удалось уничтожить стрелявшую зенитку. Два фельдфебеля, принявшие на себя командование саперной ротой, рывком продвинули части через заградительный огонь, который противник открыл из крупнокалиберных орудий.

В результате второй атаки, после ожесточенной рукопаш­ной схватки, главным образом с помощью связок ручных гра­нат удалось овладеть центром позиции. Во всех опорных пунктах противник сражался до последнего человека. В од­ном из них, довольно большом по размеру (на самом деле земляном караульном помещении. — М. М.), но издалека плохо различимом, защищались 38 большевиков под руково­дством двух комиссаров. Этот пункт был забросан гранатами, и с уничтожением его гарнизона сломлено последнее сопро­тивление».

А вот взгляд с нашей стороны — письмо краснофлотца 61-го зенитного полка ЧФ И. К. Ванюшенко:

«9 июня 1942 года 40 человек бойцов под командованием лейтенанта Пустынцева Бориса Степановича были направле­ны для подкрепления на 365-ю зенитную батарею. К рассвету 10 июня со стороны Северной бухты мы прибыли на огневую позицию 365-й батареи. В первой половине дня 12 июня я был ранен в обе ноги. Меня положили в бывшее караульное поме­щение, где уже находились раненые бойцы.

13 июня во второй половине дня позиция батареи была за­нята немцами. Мы, раненые, т. е. я, Михалев Василий Ивано­вич — жив, Марченко — жив, Шепелев — там погиб, Шмаль — умер там, оторваны были руки, истек кровью, Шелег Иван Ил­ларионович — жив и другие три бойца, фамилии их не помню, находились в этой землянке и организовали оборону.

Немцы стреляли по землянке из автоматов, пулеметов, бросали в землянку гранаты, которые мы выбрасывали об­ратно. Тогда немцы опустили сверху над входом в землянку большую связку гранат, которые взорвались, разрушили зем­лянку и привалили нас всех. Немцы, видимо, решили, что мы все погибли, и ушли с позиции.

Оставшиеся в живых, я, Шелег, Михалев, Марченко, с наступлением темноты помогли друг другу освободиться от за­валов и перевязали раны. Так как Шелег и Михалев оказались здоровее нас, мы решили, чтобы они под покровом темноты добрались до штаба полка и доложили о состоянии батареи.

Я и Марченко оставались в землянке, так как не могли дви­гаться. К рассвету 14 июня я, помогая Марченко, ползком вы­брались из района позиции в кусты и потом добрались к своим».

То, что зенитчики сражались до последнего, свидетельст­вуют и последние полученные с батареи сигналы. Днем на ко­мандный пункт дивизиона поступило сообщение: «Танки про­тивника расстреливают нас в упор, пехота забрасывает гра­натами. Прощайте, товарищи! За Родину, вперед к победе!», а вскоре после этого в 15.18: «Отбиваться нечем. Личный со­став весь выбыл из строя. Открывайте огонь по нашей пози­ции, по нашему КП». 24 июля указом Президиума Верховного Совета лейтенанту Пьянзину было присвоено звание Героя Советского Союза. Вместе с тем падение 365-й батареи об­нажило фланг 30-й бронированной батареи и дало немцам выгодные исходные позиции для штурма укреплений Север­ной стороны, построенных еще в годы Крымской войны (не­мецкие названия «Урал», «Волга», «Сибирь»). Манштейн вы­дал взятие форта «Сталин» за стратегический успех, свиде­тельствующий, что силы обороняющихся на исходе и перелом близок. Это помогло ему убедить Гитлера выделить в распо­ряжение 11-й армии еще три пехотных полка и не перебрасы­вать VIII авиакорпус под Харьков до достижения решающего успеха под Севастополем, что должно было бы произойти, не передвинь Гитлер дату наступления по плану «Блау» с 20 июня на неопределенный срок.

Летчики авиагруппы СОРа, насколько могли, пытались об­легчить положение своих войск на земле, но из этого мало что вышло. Днем штурмовики трижды (13 вылетов Ил-2, 7 И-16, 2 И-153 в сопровождении 26 Як-1 и 7 И-16) вылетали для нане­сения ударов по противнику и, по докладам, уничтожили 13 танков, 5 автомашин, минометную батарею и до роты пехоты. Эти данные вызывают большие сомнения, поскольку, исполь­зуя новую тактику, немцы оказали в воздухе эффективное противодействие. «И вот 13 июня, поднявшись на выполнение своей основной задачи, — вспоминал К. Д. Денисов, — нам пришлось драться только с истребителями. Преимущество бы­ло на стороне противника, поскольку он непрерывно наращи­вал усилия в воздухе за счет подкрепления с ближайших аэ­родромов. У нас же такие возможности были предельно огра­ниченными.

Это был один из тяжелейших боев за время третьего штурма Севастополя, продолжавшийся от взлета и до посад­ки. Лейтенанты Александр Филатов и Иван Шматко сбили по одному Me-109; потери 45-го полка составили три Як-1. Шматко и старший сержант Вазьян спаслись на парашютах, а вот лейтенант П. А. Ушаков погиб». Кроме того, пропали без вести два «яка» 6-го гиап (пилоты Камышан и Лещенко), был сбит «мессершмиттами» Ил-2 капитана Карпова и разведчик Пе-2 капитана Чеботарева. Эти семь сбитых самолетов пре­вратились в докладе пилотов II/JG77 в 14! Три на свой счет за­писал обер-лейтенант Фрейтаг (54—56-я победы), по две — обер-лейтенант Хакль (61 и 62-я победы) и фельдфебель Рей­нерт (52 и 53-я победы). Сетц, который также участвовал в этих боях, вспоминал:

«Сегодня снова был тяжелый день. С рассвета я со своими «птицами» располагался на лугу в непосредственной близи у линии фронта. Солнце жарило целый день. Умываясь потом, нам, чтобы выдержать все это, приходилось экономить при­везенный с собой кофе. Единственную тень давали только крылья наших «птиц». Наш пункт управления был вынесен так далеко вперед, что с него был виден русский аэродром. Отту­да нам сразу же давали сообщение, если русские стартова­ли. С этого места мы оказывались там через 3 минуты. В трех ожесточенных воздушных боях мы сбили сегодня 14 штук. У парней (русских. — М. М.) действительно крепкие нервы — каждый день они видят, как их товарищи, охваченные огнем, падают с неба, и каждый день они продолжают так же лихо летать. С Кавказа прибывают все новые и новые. Во время первого воздушного боя после 4 часов я сбил свой 77-й самолет. Около полудня они снова попытались. При этом я, к сожалению, загнал только двух, которые потом прикончили мои люди».

Немцы в этих боях потерь не понесли. За весь день 13-го они числят среди утрат только два «мессершмитта» группы III/JG77, пострадавших по небоевым причинам (один из них разбился вместе с летчиком), один из группы II/JG3, якобы сбитый зенитной артиллерией в районе Фороса, пропавший без вести над морем Не-111 из II/KG26 и сбитый зенитками «юнкерс» из I/KG76 (экипаж спасся). Другой «юнкерс» из III/LG1 разбился при посадке в Евпатории (потерян на 45%). Фактически события 13 июня ознаменовали окончание пере­лома в воздушной битве — с этого момента больше полови­ны, а иногда даже и 100% вылетов самолетов 3-й ОАГ стало приходиться на темное время суток.

Бои в последующие несколько дней продолжались по пре­дыдущему сценарию: немецкие войска, поддержанные точеч­ными ударами артиллерии и авиации, продолжали прогры­зать советскую оборону, советские войска, лишенные под­держки своих артиллерии и авиации, храбро удерживали свои позиции и погибали под ударами врага. О силе вражеских ударов говорят хотя бы следующие цифры: с 13 по 17 июня включительно самолеты VIII авиакорпуса произвели 3899 са­молето-вылетов (примерно 780 в день) и сбросили 3086 тонн бомб. Несмотря на то что общее количество вылетов сократи­лось, их точность резко увеличилась, и потери советских войск из-за бомбардировок по сравнению с первыми днями штурма заметно возросли. Немцы постепенно окружали 30-ю бата­рею, вклинились в оборону I сектора по Ялтинскому шоссе. При этом в их войсках вполне отчетливо ощущались усталость и изнурение, так что командование СОРа не покидали надеж­ды, что вражеское наступление вот-вот выдохнется.

Тем временем в воздухе немцы продолжали пожинать пло­ды своего господства. 14 июня 3-я ОАГ предприняла всего две попытки проштурмовать войска противника перед фрон­том I сектора. Обе они завершились воздушными боями с численно превосходящим противником. На свой аэродром не вернулись «илы» майора Кичигина и лейтенанта Галошвили, «ишачки» лейтенантов Урядникова и Журавлева, «чайка» лет­чика Мизикина. Все пилоты, кроме Урядникова, пропали без вести, а он сам умер от ран уже в госпитале. С немецкой сто­роны в боях участвовали летчики групп III/JG3 и III/JG77, кото­рые доложили о двух и десяти победах соответственно. Сами они потерь не понесли. Тем не менее возвращавшиеся с при­крытия штурмовиков советские истребители атаковали и по­вредили один «юнкерс» из состава III/LG1, пилот которого был ранен. На следующие сутки 3-я ОАГ совершила 86 самолето-­вылетов, но все они пришлись на ранние часы до восхода солнца. Днем же над Севастополем немецкая авиация впер­вые господствовала безраздельно.

Тем не менее ей не удалось предотвратить прорыв в Сева­стополь крейсера «Молотов». Этот корабль в сопровождении эсминца «Безупречный» принял на борт вторую часть 138-й стрелковой бригады и максимум боезапаса, который можно было разместить на палубе и во внутренних помещениях так, чтобы его можно было быстро выгрузить. Благодаря ухудшив­шимся погодным условиям и подходу к Севастополю с юго-­западного направления корабли проскочили между ячейками сети немецкой воздушной разведки и в 23.59 15 июня ошвар­товались в Севастополе. Швартовка затруднялась 6-балль­ным южным ветром. На причалах не оказалось палов для за­крепления швартовых, поскольку они были ранее уничтожены в ходе бомбардировок. Не имелось в базе и буксира, который помог бы завести к причалу корму крейсера. Буксир накануне был потоплен при артиллерийском обстреле. Несмотря на все эти осложнения, корабли ошвартовались к причалам и на­чали быстро разгружаться. Пехотинцы бежали по сходням на причал, матросы бегом подносили ящики с боезапасом к разгру­зочным лоткам, несли на корабль носилки с ранеными. К 01.15 16 июня разгрузка закончилась. За один час с крейсера было высажено 3175 бойцов с вооружением, выгружено 563 т гру­зов, включая 523 тонны боеприпасов. По времени это явилось рекордом разгрузки.

Приняв на борт 1868 раненых и 1040 эвакуируемых, «Мо­лотов» и «Безупречный» в 02.30 вышли в море. На курсе ин­керманского створа они обстреляли боевые порядки против­ника в Бельбекской долине. С поворотом на рекомендован­ный курс херсонесской мерной линии «Молотов» открыл огонь по населенным пунктам Морозовка и Пионерское, а «Безу­пречный» — Черноморское. При этом крейсер выпустил 150 снарядов, а эсминец — 240. Обратный переход прошел без осложнений.

16-го после приведения части поврежденных самолетов в рабочее состояние летчики 3-й ОАГ предприняли попытку вернуть инициативу в воздухе себе. Накануне, 14 июня, вы­шел указ Президиума Верховного Совета, которым ветераны Севастопольской авиагруппы летчики-истребители подпол­ковник Н. А. Наумов, майор К. Д. Денисов, капитаны М. В. Авде­ев, К. С. Алексеев, ст. лейтенант Г. В. Москаленко и лейтенант Ф. Ф. Герасимов (последний прославился полетами на У-2 в партизанский лагерь), а также командир звена 18-го шап ст. лейтенант М. Е. Ефимов были награждены званиями Героев. Высокое звание ко многому обязывало, и пилоты постарались оправдать его. Денисов выдвинул предложение, поддержан­ное Наумовым, производить вылет больших групп истребителей в сторону моря, имитируя перелет на Кавказ, чтобы затем, на­брав над морем высоту, стремительно атаковать большой группой со стороны солнца действовавшие без прикрытия не­мецкие бомбардировщики. Первоначально командующий ВВС ЧФ Ермаченков был против, но 16-го все-таки разрешил опробовать новый прием. В тот день в воздух поднялось 17 «яков», которые, по докладам, сбили по одному Ju-88, Ju-87 и Bf-109. Ответным огнем немцы подбили два Як-1, которые тем не менее смогли совершить успешные посадки на своей территории. Обе стороны заметно завысили свои успехи (не­мецкие пилоты доложили о сбитии семи советских машин) или полностью скрыли свои потери. Что же касается совет­ских штурмовиков, то после понесенных ранее потерь они со­вершили всего три вылета, в которых приняли участие в об­щей сложности семь Ил-2, три И-16, три И-153 и два И-15бис. Один из И-16 разбился при посадке, что же касается немцев, то они, по докладам пилотов, лишились пяти автомашин, че­тырех минометных батарей и двух пехотных рот.

Вечером того же дня Октябрьский радировал Буденному:

«Ввиду того, что авиация противника непрерывно штурмует наши войска, а наша малочисленная авиация не в силах дей­ствовать против сухопутных войск противника, [прошу] орга­низовать удары авиации с Кавказа по вражеским боевым по­рядкам днем в I секторе, в районе совхоза Благодать, дерев­ни Камары и высот в Балаклавской долине». Но разве могла 5-я воздушная армия, соединения которой незадолго до того потерпели жестокое поражение в боях на Керченском полу­острове, оказать помощь Севастополю, к тому же в дневные часы, когда немецкие самолеты буквально заслоняли защит­никам города солнце?

Было бы неправильно считать, что находившаяся на Кавказе советская авиация бездействовала совершенно. Каждую ночь ее самолеты вылетали на бомбометание по аэродромам про­тивника, а с 16-го числа и для удара по войскам перед перед­ним краем. С этой целью ВВС ЧФ за период третьего штурма произвели 262 самолето-вылета (42 на ДБ-3, 182 на СБ, 23 на МБР, 11 ГСТ, 4 на МТБ) и сбросили 236 тонн бомб. Некоторые экипажи ДБ-3 и СБ, ранее имевшие практику посадки на Хер­сонесском аэродроме, после первого удара садились там, подвешивали бомбы и снова вылетали на задание. Таких по­садок за ночь могло быть две-три, в то время как отдельные экипажи бомбардировщиков 3-й ОАГ успевали совершить за ночь до пяти вылетов.

Особенного внимания заслуживают действия МБР-ов 119-го мрап. С 7 июня две эскадрильи 119-го мрап перебазировались на находившееся на Таманском полуострове Чикское водохра­нилище. Расстояние оттуда до Севастополя составляло около 450 километров, полетное время такого задания — 6,5 часа, что занимало практически все летнее темное время. Бомбо­вая нагрузка самолетов ограничивалась 200 кг бомб. С 7 по 22 июня самолеты полка произвели по различным объектам в Крыму 150 самолето-вылетов, затратив на это 785 летных часов.

Кроме того, еще 25 вылетов было совершено для ударов по аэродромам и 102, большей частью дневных, — по портам южного берега Крыма, где базировались блокадные силы противника — катера и сверхмалые подводные лодки. Дейст­вия морских летчиков усиливала 5-я воздушная армия (в пер­вую очередь приданная ей 113-я дивизия АДД), совершившая в течение июня 632 самолето-вылета на объекты в Крыму. Тем не менее немцы практически не понесли потерь при ударах по аэродромам, хотя 19 июня в Ялте повреждения в результате воздушного налета получили две итальянские подлодки и торпедный катер. Увы, заметно облегчить положение оборо­няющихся таким способом не удалось.

Примерно то же можно сказать о ночных полетах У-26 и УТ-16 23-го шап Севастопольской авиагруппы. С 25 мая по 1 июля они совершили 1061 самолето-вылет, или ровно треть от того, что произвели пилоты 3-й ОАГ. До 22 июня на позиции противника было сброшено около 45 тонн осколочных и зажи­гательных бомб, 231 PC и 623 ампулы КС. Немцы сбрасывали в 20 раз больше в течение одного дня. В их материалах прак­тически отсутствуют упоминания о работе ночных штурмови­ков и бомбардировщиков. Только Манштейн в мемуарах при­знался: «Через несколько дней небольшая оперативная группа штаба армии выехала на Севастопольский фронт и располо­жилась на КП в татарском селении Юхары-Каралез. Оно было живописно расположено в глубоком горном ущелье. Тем не менее Советы, видимо, все же установили, что здесь распо­ложился штаб со своей рацией (информации о месте нахож­дения штаба 11-й армии СОРа не имел. — М. М.). Каждый ве­чер появлялся их дежурный летчик со своей старой «швейной машиной», чтобы сбросить несколько бомб — к счастью, без всякого успеха». Судя по дневниковым записям Рихтгофена, перед ним несколько раз возникал вопрос об организации пе­рехвата советских ночных бомбардировщиков, но каждый раз в связи с низкой эффективностью их действий ничего не предпринималось.

17 июня вошло в историю героической обороны Севасто­поля как день окружения противником 30-й батареи и вклине­ния в позиции I сектора в районе совхоза «Благодать». Осо­бенно ожесточенные бои развернулись в районе батареи, по­скольку именно на этот участок Манштейн бросил свежую 46-ю пехотную дивизию, прибывшую из района Керчи. Батарея расстреляла все свои снаряды, и примерно в это же время при очередном налете Ju-87 M/StG77 [уточнить номер части — Прим. lenok555] обер-лейтенант May (Maud) добился попадания тяжелой авиабомбой в одну из двух бронированных башен, после чего она якобы прекратила огонь. Другая башня была выведена из строя еще раньше в результате попадания снаряда, выпущенного 600-мм морти­рами ОТорП и ООдинП [уточнить номер — Прим. lenok555]. Ранее башни четыре раза выводились из строя огнем противника, причем каждый раз сроком не больше чем на сутки. Даже если предположить, что башня прекратила огонь не из-за израсходования снарядов, а из-за попадания бомбы, сброшенной May, то никто не может дать ответа на другой вопрос: было ли это повреждение фаталь­ным или устранить его помешала вражеская пехота, овладев­шая на следующий день надземными сооружениями? В трех­этажном подземелье, несмотря на непрекращающийся штурм немецких саперов и применение отравляющих веществ, гар­низон батареи дрался до 24 июня.

В течение дня дважды советские штурмовики небольшими группами (три и шесть Ил-2) пытались вмешаться в ход на­земного сражения. Им удалось избежать перехвата, но не по­терь. Сразу после взлета упал в море Ил-2 ст. лейтенанта По­кидова. Причина происшествия так и осталась невыясненной, но наиболее логично предположить, что самолет был повреж­ден в момент взлета непрекращающимся артобстрелом. Дру­гая катастрофа произошла при возвращении. При посадке Як-1 45-го иап старшина Чайка на большой скорости врезал­ся в капонир, где стоял «як» командира 3-й ОАГ. Оба самолета сгорели. Осмотр тела летчика показал, что он был дважды ра­нен, по-видимому, огнем с земли во время прикрытия штур­мовиков. Третий «як», который садился следом, пытаясь из­бежать столкновения с аварийными машинами, зацепился крылом за капонир и был полностью разбит. Его пилот отде­лался ранениями.

Десятка «яков» 6-го гвардейского и 45-го полка попыта­лась продолжить борьбу за господство в воздухе, используя прием, испытанный накануне. Над линией фронта они атако­вали Hs-126 (по докладу, сбит), но на выручку корректиров­щику немедленно пришли «мессершмитты» из III/JG77. Те, по докладам, сбили четыре советские машины, которые на прак­тике обернулись единственным Як-1 6-го гиап. Летчик Епо­шин погиб. Таким образом, в течение дня советская сторона лишилась четырех истребителей и штурмовика. На смену им с Кавказа прилетели только три Ил-2.

На следующий день исправных истребителей хватило только на то, чтобы сопроводить штурмовики. В первом же вылете группа, состоявшая из семи Ил-2, двух И-16, двух И-153 в сопровождении 11 «яков», еще не долетев до цели, вступила в бой с 20 «мессершмиттами» III/JG77, которые вел в бой сам командир эскадры капитан Голлоб. Немцы записали на свой счет шесть сбитых самолетов, причем два сам Голлоб (104 и 105-я победы). Реально советская сторона потеряла Ил-2 лейтенанта Мишина (подбит и сел на своей территории, но потерян при отходе), «яки» летчиков Надирова, Гунатешвилко и Труфанова. Труфанов отделался ранениями, а остальные пилоты истребителей погибли. Кроме того, был подбит один И-153. Немцам этот успех ничего не стоил. Другой трагиче­ской потерей дня для 3-й ОАГ стала гибель командира эскад­рильи СБ майора Тишулина. При рулежке по аэродрому его бомбардировщик врезался в капонир, загорелся и взорвался (в капонире сгорел И-15бис). По-видимому, причиной катаст­рофы стал осколок, повредивший шасси. Воюя в составе Се­вастопольской авиагруппы с марта 1942 г., майор Тишулин ус­пел совершить более сотни боевых вылетов, нанеся врагу не­малый урон.

В этот день, 18 июня, части 54-го корпуса овладели почти всеми советскими позициями на Северной стороне, кроме Северного укрепления перед входом в Севастопольскую бух­ту и узкой полосы земли вдоль берега самой бухты. Ее, опира­ясь на скальные укрытия, продолжали удерживать остатки войск IV сектора, куда влились моряки авиабазы, обслуживав­шей гидроаэродромы в бухтах Матюшенко и Голландия. Уце­левшие летающие лодки перебазировались в Казачью бухту, но в связи с отсутствием там подготовленных спусков и укры­тий организовать оттуда боевую работу не удалось. 20 июня немцы уничтожили там два МБР, после чего остатки 116-го мрап передислоцировались в Геленджик. В начале июля он передал оставшиеся у него семь летающих лодок в 119-й мрап, а 4 сентября был расформирован.

Немецкая авиация, как и раньше, действовала на на­правлениях ударов своих войск. В тот день она потеряла два Ju-88 — один из I/KG51, другой из III/LG1, причем два авиато­ра погибли, трое спаслись, а трое попали в плен. Такова была плата за нанесение ударов с малых высот, где небронирован­ные бомбардировщики были весьма уязвимы даже для огня простого стрелкового оружия.

В ночь на 19-е Октябрьский докладывал в Ставку ВГК:

«Героический Севастопольский гарнизон продолжает ис­треблять врага, рвущегося в город. Семнадцать суток отбива­ются яростные бомбо-артиллерийские, а затем с 7.06.42 пе­хотно-танковые атаки. За это время мы также понесли боль­шие потери, которые исчисляются в 22 000 — 23 000 человек. Враг понес потери самое малое в три-четыре раза больше нашего. Несмотря на эти огромные потери, враг, имея абсо­лютный перевес и господство в воздухе и танках, продолжает огромное давление. Враг уничтожает наши подразделения в окопах бомбоударами, а затем, прорываясь танками, захва­тывает территорию. Таким образом, врагу удалось на южном участке узкой полосой по Ялтинскому шоссе дойти до высоты 53,5 — памятника Балаклавскому сражению, где он трое су­ток истребляется, но не может пройти дальше, но зато на се­верном участке противник сегодня подошел вплотную к се­верным укреплениям, занял Бартеневку, Братское кладбище, тем самым поставил под удар вплоть до минометного огня весь город и лишил нас возможности пользоваться Северной и Южной бухтами.

Из всей обстановки видно, что на кромке северной части Северной бухты остатки прижатых наших войск долго не про­держатся и будут истреблены немецкой авиацией.

Наш следующий рубеж борьбы — южное побережье Се­верной бухты, гора Суздальская — Сапун-Гора — высота Ка­рагач, где есть еще наши войска. Продолжаем создавать глу­бину обороны. До постепенного перехода на эту линию обо­роны продолжаем удерживать всю занимаемую на сегодня линию обороны. Переход на указанную линию обороны будем вынуждены сделать, если немедленно не получим помощи. Что нам немедленно нужно:

1. 10 000 маршевого пополнения, из них половина воору­женных.

2. Вывезти раненых, число которых достигло 12 000 и ко­торых некуда класть, не хватает медсостава, медимущества.

3. Усилить зенитной артиллерией.

4. Дать хотя бы 25 самолетов Як-1 и 10 штук Ил-2.

5. Немедленно поставить на линию Кавказ — Севасто­поль 20 обещанных самолетов «Дуглас» с ночными экипажа­ми, так как подавать маршевое пополнение, все снабжение и вывозить раненых можно теперь только самолетами-ночни­ками и подводными лодками.

Докладывая вышеизложенное, прошу неотложной помощи».

Но транспортные самолеты все не прибывали, а немецкая авиация и легкие силы флота продолжали довольно эффек­тивно осуществлять морскую блокаду Севастополя. На рас­свете 18-го их самолет-разведчик обнаружил в 65 милях от побережья Турции лидер «Харьков». Накануне вечером ко­рабль вышел из Новороссийска, имея на борту маршевое по­полнение, груз боеприпасов и продовольствия. Несмотря на большое расстояние до цели, 12 «юнкерсов» из III/LG1 сумели обнаружить лидер и прицельно сбросить бомбы. Одна из них взорвалась в непосредственной близости от кормы. Корпус дал течь во многих местах, затопило артиллерийский погреб, из-за повышения солености котельной воды «Харьков» оста­новился. Поскольку часть водоотливных средств вышла из строя, не удалось воспрепятствовать поступлению воды в ма­шинные и котельные отделения. В ход были пущены все сред­ства откачки вплоть до обычных ведер, которыми работали солдаты маршевого пополнения. Лидер находился без дви­жения на протяжении целых четырех часов. К счастью, в это время немцы не нанесли повторного удара. Ценой огромных усилий затопление удалось остановить, а затем и полностью откачать воду. Вскоре корабль дал ход одной машиной. О про­должении прорыва в Севастополь не могло быть и речи, и 19 июня «Харьков» в сопровождении лидера «Ташкент» прибыл в Поти. Осмотрев его повреждения, специалисты судоремонт­ного завода заявили, что экипаж сделал невозможное.

Тем временем в ночь на 18 июня в Севастополь прорвался транспорт «Белосток» (2048 брт; перевез 360 солдат, 200 т бо­еприпасов и 100 т других грузов). С 6 часов утра начались единичные налеты самолетов противника и обстрел тяжелой артиллерией. К 8 часам весь боезапас был выгружен и дос­тавлен на передовую. Выгрузка же остальных грузов продол­жалась весь день. В 12.30 в причал попала авиабомба, оскол­ки которой изрешетили надстройки «Белостока». Несмотря на задымление стоянки транспорта, бомбардировки не прекра­щались, и всего в течение дня на небольшом расстоянии от судна упало около 300 авиабомб и снарядов. Чудом ему уда­лось избежать гибели или тяжелых повреждений.

В 20 часов началась погрузка раненых. Требовалось принять 500 раненых и 200 человек эвакуируемых. Очередная бомбеж­ка разогнала скопившихся на причале людей, разбежались даже легкораненые, уже находившиеся на судне. В этот налет на «Белостоке» разбило спасательный бот и порвало носовые швартовы. Не теряя самообладания, команда транспорта вновь завела на причал швартовы и возобновила посадку людей.

В 22 часа «Белосток», закончив погрузку, отошел от прича­ла и направился к бонам. На траверзе Стрелецкой бухты теп­лоход присоединился к поджидавшему его конвою. Катастро­фа произошла на исходе второго часа ночи 19 июня. После выхода в открытое море наблюдатели с «Белостока» обнару­жили след торпеды, выпущенной немецким торпедным кате­ром «S 102». Капитан мгновенно скомандовал рулевому «Пра­во на борт!», но уклониться удалось только от первой из двух торпед. Транспорт получил большую пробоину в районе 1–го и 2-го трюмов и, продержавшись на воде три минуты, затонул в 20 милях южнее мыса Фиолент. Подошедшие к месту гибели транспорта малые охотники начали подбирать из воды пла­вающих людей. В этот момент вражеский торпедный катер выпустил две осветительные ракеты и открыл пулеметный огонь. Отогнав его, малые охотники продолжали спасение людей. И все-таки в результате гибели судна погибло около 650 человек. «Белосток» стал последним грузовым судном, прорвавшимся в Севастополь. К этому моменту единствен­ный остававшийся в распоряжении командования ЧФ быст­роходный транспорт «Анатолий Серов» стоял в ремонте, по­сле повреждений, полученных 24 мая в Севастополе, к тому же днем 19 июня немецкие войска вышли к берегу Северной бухты, сделав невозможным разгрузку в гавани.

Примерно в 4 часа утра, когда остатки конвоя возвраща­лись в Новороссийск, последовали налеты авиации против­ника. Зная, что в составе каравана на момент выхода имелся крупный транспорт, немецкое командование с рассвета бро­сило на конвой 37 «юнкерсов» KG76, 14 из III/LG1, 27 из StG77 и семь «хейнкелей» из II/KG26. Бывшему эскорту транспор­та — тральщику «Т-408» («Якорь») и пяти сторожевым кате­рам — лишь чудом удалось избежать уничтожения. Налеты продолжались в общей сложности 3,5 часа. Подавляющее большинство их было направлено против «Т-408», который немецкие летчики приняли за эсминец. Благодаря успешному маневрированию и интенсивному зенитному огню прямых по­паданий удалось избежать. При разрыве первой серии бомб вблизи носовой части корабля от сотрясений корпуса в носо­вой шкиперской кладовой произошел обрыв проводов, вы­звавший короткое замыкание и пожар. С огнем справились довольно быстро. От разрыва следующей серии бомб вышло из строя электрическое управление рулем, заклинив его в по­ложении «право на борт», по палубе разлилась кислота дымо­вой аппаратуры. В течение 12 минут, работая в противогазах, экипаж сумел восстановить ручное управление рулем. Из-за затопления топливных цистерн левого борта возник крен в 8 — 13 на левый борт. При третьей атаке командир тральщика застопорил машины и дал полный назад. В этот момент отка­зал левый двигатель, так как в топливо через разошедшиеся швы цистерн попала вода. При разрыве бомб в районе носо­вого машинного отделения тральщик подбросило и ударило о воду, затем еще раз, но с меньшей силой. Корпус испытал сильнейшую вибрацию, а у экипажа сложилось впечатление, что корабль вот-вот развалится на части.

Для выравнивания крена механик корабля приказал отка­чать соляр из цистерны левого борта и затопить креновые от­секи правого борта, перенеся туда же часть твердых грузов. Этими мероприятиями удалось уменьшить крен до 3. Затап­ливаемые отсеки непрерывно осушались, тем не менее к 07.23 вода заполнила коридор валов. Из-за обводнения сма­зочного масла перегревались главные двигатели и их под­шипники. В 07.28 вновь последовал налет бомбардировщи­ков, и «Якорь» получил дополнительные повреждения: упал за борт подъемный кран, затопило ахтерпик и повредило радио­станцию. Крен на левый борт достиг 12, корабль принял 150 тонн воды. Несмотря на тяжелое положение, тральщику при­шлось взять на буксир два поврежденных катера. Совмест­ным огнем они отразили последний удар. Считалось, что в хо­де многочасового боя СКА-045 сбил один и повредил еще один Ju-88, что немцы категорически отрицают. К счастью, в этот момент налеты прекратились, и постепенно экипажу тральщика удалось локализовать все повреждения. Только на следующий день отряд достиг Туапсе. Ремонт «Т-408» про­должался до конца октября.

19 июня войска Манштейна продолжали развивать успех на Северной стороне. Штурмовые орудия прорвались к бере­гу Северной бухты в районе бухты Голландия и теперь могли вести огонь по городу прямой наводкой. Безусловно, у них на­шлись более важные дела, но часть самолетов VIII авиакорпу­са подвергла город новой бомбардировке, впервые исполь­зовав новейшие 250-кг зажигательные бомбы Flabo250. Рихт­гофен с восторгом писал в своем дневнике, что целый город превратился в море огня, а облако дыма над ним поднялось на высоту 1500 м и вытянулось на расстояние 150 км на вос­ток, достигнув Феодосии! Наносились удары и по аэродрому Херсонесский маяк, где в течение дня бомбами и снарядами были уничтожены один Як-1 и один И-153, повреждены «чай­ка», «ишачок» и У-26, погибли два летчика. Один из взлетав­ших И-16 получил прямое попадание снаряда и взорвался, летчик Бабиец погиб.

В этот же день решилась судьба и некогда грозной защит­ницы Херсонесского аэродрома — плавучей батареи «Не тронь меня». Вот как в своей книге «Эскадра KG51 «Эдельвейс» описывал ее потопление немецкий историк Вольфганг Дирих (Dierich W. Kampfgeschwader51 «Edelweiss». Stuttgart, 1973):

«Стоит упомянуть об одном из успехов группы I/KG51, за которым наблюдали с высот вокруг Северной бухты Севасто­поля тысячи солдат 11-й армии. В течение недели плавучая зенитная батарея, стоявшая на якоре в Северной бухте около большого маяка на мысе Херсонес и имевшая 164 орудия (!!!; батарея была вооружена четырьмя 76-мм и тремя 37-мм ору­диями. — М. М.), вела огонь разрушительной силы. Она пре­пятствовала немецким наземным, морским и воздушным силам вести эффективные атаки опорных пунктов крепости. Незави­симо от того, откуда вылетали немецкие бомбардировщики, из Тирасполя, Китая (в 9 км севернее Сарабуза, ныне Пролет­ная. — М. М.), Сарабуза, эта плавучая батарея являлась для экипажей настоящей занозой, причем очень неприятной.

25 июня (автор ошибается — батарея была потоплена 19 июня. — М. М.), когда подразделения уже совершили по три атаки на батарею, командир 2-го отряда капитан Фурхоп ре­шил предпринять еще одну силами всего двух «юнкерсов». Вместе с ним должен был вылететь обер-лейтенант Э. Хин­рихс. Замысел состоял в том, что подчиненный отвлечет вни­мание и подавит зенитный огонь, а командир беспрепятст­венно разрушит саму батарею.

Солнце уже садилось, когда самолеты вылетели из Сарабу­за. Скоро они достигли старого дворца Бахчисарая, готовясь по­грузиться в ад Севастополя. Для того чтобы использовать пре­имущество преобладавшего тогда западного ветра, Хинрихс, летевший первым, проигнорировал старое тактическое пра­вило атаковать со стороны солнца и на малой высоте появился над Северной бухтой с востока. В вечернем свете он увидел плавучую батарею прямо под собой. Русские зенитчики нача­ли стрелять по второму самолету, и Фурхоп набрал высоту.

Тем временем Хинрихс перешел в пикирование. Экипаж так сконцентрировался на цели, что даже не замечал трасс снарядов и пуль, летящих на них. С первого же захода он бом­бой SC-250 попал в зенитную батарею, которая пошла ко дну, а взорвавшиеся боеприпасы покончили с ней раз и навсегда. Капитан Фурхоп, уже начавший пикировать, прервал атаку, как только увидел, что бомбы ведущего самолета сделали дело.

Командир 8-го авиакорпуса генерал-полковник фон Рихт­гофен пролетал поблизости на своем самолете R156 «Шторьх» и все видел своими глазами. Приземлившись, он сразу же по­звонил в штаб эскадры и запросил фамилию пилота, чтобы представить его к награждению Рыцарским крестом… По об­щему признанию, уничтожение русской зенитной батареи сыграло решающую роль во взятии Севастополя».

Хотелось бы надеяться, что читатель сам определит цену пафоса немецкого автора. Ограничимся лишь двумя коммен­тариями. Во-первых, как и у всей зенитной артиллерии СОРа, у плавбатареи на тот момент практически закончились снаря­ды. Во-вторых, наличие или отсутствие «Не тронь меня» не могло, конечно же, играть решающей роли в обороне Сева­стополя — с обеих сторон в третьем штурме друг против друга сражались десятки тысяч людей, сотни орудий и минометов.

Днем самолеты 3-й ОАГ несколько раз вылетали на штур­мовку войск противника (11 вылетов на Ил-2, пять на И-15бис, два на И-153 и один на И-16), доложив об уничтожении 14 ми­нометов и до одного взвода пехоты. Штурмовикам несколько раз приходилось вступать в бой с вражескими истребителя­ми, но, к счастью, они избежали новых потерь, хотя немецкие пилоты и донесли о четырех воздушных победах.

Увы, 19 июня чаша весов окончательно склонилась в поль­зу немцев. Их выход к берегу Северной бухты означал не толь­ко разгром советских войск на Северной стороне (вечером этого дня даже Военный совет СОРа признал, что удержать ее невозможно), а имел куда более далеко идущие последствия. Теперь в порту не могло разгрузиться ни одно крупнотоннаж­ное судно. Узнав о выходе противника к берегу бухты, днем 20 июня начальник штаба ЧФ приказал вернуться в Новороссийск крейсеру «Коминтерн», который в охранении трех тральщиков и трех сторожевых катеров накануне вышел с грузом боепри­пасов и маршевым пополнением. Захват берега автоматиче­ски означал, что Севастопольский оборонительный район не мог получить ни одного тяжелого орудия или танка. Без этих средств ведения современной войны было немыслимо не только отбить утраченные позиции, но и даже удержать остав­шуюся территорию. Отныне вся она могла простреливаться обычной полевой артиллерией и просматриваться артилле­рийскими наблюдателями. В такой ситуации падение СОРа являлось лишь вопросом времени. Теоретически немецкое командование могло бы блокировать оставшийся анклав си­лами 1—2 дивизий, перебросив остальные войска на другие участки фронта. Но не таков был Манштейн. Увидев, что обо­рона дрогнула, он старался «дожать» войска СОРа, не без ос­нования рассчитывая на скорый и полный успех.

ПАДЕНИЕ ЧЕРНОМОРСКОЙ ТВЕРДЫНИ (20 июня — 3 июля 1942 г.)

Последний период боев за Севастополь можно условно поделить на два периода: до 29 июня, когда войска 11–й не­мецкой армии были заняты ликвидацией отдельных опорных пунктов на Северной стороне и занятием исходных позиций для штурма Сапун-горы, и после 29 июня, когда в результате решительного штурма позиций тылового рубежа обороны вся территория СОРа была занята противником.

Таблица 3.11

АКТИВНОСТЬ НЕМЕЦКОЙ АВИАЦИИ НАД СЕВАСТОПОЛЕМ В ПЕРИОД С 20 ИЮНЯ ПО 1 ИЮЛЯ 1942 Г. (ЧИСЛО САМОЛЕТО-ПРОЛЕТОВ САМОЛЕТОВ ВСЕХ ТИПОВ)

День	Линия фронта	Тыловые объекты (город, порт, аэродромы, укреп­ления в глубине обороны)	Всего по дан­ным советской ПВО
20.6	194	401	595
21.6	263	266	529
22.6	480	256	736
23.6	?	?	400
24.6	?	?	более 500
25.6	?	?	до 500
26.6	?	?	более 500
27.6	?	?	до 600
28.6	?	?	?
29.6	?	?	более 1500
30.6	?	?	около 700
01.7	?	?	до 700

С точки зрения действий авиации периодов было больше, и ее активность по дням распределялась весьма неравномер­но. С 3-й ОАГ все ясно — из-за понесенных потерь ее числен­ность постоянно сокращалась. Пропорционально ей сокра­щалась и боевая деятельность. Что же касается VIII авиакор­пуса, то его деятельность шла волнообразно: довольно активно до 23 июня, затем — период относительного затишья на время подготовки к финальному наступлению, после чего был достигнут пик активности в решающие дни 29 и 30 июня. Впрочем, обо всем по порядку.

3-й штурм Севастополя 17 июня — 2 июля 1942 г. (схемы).

20 июня самолеты 3-й авиагруппы произвели на штурмов­ку войск противника шесть вылетов Ил-2, два И-16, три И-153 и один И-15бис в сопровождении восьми Як-1. После 18 ию­ня, когда советские штурмовики в последний раз понесли тя­желые потери, боевая работа осуществлялась следующим образом. Первый, наиболее крупный налет производился на рассвете, когда немецкие истребители еще не успевали «за­виснуть» над аэродромом Херсонесский маяк. Группа Ил-2 в сопровождении «яков» взлетала в сторону моря, там набира­ла необходимую высоту и далее шла к цели вдоль берега. По­сле удара, который, как правило, имел своей целью скопле­ния войск противника на Северной стороне, самолеты крат­чайшим путем возвращались на свой аэродром. Действуя подобным способом, им удавалось избежать обнаружения до момента удара по цели. Взлетевшие по тревоге немецкие ис­требители не успевали перехватить группу в воздухе, а звено, висевшее над аэродромом, зачастую не вступало в бой, отно­сясь с уважением к числу «яков» прикрытия. Затем в течение всего дня вылетов не совершалось — это было время господ­ства немцев, которые своими бомбами вдоль и поперек пере­пахивали небольшую территорию СОРа, не забывая при этом и Херсонесский маяк. Им подыгрывала артиллерия всех ка­либров. «Мощность огневого налета, — указывалось в отчете 3-й ОАГ, — выражалась по отдельным аэродромам от 400 до 700 снарядов в сутки, шквалами по 40—70 снарядов в корот­кий отрезок времени. Обычно эти налеты начинались с нача­лом полетов на аэродроме… Потери личного состава и мате­риальной части (на аэродроме Херсонесский маяк), несмот­ря на принятые меры укрытия самолетов и личного состава, значительны». Тем не менее перед закатом расстрелянный и разбомбленный аэродром оживал. Запуск моторов осуществ­лялся непосредственно в капонирах, откуда самолеты выру­ливали и немедленно взлетали. В воздух поднимались истре­бители старых типов, которые небольшими группами, а ино­гда и одиночно наносили штурмовые удары по батареям и огневым точкам, наиболее досаждавшим советским войскам в течение дня. Удары наносились с бреющего полета или с не­большой высоты с пологого пикирования, так что кружащие над аэродромами пилоты «мессершмиттов» далеко не всегда замечали цель. По немецким данным, с 20-х чисел активность противника в воздухе упала до нулевой отметки, что было не совсем справедливо, но если сравнить вес боевой нагрузки, сбрасываемой каждой из сторон, то это заявление не кажется уж таким неверным.

21 июня был последним днем, когда 3-я ОАГ в последний раз попыталась в открытую противостоять противнику. Игно­рируя опасность, группа Ил-2 попыталась прорваться к фрон­ту под защитой девяти Як-1 6-го и 45-го иап. Это привело к воздушному бою с восьмеркой «мессершмиттов» III/JG77, ко­торую возглавлял лично Голлоб. Немцы доложили о пяти по­бедах, а на самом деле сбили «яки» летчиков Ионова (погиб), Каноева (спасся на парашюте) и Поддубного (ранен). Ответ­ная заявка на четыре подбитых Bf-109 не подтверждается. Прорвавшиеся к цели штурмовики уничтожили пять автома­шин, четыре миномета и до трех взводов пехоты.

Тем же вечером Октябрьский дал очередную оценку обста­новки, сложившейся под Севастополем:

«Информация для ориентировки.

1. Большинство моей артиллерии молчит, нет снарядов, много артиллерии погибло.

2. Авиация противника летает весь день на любой высоте, ищет по всем бухтам плавсредства, топит каждую баржу, каж­дый катер.

3. Наша авиация, по существу, не работает, сплошной об­стрел, непрерывно летают Me-109.

4. Весь южный берег Северной бухты — теперь передний край обороны. Пулеметный огонь с того берега.

5. Город разрушен, разрушается ежечасно, горит.

6. Противник захлебывается, но все еще наступает, живой силы у противника нет, все перебили. Противник собирает всех связистов, хозяйственников, обозников, собирает из ди­визии батальон и бросает в бой. Все он решает сейчас авиа­цией, артилерией (снарядов у него неограниченно много) и танками. Сейчас штурмует равелины 12-дм артиллерией.

7. Противник много и беспощадно расстреливает солдат за вялость, нежелание наступать.

8. Мы, сокращая фронт, собираем все в кулак, силы еще есть. Главное — боезапас.

9. Полностью уверен, что, разгромив 11–ю немецкую ар­мию под Севастополем, добьемся победы. Победа будет за нами, она уже за нами».

И далее, несмотря на весь кажущийся оптимизм предыду­щих пунктов:

«10. История запишет разбитого победителем, победите­ля — разгромленным. Октябрьский».

Иными словами, даже сам командующий СОРом уже не верил, что район можно удержать, успокаивая себя мыслью, что победа врага окажется поистине «пирровой».

21-е стало последним числом, когда сумма дневных и ноч­ных вылетов самолетов 3-й ОАГ превысила сотню. Затем по­следовал стремительный спад. Днем 22-го из-за приближе­ния линии фронта и непрекращающегося обстрела был ос­тавлен аэродром Куликово поле. Вечером немцам все-таки удалось перехватить группу штурмовиков и сбить из ее соста­ва Ил-2 ст. лейтенанта Горкуна. Охота на утренние и вечерние штурмовики продолжалась и на следующий день. Вечером тех суток обер-лейтенант Сетц записал в свой дневник: «В воз­духе почти ничего не происходило. Сегодня с утра я совер­шил прогулку над фронтом. В легкой облачности над Сева­стополем обычный артиллерийский и бомбовый фейерверк. Я летел на 1500 м. Зенитки почти не стреляли. Я не поверил своим глазам, когда единственный биплан рядом со своим аэродромом занимался околоземной акробатикой. Через ми­нуту он был сбит». Возможно, что 81-й жертвой немецкого аса стала «чайка» летчика Канченко, который, по советским данным, упал на землю после того, как получил ранение при штурмовке. Не исключено, что атаковавшую пару «мессер­шмиттов» просто не заметили — к тому времени служба ВНОС Севастопольского базового района ПВО частично была ис­треблена, а частично влилась в состав наземных частей. Хотя немцы претендовали на воздушные победы 24 и 27-го числа, по-видимому, И-153 Канченко стал их жертвой в небе Сева­стополя.

Тем временем бомбардировщики VIII авиакорпуса продол­жали наносить точечные удары по советским оборонительным позициям. В большинстве своем они достигали цели. В своем вечернем донесении 23 июня Октябрьский указывал: «Непре­рывные бомбардировки противника, выводящие из строя це­лые батальоны, непрерывные отражения танковых атак и пе­хотных привели к потере 50% основного состава войск. Мы потеряли много матчасти артиллерии. Войска значительно утомлены. Исходя изданных соотношения сил при отсутствии резервов, части СОРа не в состоянии удержать прежние рубе­жи обороны линии фронта 40 километров… (далее командую­щий давал географическую привязку нового рубежа обороны).

При условии ежедневной подачи пополнения, боезапасов этот новый рубеж обороны будем оборонять с прежним упор­ством. При задержке и перебоях в получении помощи и этого рубежа не удержать. Самые тяжелые условия обороны созда­ет авиация противника. Авиация ежедневно тысячами бомб все парализует. Бороться нам в Севастополе очень тяжело. За маленьким катером в бухте охотятся по 15 самолетов. Все [плав]средства перетоплены. Помогите бороться с авиацией противника. Все войска продолжают драться героически».

Командующий СОРом отнюдь не сгущал краски. В связи с прекращением активной фазы борьбы в воздухе с 20-х чисел июня летчики 77-й истребительной эскадры возобновили по­леты в качестве истребителей-бомбардировщиков с четырь­мя SC-50 на внешней подвеске. Отчасти это делалось и пото­му, что вступивший 23 июня временно в командование VIII авиакорпусом полковник фон Вильдт (Рихтгофен с частью штаба убыл в район Харькова для подготовки действий корпу­са по плану «Блау») посчитал необходимым дать отдых пило­там бомбардировщиков. Их нагрузка к этому времени превы­шала все мыслимые для человека нормы. Обер-лейтенант Ян­ке (Jahnke) из группы III/LG1 писал: «По моей летной книжке я подсчитал, что только с Михелем (очевидно, имелся в виду пилот бомбардировщика, в то время как Янке служил штурма­ном. — М. М.) вылетал 81 раз с 10 мая по 2 июля 1942 г. 2 и 4 июня по три раза в день с 6 часов до 12.30, 6 июня — четыре раза, 7 июня — пять раз и 11 июня даже семь раз на Севасто­поль. Каждый раз атака с пикирования иногда с единственной бомбой. Иногда в день мы производили до 16 пикирований. Мне кажется, что это произошло 26 июня, когда во время се­ми вылетов между 04.15 и 15.25 мы должны были наносить удары в 15 (!!!) метрах от нашего переднего края и должны были попасть. Это было трудное дело, особенно для того, кто должен был контролировать сброс. Я, к сожалению, не уве­рен, что все произошло там так, как должно было».

23 июня впервые за длительный промежуток времени «юн­керсы» группы III/LG1 не поднялись в воздух ни разу. Помимо отдыха начался отвод части сил корпуса в район Харькова, от­куда 28 июня группа армий «Юг» начала «решающее» наступ­ление летней кампании 1942 г. Одна за другой между 24 и 28 июня из Крыма убыли группы III/KG76, M/StG77 [уточнить номер части — Прим. lenok555] и III/JG3. Груп­па III/JG77 передислоцировалась на аэродромы Керченского полуострова, чтобы сменить направляемую в бассейн Среди­земного моря 1-ю группу этой же эскадры. Вследствие всех этих событий в период с 24 по 27 июня самолеты авиакорпуса совершали в среднем по 400 самолето-вылетов в день, хотя в предыдущую неделю эта цифра держалась на уровне 671. Тем не менее защитники Севастополя не почувствовали никакого облегчения — с учетом сократившейся территории СОРа и уменьшения числа потенциальных целей интенсивность нале­тов осталась на старом уровне, если не возросла. Почти все участники обороны города вспоминают о «мессершмиттах», которые носились над землей на бреющей высоте. В отчете 3-й ОАГ писалось: «Не встречая почти никакого противодей­ствия с земли, высоты бомбардировщиков снижены до 800—1000 метров, а истребители систематически охотятся даже за отдельными автомашинами». Впрочем, охота шла не только за машинами, которые в условиях нехватки бензина и так со­вершали весьма ограниченное число рейсов, а за повозками и отдельными группами людей. Для противодействия «воз­душным пиратам» командование базового района ПВО орга­низовало «пулеметные засады». Они представляли собой счетверенные установки пулеметов «максим» на автомобиль­ном шасси, которые в количестве одной-двух занимали хоро­шо замаскированные позиции вдоль дорог. Вполне возможно, что «мессершмитт» фельдфебеля Бернауера (Bernauer) из 4/JG77, который, по немецким данным, «упал на землю по не­известной причине над Севастополем» 27 июня, был сбит именно такой установкой. Конечно же, уничтожение одного истребителя не могло заставить немцев отказаться от подоб­ного рода охоты. Все дневные перемещения по территории СОРа сократились до минимума, а за короткую летнюю ночь немногочисленные уцелевшие транспортные средства даже не успевали развезти те скудные запасы боеприпасов, кото­рые доставляли подводные лодки и транспортная авиация.

Последняя в составе 20 ПС-84 Московской авиационной группы особого назначения (МАГОН) ГВФ впервые доставила грузы в Севастополь в ночь на 22 июня. В течение десяти но­чей, последней из которых стала ночь на 1 июля, самолетами МАГОН было совершено 238 самолето-вылетов (из них 110 с посадкой, 128 на сбрасывании грузов на парашютах), переве­зено в Севастополь и из Севастополя 227548 кг груза и 2212 человек, учитывая 38, доставленных в Севастополь.

УЧАСТИЕ ЛЕТЧИКОВ МАГОН В СНАБЖЕНИИ ОСАЖДЕННОГО СЕВАСТОПОЛЯ В ИЮНЕ 1942 ГОДА*

В период с 21 по 30 июня 1942 года в снабжении осажденного Се­вастополя принимали участие 20 самолетов ПС-84 из состава Мос­ковской авиационной группы особого назначения (МАГОН) Главного управления Гражданского воздушного флота.

Ниже представлена хроника их ежедневной деятельности с Крас­нодарского аэродрома:

— Ночь с 21 на 22.06.1942: вылетело 6 ПС-84, 1 вернулся из-за «потери ориентировки». 5 ПС-84 доставили в Севастополь 8937 кг бо­еприпасов и продовольствия, обратно вывезли 56 человек (54 ране­ных и 2 «бойца»).

— Ночь с 22 на 23.06.1942: вылетело 12 ПС-84, 1 вернулся из-за «отказа мотора». 11 ПС-84 доставили 19 835 кг грузов, обратно вы­везли 172 человека (в том числе — 138 раненых) и 600 кг груза.

— Ночь с 23 на 24.06.1942: вылетело 12 ПС-84, 5 «возвратились согласно приказу из-за метеоусловий». 7 ПС-84 доставили 12 390 кг грузов, обратно вывезли 121 человека (в том числе — 97 раненых).

— Ночь с 24 на 25.06.1942: вылетело 13 ПС-84, 2 вернулись из-за «потери ориентировки» и «неисправности мотора». 11 ПС-84 доста­вили 17 567 кг боезапаса, обратно вывезли 196 человек (в том чис­ле — 168 раненых).

— Ночь с 25 на 26.06.1942: вылетело 14 ПС-84, 1 вернулся из-за «неисправности матчасти — горение». 13 ПС-84 доставили 22 886 кг груза, обратно вывезли 250 человек (в том числе — 174 раненых) и 800 кг груза.

— Ночь с 26 на 27.06.1942: вылетело 15 ПС-84, которые достави­ли 27 741 кг боезапаса, обратно вывезли 286 человек (в том числе — 245 раненых и 41 человека летно-технического состава), 1900 кг «раз­ных грузов».

— Ночь с 27 на 28.06.1942: вылетело 15 ПС-84, которые достави­ли 28 380 кг боезапаса, обратно 14 ПС-84 (1 оставлен по приказу ко­мандования в Севастополе) вывезли — 333 человека (в том числе — 326 раненых, 7 «пассажиров» или «эвакуированных»), 350 кг грузов.

— Ночь с 28 на 29.06.1942: вылетело 14 ПС-84, которые достави­ли 26 917 кг груза (в том числе — 24 924 кг боезапаса, 1993 кг продо­вольствия), обратно 13 ПС-84 (1 поврежден и оставлен в Севастопо­ле) вывезли 301 человека (в том числе — 284 раненых, ^ пассажи­ров [уточнить число — Прим. lenok555], из них — 6 членов экипажа поврежденного ПС-84), 580 кг грузов.

— Ночь с 29 на 30.06.1942: вылетело 15 ПС-84, которые достави­ли 26 749 кг груза (в том числе — 25 124 кг боезапаса, 1625 кг продо­вольствия), 4 человека пассажиров (бригада ПАРМа), обратно вывез­ли — 186 человек (в том числе — 7 раненых, 179 «пассажиров», «бой­цов и командиров», «командного состава»), 3050 кг грузов.

— Ночь с 30.06.1942 на 01.07.1942: вылетело 16 ПС-84, 3 верну­лись по различным причинам. 13 ПС-84 доставили 25 376 кг груза (в том числе — 23 650 кг боезапаса, 1721 кг продовольствия), обратно 14 ПС-84 ( с оставленным 28.06.1942) вывезли 271 человека (в том чиоле — 49 раненых, 222 пассажира, «летного состава и комсостава», «командного состава»), 3490 кг «важного груза», «ценных грузов».

*Справка подготовлена К. Б. Стрельбицким специально для М. Э. Мо­розова.

Таким образом, всего 20 самолетами ПС-84 МАГОН было переве­зено в Севастополь и из Севастополя 227 548 кг груза и 2212 человек, учитывая 38, доставленных в Севастополь.

Согласно итоговым цифрам, содержащимся в архивных докумен­тах, всего было совершено 229 или 238 самолето-вылетов (из них 110 с посадкой, 128 на сбрасывании), общий налет составил 595 ночных часов, доставлено в Севастополь, по различным данным, боеприпасов и про­довольствия 218, 218,197, 218,2 или 234 тонны (или 212 тонн боепри­пасов и 18,5 тонны «прочих грузов», то есть всего 230,5 тонны) и 38 че­ловек. Из Севастополя было вывезено, по различным данным, ране­ных, бойцов и командиров 2136, 2162, 2164 или 2174 человека (включая отдельно 520 «бойцов и командиров»), в том числе — 1534 или 1542 раненых, а также грузов общим весом 3,4, 11,77 или 11,8 тонны.

Потери материальной части составили 1 самолет ПС-84 (регист­рационный номер — «Л-3997»), который 28.06.1942 «при посадке при рулежке на Севастопольском аэродроме самолет попал в воронку от авиабомбы, подломил шасси и винты» и был оставлен в Севастополе «в ожидании заводского ремонта». По одним данным, он был поте­рян: «впоследствии попадания снаряда этот самолет был сожжен», по другим — «в связи со сложившейся обстановкой 1 июля с. г. само­лет был сожжен при бомбежке противн.» или «сожжен на аэродроме нашей бригадой в г. Севастополе при оставлении города Севасто­поль нашими войсками».

Доставленная 29.06.1942 для ремонта этого самолета бригада полевой авиаремонтной мастерской МАГОН в составе 4 человек во главе с начальником ПАРМа не была эвакуирована из Севастополя и официально числится «пропавшей без вести».

Также «пропавшим без вести в городе Севастополе» числится штурман одного из самолетов ПС-84 (офицер ВВС ЧФ), не вернув­шийся на аэродром к отлету машины.

Эта сухая статистика не дает представления о тех услови­ях, в которых приходилось действовать гражданским и мор­ским (каждый «Дуглас» обеспечивался штурманом из состава 116-го мрап) летчикам при совершении этих полетов. Вот как вспоминал о них заместитель командира 3-й ОАГ полковник Раков:

«Принимать действительно едва успевали, но не только потому, что самолетов было много. Ночью самолет так, как днем, не посадишь. Пока один приземлится и отрулит, другой должен ждать. А тут условия были просто немыслимые по обычным представлениям. Самолет шел на посадку вслепую, не видя привычных стартовых огней, просто на середину аэ­родрома, обозначенную фонарем «летучая мышь», или туда, где он только что видел короткую вспышку прожектора. Едва самолет выравнивался и еще, по существу, не начиналось выдерживание для погашения скорости, луч прожектора гас, и самолет повисал в воздухе в ожидании соприкосновения с землей. Летчик завершал посадку в полнейшей темноте, со­вершенно не видя земли. Приземлившись в таких условиях, он разворачивался и начинал рулить, стараясь хоть прибли­зительно выдержать нужное направление.

А сзади, где только что короткой вспышкой блеснул про­жектор, предупреждая об опасности врезаться в землю, уже рвались снаряды. Машина с прожектором мчалась без огней на новое место, чтобы посветить оттуда следующему самоле­ту, заходящему на посадку.

Тяжелый снаряд угодил в капонир, стоявший недалеко от границы летного поля, как раз в направлении посадки. Балка, перекрывавшая капонир, торчмя встала над крышей. Как бы садящиеся самолеты не зацепились за нее!

Один из шедших на посадку был отправлен красной раке­той на второй круг. Другой же, считая, что эта ракета не ему, упорно снижался, да еще с «недомазом».

Вторая ракета, третья… Но летчик, видимо, решил, что отправ­ляют на второй круг кого угодно, только не его, и упорно шел на посадку, подсвечивая себе самолетными фарами. Стойка шас­си ударила прямо по балке. Та упала и перестала угрожать идущим на посадку самолетам. Виновник же этого события вы­ровнял под свет ракеты самолет и, сев на одну ногу, после ко­роткого пробега развернулся, как танцор, описав полный круг. Прожектор, прижавшись к другой стороне аэродрома, корот­кими вспышками подсвечивал прибывающим самолетам.

Отрулив в сторону, «Дугласы», следуя мигающему глазку электрического фонарика, доходили до отведенного им мес­та. Там они останавливались. Открывалась дверца, и бойцы начинали вытаскивать ящики с патронами.

Освободившись от груза, самолет принимал намеченную к отправке группу, запускал моторы, и летчик, убедившись, что никто не заходит на посадку и не рулит ему навстречу, почти с места шел на взлет.

К поврежденному самолету между тем подоспел тягач и, хотя буксировать далеко было опасно, так как шасси могло сломаться полностью, сумел все же оттащить его в сторону.

Техник, моторист, летчик, штурман, радист — весь эки­паж, понимавший, чем грозит задержка с вылетом, работал не покладая рук почти всю ночь. Шасси они починили, однако исправить колесо было невозможно. Его переломило при ударе. Замены не нашлось, но выручила русская смекалка. Техник сумел приспособить к стойкам шасси нечто вроде лы­жи, наподобие той, какую приспосабливали деревенские му­жики вместо сломанного колеса под ось телеги. Но самолету на такой культяпке взлететь трудно. Тогда под конец этой лы­жи смекалистый техник приделал колесо с неисправного штурмовика. Конечно, оно было другого размера, но зато могло все-таки крутиться.

Перед утром экипаж рискнул взлететь. Самолет повело в сторону, развернуло на 90 градусов, затем он, набрав немного скорости, накренился на здоровую ногу, побежал и… взлетел!

Убрать такое шасси было, конечно, нельзя, но это уже и не имело решающего значения. Летали же когда-то на самоле­тах, шасси которых вообще не убиралось. «По-2», ставший боевым самолетом во время войны, тоже шасси не убирал.

Разумеется, экипажу предстояло еще решить проблему посадки. Дело рискованное при неисправной стойке. Как именно поступил летчик, я сейчас сказать не могу. Это про­изошло уже в другом месте, далеко от Севастополя, из кото­рого уходили наши войска.

Посадка в «Дугласы» проходила, в общем, в нормальных условиях, правда, очередной группе нередко приходилось бежать к самолету под огнем противника».

Еще один аспект сложившейся с началом транспортных полетов обстановки показал в своих мемуарах К. Д. Денисов:

«Всем нам запомнилась полная драматизма картина того периода в районе Херсонеса. Рядом с аэродромом в балке по ночам сосредотачивали раненых бойцов и офицеров. Нахо­дились они там сутками, располагаясь кто как мог, и ожидали очереди для отправки самолетом на Большую землю. Жара, полное безветрие, раненых так много, что медперсонал не успевал их обрабатывать. Раненые стонали, некоторые умо­ляли помочь им, облегчить страдания. Но часто не хватало даже воды для питья. И все это происходило под близкими разрывами снарядов крупного калибра». Иными словами, на аэродроме складывалась угнетающая атмосфера, постепен­но приводившая всех присутствующих к мысли, что удержать Севастополь не удастся…

Главный же объем перевозок по-прежнему приходился на боевые корабли ЧФ. Прорываться им становилось все труд­ней и трудней. 20 июня в бухты Херсонеса прибыли подвод­ные лодки «Щ-209» и «М-31», но итальянский торпедный ка­тер потопил в районе Ялты возвращавшуюся в Новороссийск «Щ-214». 21-го прорвались эсминцы «Безупречный», «Бди­тельный», сторожевой корабль «Шквал», тральщики «Т-407», «Т-411» и несколько сторожевых катеров. Они доставили 836 солдат пополнения, 251 тонну боеприпасов, 38 тонн авиабен­зина и немного консервов. Только эсминцы на пути подверг­лись трем групповым атакам бомбардировщиков, в которых приняло участие около 30 машин, а при швартовке — обстре­лу полевой артиллерии. Помимо подводных лодок в после­дующие дни в Севастополе ошвартовывались: 23 июня лидер «Ташкент» и эсминец «Безупречный», 24 июня ночью — эсми­нец «Бдительный», а вечером снова «Ташкент» и «Безупреч­ный». Несмотря на то что корабли перевезли еще некоторое количество войск и снабжения, вечером 24-го Октябрьский докладывал в Москву:

«…3. На переброску поставлены боевые корабли: лидеры, миноносцы, БТЩ, СКА и ПЛПЛ.

Разрушенные городские кварталы и потопленные у причалов кораб­ли — таким предстал Севастополь перед оккупантами (фото из альбо­ма VIII авиакорпуса, посвященного взятию Севастополя).

Транспорты и крейсеры ходить в Севастополь не могут, некуда принимать для разгрузки. Вследствие невозможности приема кораблей в Северной и Южной бухтах используются бухты Камышовая, Казачья и Стрелецкая.

Строится пристань в районе ББ-35, но авиация противни­ка не позволяет работать. Эти временные стоянки находятся под непрерывным обстрелом и бомбометанием противника, подход и разгрузка кораблей возможны только в темное вре­мя. Каждую ночь начали принимать 8—12 самолетов «Ду­глас». Боевых сил очень мало, надежно прикрыть тыловой ру­беж нечем. Перевозки сильно затруднены, причина всему — абсолютное господство авиации противника».

24 июня был доставлен 1871 солдат 142-й стрелковой бри­гады — последнего резерва. Правда, перевозка бойцов осу­ществлялась за счет боезапаса, которого СОР получил только 188 тонн. В ночь на 26-е в Севастополь на «Бдительном», «Шквале», тральщиках «Т-410», «Т-411» и «Т-412» прибыли еще 1100 человек личного состава 142-й бригады и 64 тонны боеприпасов. На последней военно-исторической конферен­ции 1991 г., посвященной обороне Севастополя, мнения уча­стников, включая самих ветеранов, относительно целесооб­разности перевозки 142-й бригады и маршевых пополнений после 20 июня 1942 г. разделились. Многие участники не без оснований считали, что незначительное количество людских резервов не могло повлиять на обороноспособность СОРа, но в то же время увеличивало число людей, обреченных на то, чтобы попасть «в лапы врагу». В то же время, несмотря на тя­желые потери войск Севастопольского района, там еще оста­валось значительное количество бойцов, способных держать в руках оружие. Так, к началу штурма численность гарнизона СОРа определялась в 118 тысяч, а еще 9356 человек были доставлены в составе 138-й бригады и маршевых пополнений с начала штурма до 20 июня. С учетом того, что общие потери за этот же период составили от 24 до 25 тысяч человек, При­морская армия и размещенные в главной базе части ЧФ все еще располагали примерно 100 тысячами человек личного состава. Естественно, что убыль людей в пехотных подразде­лениях была гораздо больше, чем в тыловых и артиллерии, но при должной организации части первой линии можно было пополнить из местных резервов. И наоборот, потребность в боеприпасах ощущалась очень остро и покрывалась ежеднев­ными поставками не более чем на 30% от требуемых 600 тонн. Увы, в условиях морской блокады командование СОРа не смогло правильно определить приоритеты в перевозках, в ре­зультате чего 24—26 июня получило не так уж и необходимую пехоту и минимум боезапаса.

Тем не менее в период подготовки к последней фазе штур­ма командование VIII авиакорпуса весьма ревностно отне­слось к последним перевозкам в Севастополь. Днем 26-го оно объявило им решительную войну. Оставшись недоволь­ным действиями двухмоторных «юнкерсов», после очередного обнаружения советских кораблей, идущих курсом на Херсо­нес, фон Вильдт бросил против них «штуки» группы M/StG77 [уточнить номер — Прим. lenok555]. Вскоре из штаба группы доложили: «Восемь Ju-87 атаковали эсминец… Наблюдалось два прямых попадания. Эсминец за­тонул через две минуты. Решающее попадание, которое име­ло своим результатом разламывание корабля на две части, было достигнуто обер-фельдфебелем Хаугком (Haugk). Вто­рого попадания добился штабс-фельдфебель Бартле (Bartle)». Так погиб эскадренный миноносец «Безупречный», который перевозил в Севастополь 320 бойцов 142-й бригады. Шедший вместе с ним лидер «Ташкент», уклоняясь от ударов противника, не смог никого спасти. Только на следующий день возвращавшиеся из главной базы подводные лодки смогли поднять на борт трех чудом уцелевших после гибели корабля моряков.

С разницей в несколько минут с потоплением «Безупреч­ного» «хейнкель» из эскадрильи 2/KG100 юго-западнее Ялты уничтожил шедшую в надводном положении подводную лодку «С-32». Этот корабль перевозил в Севастополь более 6 тысяч минометных мин и 32 тонны авиабензина. Попадание авиа­бомб вызвало огромной силы взрыв, который наблюдался на расстоянии 20 миль с подводной лодки «Щ-212». Весь экипаж «С-32» — 48 моряков — погиб.

В ночь на 27 июня у причалов на мысе Херсонес смогли разгрузиться только лидер «Ташкент», тральщики «Т-401» и «Т-407». Немецкая авиация дала им решительный бой на об­ратном пути. С рассветом фон Вильдт бросил на корабли 40 двухмоторных и 21 одномоторный бомбардировщик из соста­ва групп III/LG1, 1/KG100 и MI/StG77 [уточнить номер — Прим. lenok555]. Налеты на «Ташкент» на­чались в 5 часов утра. В течение трех часов лидер атаковали 86 самолетов (по советским данным; по-видимому, речь шла не о самолетах, а о количестве заходов на цель, поскольку один самолет мог атаковать корабль несколько раз). Они сбросили на него свыше 300 бомб. Умело маневрируя, коман­дир «Ташкента» капитан 3-го ранга В. Н. Ерошенко сумел из­бежать прямых попаданий. Однако от близких разрывов корпус лидера оказался сильно поврежденным. Через три пробоины в первое котельное и румпельное отделения и в носовой от­сек хлынула вода. Заклинило руль. Постепенно вода заполнила и смежные помещения — кубрики, погреба и кладовые. В за­топленных помещениях погибли 50 человек, в том числе и часть трюмно-котельной группы, которая ценой собственной жизни смогла потушить котлы и тем самым предотвратить их взрыв. Корабль принял до 1000 т воды, что составляло 45% его водоизмещения. С большим дифферентом на нос, он про­должал следовать на восток со скоростью 12 узлов. Многие раненые пехотинцы, а также женщины и подростки, эвакуи­руемые из Севастополя (всего на лидере находилось 2100 че­ловек раненых и эвакуируемых), ведрами и даже касками по­могали бороться с поступлением воды. Все это делалось в темноте в полузатопленных и задымленных помещениях. Не­которые теряли сознание. Их выносили на палубу, но, придя в себя, они вновь включались в работу. В решающий момент над кораблем появилась пара Пе-2, вылетевших с аэродро­мов Кавказа. Немецкие бомбардировщики, атаковавшие до того небольшими группами, отказались от продолжения атак и покинули место боя. Вскоре на помощь поврежденному ли­деру подоспели эсминцы «Сообразительный» и «Бдитель­ный», спасательный корабль «Юпитер» и буксир «Черномор». В море «Бдительный» взял аварийный корабль на буксир, а «Сообразительный» снял с него 1975 раненых. Это позволило экипажу лидера шире развернуть аварийные работы и оста­новить затопление. В 20 часов лидер был введен в Новорос­сийск. Он стал последним крупным кораблем ЧФ, предпри­нявшим попытку прорваться в Севастополь.

Досталось и тральщикам. Каждый из них эвакуировал на своем борту по 230 раненых. В утренние часы их атаковали в общей сложности 25 бомбардировщиков, сбросивших 75 бомб. В наружной обшивке и надстройках «Т-407» впоследствии на­считали 800 осколочных пробоин, пострадали многие открыто расположенные устройства и механизмы. Корабль был выну­жден стать в ремонт. Несмотря на это, в ночь на 29 июня в Се­вастополь прибыла другая пара тральщиков — «Т-410» и «Т-411». Они доставили в город 330 солдат маршевого по­полнения и незначительное количество боеприпасов и продо­вольствия. Даже несмотря на то, что тральщикам и катерам все еще удавалось прорываться в осажденный город, никто уже не строил иллюзий относительно того, что удастся обес­печить снабжение гарнизона. Получалось, что, даже если бы Манштейн не стремился всеми силами овладеть последней линией советских позиций, гарнизон Севастополя все равно был обречен на падение — не на чем было доставить ему бое­припасы. Совершенно очевидно, что решающую роль в установ­лении морской блокады сыграла авиация противника. Это под­тверждается телеграммой Октябрьского, направленной в ад­рес командования Северо-Кавказского фронта утром 27 июня:

«Докладываю: темп боевой работы авиации противника не снижается. Авиация противника ежедневно делает от 400 до 600 и более самолето-налетов по нашим войскам, батареям, КП, гавани, плавсредствам и т. д. Сбрасывается по 2500—4000 бомб в сутки. Войска, корабли, аэродромы продолжают выносить тяжелые удары с воздуха. Мы много потеряли ЗА, наши артзапасы для ЗА ничтожны. Нашей истребительной авиации нет. Таким образом, авиация противника последнее время работает совершенно безнаказанно, летает где угодно и как угодно. Сегодня авиация противника уничтожила еще один наш эсминец, шедший из Новороссийска в Севастополь с войсками 142-й стр. бригады. Изучив нашу систему движе­ния кораблей, учитывая исключительно короткие ночи, отлич­ные летные погоды, противник охотится за каждым нашим ко­раблем… Положение с питанием Севастополя исключительно напряженное, о чем прошу доложить Ставке. Севастополь­скому гарнизону по самым голодным нормам при среднем напряжении боя нужно ежедневно подавать в круглых цифрах боезапаса 500 тонн, продовольствия 200 тонн, горючего 75 тонн. Мы же получаем последнюю неделю в среднем: боеза­паса 100 тонн, продовольствия 40 тонн, горючего 30 тонн. Ху­же всего дело обстоит с боезапасом. Продовольствие — подбираем все резервы… еще как-нибудь 10—15 дней про­тянем, с горючим перебои, потерпим.

Территория маленькая, еще уменьшилась. Нашей авиации противник своим артогнем не дает работать, горючее эконо­мим, но боезапас нужен, из-за нехватки боезапаса кое-где пришлось отводить войска, в частности отошли с Федюхиных высот, нечем было отбиваться. Прошу:

1. Увеличить количество самолетов «Дуглас».

2. Дать самолеты Пе-2 для надежного прикрытия наших боевых кораблей, питающих Севастополь.

3. Оказать реальную помощь [в] борьбе с авиацией про­тивника. Нанести ряд мощных ударов по его аэродромам.

4. Подать зенитных 37-мм автоматов, хотя бы два десятка.

5. Тов. Елисееву поставить на питание Севастополя все подводные лодки, в качестве пробы поставить на коммуника­ции 7—10 лучших моторно-парусных шхун, надежно обору­довав их в навигационном отношении. Увеличить зенитное вооружение.

Октябрьский. Кулаков».

Поскольку спустя три дня противник окончательно сокру­шил нашу оборону, ничего из намеченных мероприятий осу­ществить не успели. Таким образом, здесь можно подвести итог снабжению Севастополя в течение последнего месяца обороны — июня 1942 г. В базу пять раз прорывались транс­портные суда, 28 раз крейсера, лидеры, эсминцы и стороже­вые корабли эскадры ЧФ, 20 раз — тральщики, 54 раза — под­водные лодки. Вместе с транспортной авиацией они достави­ли защитникам Севастополя 23,5 тысячи пополнения (в том числе 138 и 142-ю стрелковые бригады) и около 11,5 тысячи тонн грузов (в том числе около 4,7 тысячи тонн боеприпасов). Оказались потерянными все четыре задействованных в пере­возках транспортных судна («Абхазия», «Белосток», «Грузия» и танкер «Михаил Громов»), эсминец «Безупречный», подвод­ные лодки «С-32» и «Щ-214», а лидеры «Ташкент» и «Харьков» получили серьезные повреждения. Блокадные мероприятия противника заставили с 19 июня прекратить снабжение Сева­стополя транспортами и крейсерами, с 27 июня — лидерами и эсминцами. Тем не менее даже в период, когда перевозки осуществлялись в примерном соответствии с планом, совет­скому командованию не удалось удовлетворить все заявки СОРа. Так, вместо 500—600 т боеприпасов средняя ежесу­точная норма находилась на уровне 150—160 т. Ситуация при­обрела характер замкнутого круга — не получившие необхо­димого количества снарядов севастопольцы не могли ни отра­зить наземные атаки противника, ни прикрыть разгружаемые в порту суда. Это, в свою очередь, снова вело к уменьшению количества доставляемых грузов, и так продолжалось, пока город не пал. Первоначальными же причинами неудовлетво­рения заявок являлись слабость советского транспортного флота на Черном море и целый ряд ошибок, допущенных ко­мандованием ЧФ и Северо-Кавказского фронта в организа­ции снабжения, о чем мы подробно говорили во 2-й главе.

Вернемся к событиям, происходившим в эти дни в воздухе.

Таблица 3.12

ДОСТАВКА ГРУЗОВ В СОР (МАРТ — ИЮЛЬ 1942 Г.)

Число рейсов (самолето-вылетов)	Доставлено в СОР
ТР	БК (только транс­портные)	ПЛ	ВТА
март 1942	12	Нет данных	—	—	3920 чел. 2510 т боепр. 1755 т прод. 470 т др. грузов 5290 т ГСМ 1600 т воды. Всего 11,6 тыс. т
апрель 1942	7	Нет данных	—	—	6860 чел. 1341 т боепри­пасов 5960 т продовольствия 342 т др. грузов + 472 м2 дров 4680 т ГСМ. Всего ок. 12,5 тыс. т
май 1942	6	Нет данных	14	—	14 267 чел. 3024 т боепри­пасов 4797 т прод. + 533 на ПЛ 432 т др. Всего 4377 т ГСМ + 210 т угля. Всего 13,6 тыс. т
июнь—июль 1942	5	28 вместе с СКР + 20 ТЩ	66 (54 за­вершен­ных)	117	23,5 тыс. чел. Всего 11,3—11,9 тыс. т

24 июня немцам не удалось перехватить в воздухе ни од­ного советского самолета. Поскольку действия наших штур­мовиков на закате и рассвете все еще продолжались, 24—26 июня противник предпринял очередную попытку полностью уничтожить 3-ю ОАГ. 24 июня на аэродроме Херсонесский ма­як взорвалось 18 авиабомб и 858 снарядов, 25 июня — 7 бомб и 890 снарядов, 26-го — 18 бомб и 245 снарядов. Ненамного легче пришлось авиаторам, базировавшимся на аэродроме Юхарина балка — там с 22 по 27 июня взорвалось 169 бомб и 1249 снарядов. И все-таки немецкие усилия не дали того ре­зультата, на который рассчитывали Манштейн и Вильдт. Поте­ри на Херсонесе составили всего два И-15бис разбитыми и один СБ, два Як-1 и три И-15бис поврежденными, в Юхариной балке погибло по одному УТ-16, У-26 и С-2, а еще шесть лег­комоторных самолетов получили повреждения. Кроме того, 26 июня один штурмовик разбился, зацепившись крылом за капонир, а «ишачок» сел в море из-за отказа мотора (пилот лейтенант Краснов спасен).

В тот день шесть Ил-2 и пять истребителей старых типов снова летали для нанесения ударов по войскам противника. Немцы ответили на это массированной бомбардировкой Хер­сонеса на следующие сутки. На летном поле взорвалось 422 авиабомбы и 215 снарядов, от которых погибли Ил-2 и МиГ-3, а еще три «ила», «як», «лагг» и УТ-16 получили повреждения. Кроме того, разбился еще один взлетавший Ил-2. Взлетная полоса на несколько часов оказалась выведена из строя, и ее удалось полностью восстановить только к концу ночи. При­крывавший лунной ночью аэродром лейтенант Филатов доло­жил, что им в воздушном бою сбит «юнкерс», пытавшийся сбросить свой бомбовый груз на летное поле. Севастополь­ская авиагруппа все еще жила, но ее силы были на исходе. Свое последнее подкрепление в составе трех И-15бис она по­лучила еще 21 июня.

«Херсонесская авиагруппа, — писал в своих мемуарах Ми­хаил Авдеев, — быстро таяла. С каждым днем становилось меньше исправных самолетов. Раненых летчиков и механи­ков вывозили на Кавказ. Но аэродром все же жил и по ночам сильно досаждал противнику. Немцы, наконец, решили по­кончить с нами навсегда. Двое суток днем и ночью 25 и 26 ию­ня они бомбили, обстреливали из пулеметов и пушек, забра­сывали артиллерийскими снарядами мыс Херсонес.

А когда наступила короткая тишина и аэродромные коман­ды выровняли летное поле, остатки штурмовиков и бомбар­дировщиков (автор ошибается, на самом деле вечером 26-го улетели только бомбардировщики. — М. М.) перебазирова­лись на Кавказское побережье. Я и «король» воздуха (добро­душное прозвище аса 6-го гиап лейтенанта Якова Макеева. — М. М.) провожали их далеко в море. Вернулись засветло. У опус­тевших капониров бродили «безлошадные» летчики. Остав­шиеся вдруг без дела механики и мотористы упаковывали в ящики имущество и инструмент. Снимали с разбитых самоле­тов исправные детали. Они готовились к эвакуации по-солид­ному, старались не забыть здесь ничего, что могло бы еще при­годиться на другом аэродроме. Никто из них не подозревал, что через день-два сложится критическая обстановка и не будет возможности вывезти не только имущество, но и их самих…»

27-го было принято решение передать оставшиеся истре­бители в 9-й и 45-й иап, а личный состав остальных частей вы­везти на «большую землю». Пока же остававшиеся силы при­нимали участие в штурмовых ударах. Утром и вечером 28-го участие в них приняли четыре Ил-2, такое же число И-16, два И-15бис и один И-153. Из вечернего вылета не вернулся И-153 лейтенанта Семкина, кроме того, садившийся на Херсонесе вечером СБ Кавказской авиагруппы был разбит артиллерий­ским огнем.

Тем временем Манштейн готовил новый и на этот раз дей­ствительно последний штурм позиций СОРа. В своих мемуа­рах он писал:

«Таким образом, к утру 26 июня в руках 11–й армии оказался почти весь внешний обвод крепости. Противник был отбро­шен внутрь крепости, северную часть фронта которой обра­зовывали крутые высоты по южному берегу Северной бухты, в то время как ее восточный фронт проходил от высот Инкер­мана через Сапунские высоты до скал в районе Балаклавы.

Командование армии должно было решить задачу — как прорвать этот внутренний пояс крепости. Не было никакого сомнения в том, что противник и дальше будет продолжать ожесточенное сопротивление, тем более что он, согласно за­явлениям своего штаба фронта, не мог рассчитывать на эва­куацию с полуострова.

С другой стороны, нельзя было не признать, что даже если резервы противника и были в основном израсходованы, то и ударная сила немецких полков была на исходе.

В эти недели я ежедневно, до и после обеда, находился в пути: в штабах корпусов, у артиллерийских командиров, в ди­визиях, полках, батальонах и на артиллерийских наблюда­тельных пунктах. Поэтому я слишком хорошо знал, как обстоя­ло дело в наших частях и соединениях. Полки насчитывали по нескольку сот человек. Мне припоминается донесение одной снятой с переднего края роты, боевой состав которой исчис­лялся одним офицером и восемью рядовыми. Как можно было с этими растаявшими частями и подразделениями завершить бой за Севастополь, когда 54-й армейский корпус стоял пе­ред Северной бухтой, а 30-му армейскому корпусу предстоя­ли тяжелые бои за захват позиций на Сапунских высотах?»

После некоторых колебаний немецкий командующий при­нял следующий план действий: не производя перегруппиров­ки сил, что неизбежно вызвало бы задержку в сроках развития наступления, нанести два удара: 30-м корпусом на высоты Сапун-горы в лоб, а 54-м корпусом в тыл, переправив часть его сил на штурмовых лодках через Северную бухту. Начало штурма наметили на утро 29 июня.

В своих мемуарах германский командующий выдает идею удара через бухту за дерзкий и гениальный план. «Как можно было преодолеть широкую морскую бухту на штурмовых лод­ках на виду хорошо оборудованных и оснащенных высот юж­ного берега? — писал он. — Как можно было вообще доста­вить на берег штурмовые лодки через обрывистые скалы, по­грузить в них войска, когда имелось всего несколько глубоких ущелий, через которые был возможен доступ к берегу? Ведь противник с южного берега мог, разумеется, просматривать и держать эти выходы под огнем! Все же именно потому, что атака через бухту Северная казалась почти невозможной, она будет для противника неожиданной, а это могло содержать в себе залог удачи». Знакомство с материалами советской сто­роны однозначно свидетельствует: она предусматривала воз­можность подобного развития событий и выделила для обо­роны южного берега бухты максимально в той обстановке возможное количество войск. Правда, они, как и все осталь­ные войска СОРа, были сильно истощены предшествующими боями и крайне нуждались в боеприпасах. Был и еще один момент, о котором Манштейн «постеснялся» написать. Не на­деясь, что удастся достигнуть внезапности, он решил под­страховаться мощнейшей артиллерийской и авиационной поддержкой наступления, которая по своей интенсивности не уступала той, что велась в первые дни штурма. На протяжении всей ночи на 29 июня самолеты VIII авиакорпуса без останов­ки бомбили Севастополь и позиции на южном берегу бухты, отвлекая внимание защитников и заглушая шумы подготовки десанта на северном берегу. В два часа ночи под прикрытием дымовой завесы началась переправа передовых эшелонов 22 и 24-й пехотных дивизий. Одновременно с этим по южному берегу был открыт массированный артиллерийский огонь. Из-за плохой видимости, искусственных дымов и пожаров на южном берегу советская артиллерия не смогла вести огонь прямой наводкой, а была вынуждена ограничиться загради­тельной стрельбой по рубежам. В этих условиях большинство немецких шлюпок целыми достигли южного берега. В ожесто­ченном бою немцам, к которым постоянно через бухту прибы­вали все новые подкрепления, удалось овладеть несколькими плацдармами между восточной окраиной города и линией фронта. С рассветом начались атаки на Сапун-гору. Им пред­шествовала полуторачасовая артиллерийская и авиационная подготовка. По воспоминаниям генерала Жидилова, немец­кая артиллерия и авиация нанесли обороняющимся огромные потери, нарушили связь между частями и подразделениями на всех уровнях. О том, что творилось в воздухе, можно понять из воспоминаний командира резервной группы (Erganzun­gsgruppe) эскадры StG77 капитана Герберта Пабста (Pabst):

«Затем я принимал участие в штурме Севастополя в не менее чем семи вылетах в день, сначала с одной группой, за­тем с другой… В одном случае я полетел в район фронта Woletz, к форту «Максим Горький». Это был ужасающий форт из стали и бетона, укрытый в скалах.

Гора была ужасно вспахана бомбами крупных калибров, кратерами глубиной в несколько метров, здесь рвались бро­нированные плиты и разбивались вдребезги бетонные стены. Здесь лежат только мертвые? Черная и искореженная, она лежала в лучах сверкающего солнца, в то время как ее очища­ли от пленных. Широкий открытый проход в стене горы слу­жил доказательством недавнего подрыва и глубокого проник­новения в подземные проходы, туда, где все еще находились русские, отказывающиеся сдаться. С прилегающего холма доносился грохот артиллерии. Мы полетели дальше вперед над проходившей в теснине дорогой. На северном берегу Се­верной бухты находились разрушенные дома, некоторые из них еще горели, пустые дороги и затем залив, вдоль которого вытянулся Севастополь. Казалось, что он находится на рас­стоянии вытянутой руки.

Дальше к востоку можно было услышать вой пикирующих бомбардировщиков, атакующих огневые позиции в районе Инкермана. Там наши товарищи обрушивались вниз на узкие долины. Затем в воздухе вырастали пламенные взрывы вме­сте с грибоподобными дымовыми облаками. Можно было слышать звуки глухих взрывов и легкий стук пулеметного ог­ня. Среди огня и дыма в скалах оставались «советы» и про­должали вести стрельбу… Да, советские русские стреляли, но их огонь был несопоставим с ужасающим воздействием тысяч тонн бомб, которые обрушивались вниз на их отход по скалам без перерыва. Наши атаки продолжались неустанно. В нужное время было тяжело решить, куда спикировать так, чтобы не протаранить другой самолет. Летая на малой высо­те, как можно не испытывать страха быть протараненным са­молетом, летящим выше тебя, или залететь в зону падения снарядов или бомб своей артиллерии или самолетов?.. Не­смотря на безоблачное небо, над Севастополем было так много дыма и пыли, что было невозможно увидеть что-либо дальше, чем на расстоянии 100 метров… Одно за другим ук­репления пали, вслед за чем наступил черед самого города. Русские пытались удержать город, но вскоре черные облака взрывов выросли над его центром. За исключением несколь­ких домов, город был морем пламени. Он выгорел дотла, и все, что осталось, являлось огромными горами развалин. Это было величайшее сражение с привлечением техники и воен­ных материалов, свидетелем которого я когда-либо являлся, возможно, величайшее сражение этой войны».

О мощи ударов люфтваффе говорят и следующие цифры: к концу дня только самолеты группы III/LG1 произвели 16 групповых вылетов. Заставляя экипажи бомбардировщиков совершать до восьми вылетов в день, фон Вильдт добился то­го, что за сутки VIII авиакорпус совершил 1329 самолето-вы­летов и сбросил 1218 тонн бомб. С учетом того, что протяжен­ность линии фронта по сравнению с началом июня сократи­лась примерно в два раза, плотность огневого поражения была колоссальной. При этом враг сбрасывал бомбы с малых высот, прицельно. Советская зенитная артиллерия почти не стреляла, и в течение дня немцы потеряли от ее огня только два Ju-87 без экипажей. В боевом донесении об обстановке, сложившейся к 16 часам, Октябрьский докладывал: «… Авиа­ция противника продолжает беспрерывно бомбить группами 18—60 самолетов боевые порядки в районе Сапун-горы, хут. Дергачи, Малахов курган, высота Карагач, гора Суздальская, Английское кладбище и Хомутовая балка.

Авиация противника не дает нашей пехоте занимать рубежи обороны. Части несут большие потери в живой силе и матчасти.

Все дороги находятся под непрерывным огнем и бомбо­ударами. Погода штиль. Во всем районе стоит сплошной столб пыли, ничего не видно…» В следующем донесении, да­тированном 9 часами 30 июня, адмирал добавил, что «тылы войск вследствие беспрерывных бомбежек нарушили нор­мальный оборот питания, довольствия войск».

Столь интенсивная поддержка люфтваффе не могла не обеспечить успех наземного наступления. Часть опорных пунктов на южном берегу бухты и на Сапун-горе была полно­стью уничтожена огневыми ударами, часть — окружена про­тивником. Продолжавшие обороняться в них малочисленные группы советских солдат сражались до последнего человека. К вечеру большинство защитников Сапун-горы погибло. Удерживавшие линию фронта советские войска не были от­брошены — они просто перестали существовать. Как вспоми­нал В. И. Раков, «наша оборона уже не гнулась и не отодвига­лась, ее куски откалывались, как глыбы от скалы, под яростным напором врага. В образовавшиеся трещины просачивались серо-зеленые фигуры фашистских солдат, вбивая клинья все глубже. Начались бои на окраине города». Резервы не могли выдвинуться в назначенные районы, поскольку все дневные передвижения в условиях вражеского господства в воздухе оказались невозможны. К тому же из-за массового выхода из строя проводной связи и гибели части командиров оказалось полностью дезорганизовано боевое управление. В штабе не знали ни начертания переднего края, ни состояния войск на нем, ни того, смогли ли резервы выполнить поставленные пе­ред ними задачи. В линии фронта в нескольких местах обра­зовались широкие разрывы, куда широким потоком хлынули воспрянувшие духом немцы. Так совершенно неожиданно для командования СОРа произошел коллапс всей обороны.

Советская авиация над полем боя фактически не появля­лась. В предрассветные часы слетали 12 У-26, пять УТ-16, «чайка» и три И-15бис (один из них разбился при взлете), днем и вечером — шесть Ил-2, три старых истребителя в ва­рианте штурмовиков и 11 различных истребителей в качестве воздушного эскорта. По докладам, штурмовикам удалось уничтожить две зенитные батареи, два миномета и до двух взводов пехоты. Прикрывающие истребители — капитан Сап­рыкин и лейтенант Лопацкий из 45-го иап — доложили о сбитии Ju-88, но немецкая сторона подтверждает только поврежден­ный в воздушном бою разведывательный «хейнкель». В лю­бом случае этот воздушный бой стал последним, где советские и немецкие летчики пытались помериться силами в севасто­польском небе. От огня зениток советская сторона потеряла «ил» капитана Куликова (выпрыгнул с парашютом), а «чайка» лейтенанта Петрова скапонировала при посадке. Еще пять «яков» были повреждены на аэродромах артиллерийским ог­нем. Совершенно очевидно, что в создавшихся условиях бое­вая деятельность остатков 3-й ОАГ уже никак не могла повли­ять на сложившуюся обстановку.

Из-за отсутствия связи с частями весь масштаб произо­шедшей катастрофы командованию СОРа удалось осознать только к утру 30 июня. В 09.50 Октябрьский, который еще не­давно был убежден, что с часу на час противник прекратит штурм из-за понесенных тяжелых потерь, дал телеграмму следующего содержания:

«Противник ворвался с Северной стороны на Корабель­ную сторону. Боевые действия протекали в характере улич­ных боев. Оставшиеся войска сильно устали, дрогнули, хотя большинство продолжает геройски драться. Противник резко увеличил нажим авиацией, танками. Учитывая сильное сни­жение огневой мощи, надо считать, что в таком положении мы продержимся максимум 2—3 дня.

Исходя изданной конкретной обстановки, прошу Вас (те­леграмма адресовалась наркому ВМФ Кузнецову и маршалу Буденному. — М. М.) разрешить мне в ночь с 30 июня на 1 ию­ля вывезти самолетами 200—250 человек ответственных ра­ботников, командиров на Кавказ, а также, если удастся, са­мому покинуть Севастополь, оставив здесь своего замести­теля генерал-майора Петрова».

Чтобы правильно оценить значение этой телеграммы, не­обходимо заострить свое внимание на двух основных момен­тах. Во-первых, в отличие от существовавшей практики, она была подписана не Военным советом СОРа, а лично вице-ад­миралом Октябрьским. О ее существовании даже среди руко­водителей обороны не было известно до вечера 30 июня.

Во-вторых, говоря о том, что защитники Севастополя «дрогнули», адмирал, мягко говоря, возводил на них напрас­лину. Характерный момент: в изданном в 1979 г. издательст­вом «Наука» военно-историческом исследовании — мемуарах П. А. Моргунова «Героический Севастополь» слово «дрогнули» было стыдливо заменено многоточием.

Тем временем штурм города продолжался. Солдаты При­морской армии и матросы Черноморского флота отказыва­лись верить в то, что переживший самые тяжелые моменты ноября и декабря 41–го Севастополь не устоит. Свыкнуться с этой мыслью для многих оказалось невозможно — легче ока­залось погибнуть в бою, продав свою жизнь как можно доро­же. Не желая терять и так сильно потрепанную пехоту, Ман­штейн использовал старую тактику — массированные удары артиллерии и авиации по любому очагу сопротивления с по­следующей «зачисткой» его пехотными подразделениями. Это была именно «зачистка», поскольку после сбрасывания в пределах небольших участков территории многих тонн метал­ла об организованном сопротивлении речь уже, как правило, не шла. 30 июня самолеты VIII авиакорпуса совершили 1218 самолето-вылетов и сбросили 1192 тонны бомб — примерно по тонне на каждого вышедшего из строя в течение суток за­щитника черноморской твердыни. И это не считая артилле­рии, которая как минимум удваивала этот показатель! Тем временем, пока в Севастополе кипели уличные бои, большая часть немецких войск обошла город с юга и продолжала на­ступление в направлении мыса Херсонес. Несмотря на то что войска СОРа все еще насчитывали около 80 тысяч человек, в качестве организованной вооруженной силы к исходу дня могли рассматриваться только 5,5 тысячи, входившие в со­став 109-й стрелковой дивизии, 142-й бригады и четырех сводных батальонов, созданных на базе подразделений бере­говой обороны, ВВС и зенитной артиллерии. К исходу дня враг занял аэродром Юхарина балка. Еще раньше все оста­вавшиеся на нем исправные самолеты перелетели на аэро­дром Херсонесский маяк. В ночь на 30-е 3-я ОАГ вступила в бой в последний раз — на штурмовку и бомбометание шесть раз вылетали У-26, 12 УТ-16, три И-15бис и один И-153. Их ос­новной целью являлись батареи противника, совершавшие круглосуточный обстрел взлетной полосы и препятствовав­шие посадке транспортных «Дугласов». Задолго до разреше­ния общей эвакуации началась эвакуация авиационной техни­ки. Перед рассветом 30-го в направлении Анапы вылетели шесть Як-1, семь Ил-2, два И-153, по одному ЛаГГ-3, И-16 и И-15бис. Одним из «яков» управлял сам командующий ВВС ЧФ. «По решению Военного совета, — вспоминал В. И. Раков, — улетел В. В. Ермаченков, предупредив, что с «большой земли» пришлет транспортные самолеты для эвакуации с аэродрома оставшихся раненых, членов Военного совета, личного соста­ва авиационной группы и всех остальных.

— Я вас засыплю самолетами! Только успевайте прини­мать! — говорил Ермаченков, но его отлет подействовал, ко­нечно, удручающе.

Не устоял Севастополь! Эта мысль давила, как тяжелей­ший груз».

Взлет произошел не совсем организованно, и в воздухе командующий потерял «як» капитана К. Д. Денисова, который должен был лидировать его до Кавказа. Ермаченков пристро­ился к истребителю 45-го иап, летчик которого не имел опыта полетов над морем, и чуть было не привел генерала на аэро­дром занятой немцами Керчи. К счастью, летчики вовремя за­метили ошибку, изменили курс, и вскоре все, за исключением одного пропавшего без вести Як-1, сели в Анапе.

Днем 30-го весь оставшийся в советских руках участок СОРа стал территорией коврового бомбометания самолетов люфтваффе, так что возможности продолжить боевую работу у остатков 3-й ОАГ не было никакой. В это время летно-техни­ческий состав ремонтировал остававшиеся машины, пони­мая, что неудача с ремонтом поделит летчиков и техников на живых и мертвых.

Тем временем в 19.00 была получена телеграмма от нар­кома ВМФ Н. Г. Кузнецова: «Эвакуация ответственных работ­ников и ваш выезд на Кавказ Ставкой разрешены. Кузнецов».

Одновременно указания от Ставки получил и командующий Северо-Кавказским фронтом маршал С. М. Буденный. Тем же вечером 30-го на основе их он дал указания командованию СОРа и руководившему действиями ЧФ из портов Кавказа контр-адмиралу И. Д. Елисееву. В интересах выяснения исти­ны имеет смысл привести оба документа. Текст первого из них был следующим:

«1. По приказанию Ставки Октябрьскому, Кулакову (член Военного совета ЧФ. — М. М.) срочно отбыть в Новороссийск для организации вывоза из Севастополя раненых, войск, цен­ностей.

2. Командующим СОРом остается генерал-майор Петров. В помощь ему выделить командира базы посадки на правах помощника с морским штабом.

3. Генерал-майору Петрову немедленно разработать план последовательного отвода к месту погрузки раненых и час­тей, выделенных для переброски в первую очередь. Остатка­ми войск вести упорную оборону, от которой зависит успех вывоза.

4. Все, что не может быть вывезенным, подлежит безус­ловному уничтожению.

5. ВВС СОР действуют до предела возможности, после че­го перелетают на кавказские аэродромы». 

А вот указания, направленные Елисееву:

«1. Все находящиеся в строю катера МО, подлодки, сторо­жевые катера и быстроходные тральщики последовательно направлять в Севастополь для вывоза раненых, бойцов и до­кументов.

2. До прибытия в Новороссийск Октябрьского организа­ция возлагается на Вас.

3. Попутными рейсами завозить боезапас, необходимый защитникам для прикрытия вывоза. Отправку пополнения прекратить. Организовать прием в Новороссийске и Туапсе.

4. На все время операции по вывозу ВВС Черноморского флота максимально усилить удары по аэродромам противни­ка и порту Ялта, с которых действуют блокадные силы».

В чем разница между указаниями, исходившими от нарко­ма ВМФ и командующего СКФ? В одном очень важном мо­менте: Н. Г. Кузнецов дал «добро» на просьбу Октябрьского эвакуировать ответственных работников, а Буденный, на ос­новании решения Ставки, планировал осуществить эвакуа­цию если не всех оставшихся в живых защитников Севастополя, то, по крайней мере, раненых и тех, кто не потерял военную организацию и управляемость. Ясно, что успех выполнения этого плана напрямую зависел от усилий командования СО­Ра, его умения разобраться в обстановке и мобилизовать все силы для решения поставленной задачи. И что же сделало оно? Поступило прямо противоположным образом!

Около 19—20 часов состоялось последнее заседание Во­енного совета СОРа. Открыл его Октябрьский. Характеризуя обстановку, он подчеркнул, что за период штурма войска по­несли большие потери, практически не осталось ни одного боеспособного подразделения, нет боезапаса. Далее он ска­зал, что на его телеграмму об эвакуации руководящего соста­ва получен ответ наркома ВМФ с разрешением. Эвакуацию планировали произвести в ночь на 1 июля на самолетах, под­водных лодках и катерах. В тоже время маршалом Буденным на основании решения Ставки была дана директива по орга­низации эвакуации раненых и войск из Севастополя. Для ру­ководства обороной, прикрытия эвакуации раненых и войск Октябрьский предложил оставить в Севастополе генералов Петрова и Моргунова, а через три дня и им приказывалось эвакуироваться.

По сути, в своем выступлении адмирал довел до сведения присутствовавших сложившуюся обстановку и общие задачи, которые предстояло решить СОРу в ближайшее время. Затем по логике должна была последовать постановка конкретных задач каждому из ответственных лиц, но вместо этого про­изошло совершенно немыслимое в военной среде обсужде­ние приказов высшего командования.

Пробные шары запустили члены Военного совета Примор­ской армии Чухнов и Кузнецов. Они выразили сомнения в це­лесообразности оставления генералов Петрова и Моргунова. Поскольку соединений и частей, по существу, уже нет, говори­ли они, руководить на таком высоком уровне уже нечем. По­этому вполне достаточно будет оставить одного из команди­ров дивизий вместе с его штабом. После этого «быка за рога» взял сам командующий Приморской армией. Он выразил со­мнение, что в сложившейся обстановке удастся удерживать Севастополь в течение трех дней, но, поскольку командова­ние приняло такое решение, он готов остаться (слава богу, ко­мандующий согласился подчиниться приказу!!!) и сделать все, чтобы выполнить боевую задачу. В последующих выступ­лениях самого П. А. Моргунова и дивизионного комиссара Н. М. Кулакова говорилось о том же. Вместо того чтобы пре­кратить обсуждение и напомнить о воинском долге, Октябрь­ский поинтересовался мнением Петрова, кого именно оста­вить в Севастополе? Остановились на кандидатуре генерал-майора П. Г. Новикова — командира 109-й стрелковой диви­зии, наименее пострадавшей в предшествующих боях. На этом заседание закончилось, но о принятых на нем решениях Ок­тябрьский благоразумно решил в Ставку не докладывать. Он вполне отдавал себе отчет в том, что делает, — впоследствии, когда он узнал о реакции Сталина на полную эвакуацию руко­водства СОРа, он поспешил заявить, что не давал Петрову ни­какого разрешения. И еще один характерный момент — не­смотря на то что имелось вполне достаточно времени, коман­дование не сделало никакого обращения к подчиненным войскам. Их задача оставалась прежней — сражаться до по­следнего вздоха, но не для того, чтобы удержать Севастополь, во что Октябрьский и Петров уже не верили, а для того, чтобы прикрыть эвакуацию «ответственных» работников.

В последующие часы Петров и Моргунов «оказывали прак­тическую помощь» Новикову в организации обороны. Строи­лась она на основе боевого приказа, отданного в 21.30. В нем говорилось, что «противник, используя огромное преимуще­ство в авиации и танках, прорвался к окраинам города Сева­стополь с востока и севера. Дальнейшая организованная обо­рона исключена». Для чего в приказ была добавлена послед­няя фраза, ведь дальше в нем ставилась задача «упорно обо­ронять рубеж хут. Фирсова — хут. Пятницкого — истоки бухты Стрелецкой»? Да с той же самой целью, для которой проводи­лось заседание Военного совета, — придать своим субъек­тивным оценкам максимально объективный документирован­ный характер, разделить ответственность на несколько лиц, поскольку под боевым приказом расписался и И. Е. Петров, и член Военного совета Приморской армии Чухнов, и начальник штаба Крылов. Иными словами, «ответственные» работники демонстрировали явное стремление уйти от какой-либо от­ветственности за принимаемые решения и полную безответ­ственность по отношению к своим подчиненным.

Последующие несколько часов были посвящены тому, что­бы своими руками обезглавить остатки соединений и частей. Их командиров в момент вечернего доклада об обстановке вызывали в штаб СОРа, размещавшийся на 35-й батарее. Там, если верить мемуарам Е. И. Жидилова, происходили сле­дующие позорные сцены:

«Внезапно получаю приказание явиться к дивизионному комиссару Кулакову. В бесконечных коридорах 35-й батареи, заполненных ожидающими эвакуации людьми, с трудом ра­зыскиваю члена Военного совета флота. Стою перед ним гряз­ный, запыленный, с забинтованной головой, с автоматом на груди. Николай Михайлович с грустной улыбкой оглядел меня.

— Ну, автоматчик, отстрелялся. Иди теперь на подводную лодку.

Не сразу доходит до меня смысл его слов. А когда понял, пытаюсь возразить:

— Не могу. Моя бригада еще воюет.

Кулаков хлопнул ладонью о стол:

— Мы с тобой люди военные. Приказ для нас — закон. Приказано тебе на подводную лодку — иди.

Он достает из ящика стола пачку печенья и сует мне в руку:

— Возьми на дорогу. Больше нечем угостить. Мы теперь ничего не имеем: ни продовольствия, ни воды, ни патронов. В диске твоего автомата еще есть патроны? Отдай какому-ни­будь бойцу. На лодке тебе оружие не понадобится».

Вот так: про «приказ — закон» рассуждал человек, который всего пару часов назад обсуждал приказ Ставки об организа­ции эвакуации и обороны.

С наступлением ночи началось бегство. Октябрьский эва­куировался воздухом. По воспоминаниям очевидцев, когда Октябрьский и Кулаков подходили к «Дугласу», их узнали. Ско­пившиеся на аэродроме раненые зашумели, началась беспо­рядочная стрельба в воздух. Неизвестно, чем дальше могла обернуться ситуация, если бы не комиссар 3-й ОАГ Б. Е. Ми­хайлов. Он сумел объяснить всем присутствующим, что ко­мандующий убывает с единственной целью — организовать с Кавказа эвакуацию защитников Севастополя. Этими же рей­сами эвакуировалось и командование 3-й ОАГ. Вскоре самолет взлетел, а Михайлов так и остался на аэродроме. По воспо­минаниям Ракова, ему хотелось избежать повторения ситуа­ции 1941 г., когда он был необоснованно обвинен в трусости только на том основании, что прибыл с личным докладом об обстановке в тыловой штаб. Комиссар так и остался на Херсо­несе, предпочтя смерть в бою позорному бегству.

Еще драматичней развивались события в бухтах Херсо­несского полуострова, куда с Кавказа перелетело несколько летающих лодок. В. И. Раков вспоминал:

«Посадка на гидросамолеты была сопряжена с большими трудностями. Люди набивались в катер, и он, почти черпая бортами воду, переваливаясь на волне до предельного крена, вез их.

Некоторые пассажиры, не дождавшись полной остановки катера, начинали прыгать с него на самолет.

— Не прыгайте! Проломите крыло! — кричали летчики.

К счастью, повреждений ни один самолет не получил. Не­сколько человек упало с катера в воду, но их удалось выта­щить. Другие добирались к самолету вплавь, не надеясь на катер.

Вначале это были просто нетерпеливые. Потом село на воду разом три самолета, а катеров было всего два. Так же обстояло дело и в соседней Камышовой бухте. Тогда многие, перестав уповать на катер, поплыли сами.

Но если с берега казалось, что самолеты совсем близко, то в действительности это было не так. Бросившись в воду в одежде, измученные люди тонули. Некоторые поворачивали обратно, но не все смогли добраться до берега».

Около 3 часов ночи 1 июля на подводных лодках «Щ-209» и «Л-23» Херсонес покинули штаб и Военный совет Приморской армии во главе с генералом Петровым.

Несколько позже, уже перед самим рассветом, на взлет пошли те самолеты 3-й ОАГ, которые удалось ввести в строй в течение дня — четыре Як-1, три И-16, по одному Ил-2, И-153, И-15бис и четыре У-26. На «иле» лейтенанта Мишина сразу обнаружились неполадки, и ему пришлось тут же приземлять­ся. Перелет остальной группы также не прошел без осложне­ний. Один из «яков» потерял ориентировку и совершил выну­жденную посадку в горах в районе города Гудауты, другой — из-за неполадок сел в море в районе Туапсе, но его пилот — летчик Осипко — спасся. Три У-26 также потеряли ориенти­ровку и своевременно на аэродром не прибыли, но впослед­ствии все они были найдены разбитыми на своей территории.

Гораздо более печальная участь постигла тех, кто остался на аэродроме Херсонесский маяк. До утра наземный состав 3-й ОАГ занимался уничтожением неисправных самолетов — их просто сбрасывали со скалистого обрыва. В этот момент часть из них была уничтожена артиллерийским огнем (три Як-1 и один И-153) и утренним штурмовым ударом «мессершмит­тов» (один УТ-16, три У-26 и один тренировочный УТ-2). Тем не менее на аэродроме все еще оставались три исправных УТ-16. Они входили в состав сводной эскадрильи 23-го шап, которую командование 3-й ОАГ решило оставить на аэродро­ме, чтобы продолжать ночные удары по войскам противника. Командовать эскадрильей остался сам командир полка капи­тан М. И. Ахапкин. Не исключено, что оставшиеся машины со­вершили еще несколько вылетов в ночи на 1 и 2 июля, но их учет вести было уже некому. В связи с общим коллапсом судь­ба остатков эскадрильи и самого Ахапкина осталась неиз­вестной. Из свидетельств очевидцев и оперативной сводки ВВС ЧФ ясно только, что на рассвете 2 июля последний уце­левший УТ-16, пилотируемый сержантом Шапкариным, совер­шил попытку перелететь в Анапу. При этом Шапкарин перево­зил в самодельной кабине, прорубленной в гаргроте самоле­та, адъютанта эскадрильи Гривцова. То ли у самолета отказал старый мотор, то ли он не был рассчитан на такую нагрузку, но у побережья Кавказа «утенок» потерпел катастрофу… Судьба последней машины севастопольской авиагруппы оказалась печальной.

1 июля стал последним днем, когда самолеты люфтваффе принимали участие в массированных налетах против остатков войск СОРа. Даже несмотря на то, что лишенные командиров и боеприпасов советские подразделения утратили способ­ность оказывать организованное сопротивление, темп налетов не спадал. Всего же за пятидневный период финального штурма (28 июня — 2 июля) VIII авиакорпус произвел 4805 са­молето-вылетов, или по 961 самолето-вылету в сутки. В соз­давшихся условиях продолжение столь массированных уда­ров действительно не могло не отразиться на моральном духе уцелевших защитников. В своих мемуарах М. В. Авдеев приво­дит свидетельство медсестры 3-й ОАГ Такжейко:

«…Вера Такжейко познала все ужасы отступлений и радо­сти побед, прослужив в армии вплоть до 1946 года. Она оста­валась с ранеными в огненном Севастополе даже тогда, ко­гда с Херсонесского маяка взлетел последний советский са­молет. Вот что она позднее написала мне об этих днях:

«30 июня 1942 г. улетела вся последняя авиация с Херсо­несского маяка. В Севастополь вошли немцы. Все советские части отступили к нашему маяку. Бомбили нас страшно с 5 утра до 21 часа. Бомбы сыпались разных калибров. Вверх жутко бы­ло поднять глаза — сплошные самолеты. Кроме того, фашист бил еще из тяжелой мортиры, которая стояла в Бахчисарае. Это был кромешный ад. Я никогда позже за всю войну не видела так много убитых и раненых. Их некуда было девать. Перевя­зочного материала не было, рвали простыни и перевязывали.

Трудно описать весь ужас, пережитый в последние дни обороны Севастополя. Очень больно было смотреть на раненых, которые просили пить, есть, а у нас ничего не было. Колодцы и склады с продовольствием разбомбили. Армия без питания, во­ды, но самое главное, не было патронов, нечем было стрелять.

Уходила я из Севастополя 4 июля вплавь, т. е. в 2 часа ночи ушла в море, а подобрал меня в пятом часу утра катер-охот­ник. Я очень тогда перемерзла и тяжело заболела. Катера эти были посланы за армией для отступления. Подойти к берегу они не могли, берег сильно обстреливался. И вот, кто мог плавать, тот и плыл к кате­рам, экипажи которых спаса­ли людей и поднимали на борт».

Нет ничего удивительного в том, что в такой ситуации немецкие войска продолжи­ли занимать бывшие укреп­ления и развалины Севасто­поля, встречая на своем пути лишь отдельные очаги со­противления. В 13.15 по бер­линскому времени над го­родскими руинами был под­нят флаг со свастикой. К исходу дня немцы заняли бухты Стрелецкая, Омега, но перед позициями 35-й бата­реи их продвижение затор­мозилось.

Тем временем Черномор­ский флот по приказу Буден­ного пытался произвести обещанную эвакуацию. С этой це­лью в течение первой половины 1 июля из Новороссийска вы­шли тральщики «Т-404», «Т-410», «Т-411», «Т-412» и десять сторожевых катеров. Переход занял у них весь день, и только вечером корабли прибыли к мысу Херсонес. При этом «Т-404» и «Т-412», шедшие совместно, попали под удар группы бом­бардировщиков. На «Т-404» близкими разрывами оказался заклинен руль, и он начал описывать циркуляции. Осколки пробили магистраль водяного охлаждения правого дизеля и повредили пожарный насос. Устранить повреждения удалось только к 21 часу. Прибыв уже после наступления темноты к мысу Херсонес, с тральщиков заметили, что навигационное оборудование фарватеров частью снято, а частью уничтоже­но. Опасаясь оказаться на своем же минном поле, командиры тральщиков отказались от продолжения прорыва и повернули в Новороссийск. Утром на обратном пути они спасли 33 чело­века с тонущей летающей лодки ГСТ (экипаж и 26 человек 12-й авиабазы), которая вылетела от мыса Херсонес накануне вечером. Остальные два тральщика и катера, несмотря на не­однократные налеты небольших групп «юнкерсов», поврежде­ния и потери в экипажах, к позднему вечеру прорвались к при­чалам 35-й батареи. В отражении воздушных ударов прини­мали участие несколько пар ДБ-3 и Пе-2 ВВС ЧФ с Кавказа. Так, одна из пар «ильюшиных» пулеметным огнем и стрельбой реактивными снарядами смогла сорвать атаку нескольких «юнкерсов», но от ответного огня потеряла машину лейтенан­та Журлова.

В течение дня начальник штаба ЧФ Елисеев продолжал поддерживать с генералом Новиковым связь. В 14.10 он за­просил: «Донести: можете ли принять «Дугласы»?», на что по­лучил утвердительный ответ. Затем в 20.10 и в 20.45 от Нови­кова поступило еще две телеграммы, где говорилось об ак­тивности противника и о том, что обстановка продолжает ухудшаться. Тем не менее последняя заканчивалась фраза­ми: «Начсостава 2000 человек [в] готовности [к] транспорти­ровке. 35-я батарея действует». Несмотря на это, Елисеев от­ветил: «По приказанию командующего ЧФ «Дугласы» и мор­ская авиация присланы не будут. Людей сажать на БТЩ, СКА и ПЛ. Больше средств не будет, эвакуацию на этом заканчи­вать». Почему Октябрьский так жестоко обошелся с теми, кто своей героической борьбой неоднократно доказывал высокое воинское мастерство и морально-психологические качества? Берег корабли и самолеты, которых после нескольких меся­цев попыток снабжать Севастополь оставалось не так уж и много? Или, может, хотел, чтобы в живых осталось как можно меньше свидетелей его позора?

Так или иначе, получив эту телеграмму, в ночь на 2 июля Новиков и личный состав его штаба перешли на сторожевые катера. Сам генерал шел на катере «СКА-0112». Утром он и шедший рядом «СКА-0124» были перехвачены четырьмя не­мецкими торпедными катерами. В последовавшем бою «СКА-­0124» затонул, а «СКА-0112» получил тяжелые повреждения и был взят немцами на абордаж. В плен попал 31 советский во­еннослужащий, включая генерала Новикова, комиссара 109-й дивизии А. Д. Хацкевича, бывшего командира крейсера «Чер­вона Украина» И. А. Зарубу и еще нескольких старших офице­ров. Новиков и Хацкевич погибли в плену, так что полные дан­ные о последних сутках организованной обороны СОРа отсут­ствуют. Помимо «СКА-0112» и «СКА-0124» утром 2 июля советская сторона потеряла сторожевой катер «СКА-021», ко­торый был тяжело поврежден на рассвете немецкой авиацией и затонул около полудня, но уже после того, как находившие­ся на нем люди перешли на борт «СКА-023» и «СКА-053».

Хотя сопротивление на мысе Херсонес все еще продолжа­лось, Манштейн по вполне понятным причинам поспешил до­ложить в ставку фюрера о взятии Севастополя. 1 июля вече­ром из сообщения немецкого радио он узнал, что ему присво­ен чин генерал-фельдмаршала. По плану после ликвидации остатков советских войск на Херсонесе соединениям 11–й ар­мии предоставлялось некоторое время на приведение себя в порядок, но летчикам VIII авиакорпуса отдых и не снился. Большей части остававшихся авиагрупп предстояло в бли­жайшие дни перебазироваться в район Харькова, а это значи­ло, что немцы добровольно отказывались от завоеванного с таким трудом господства в воздухе над Черным морем. В рас­поряжении фон Вильдта, который вернулся к исполнению должности «Fliegerfuhrer Sud», оставались только три ударные группы — ветераны боев над Черным морем III/LG1 (до 12 ию­ля), II/KG26 и I/KG100. Решить все поставленные на после­дующий период задачи было бы затруднительно, и фон Вильдт не удержался от соблазна оставить у Черноморского флота «добрую память» о VIII авиакорпусе в виде массирован­ного удара по кавказским портам. В качестве официального предлога для организации налетов служили стремления со­рвать возможную десантную операцию русских в Крым и эва­куацию войск СОРа.

Между 09.20 и 11.35 2 июля 78 двухмоторных и 40 одномо­торных бомбардировщиков в сопровождении примерно трех десятков «мессершмиттов» с некоторыми интервалами по времени атаковали порты Новороссийск, Анапа, Тамань, Тем­рюк, Ахтари и Ейск, а также анапский аэродром перехватчи­ков. Несмотря на то что немецкая авиация крупными силами проявляла активность у наших берегов на протяжении двух часов, а в районе Анапы имелась радиолокационная установ­ка «РУС-2», налеты на все пункты оказались совершенно вне­запными и сопровождались необычайно тяжелыми потерями. В Анапе немцы потопили транспорт «Эльборус» (970 брт), торпедный катер и шхуну «Днестр», в Темрюке — канонерскую лодку № 4, а в Таманском заливе — торпедный катер № 112. Самые же чувствительные потери были понесены в Новорос­сийске. Там погибли тяжело поврежденный 27 июня лидер «Ташкент», эсминец «Бдительный», транспорт «Украина» (4727 брт) и спасательный буксир «Черномор». Множество ко­раблей и судов получили повреждения. Несмотря на то что немецким пикирующим бомбардировщикам все-таки не уда­лось разбомбить аэродром в Анапе, действия советских пе­рехватчиков оказались на редкость неудачными. Они не толь­ко не смогли сорвать налет на Новороссийск, поскольку при­были туда с большим опозданием, но и сами потеряли два «яка», «миг» и «лагг», сбитых «мессершмиттами» из II/JG77. Немцам налет обошелся в один Ju-88 KG76, уничтоженный зенитками над Новороссийском, и один Bf-109, подбитый ог­нем с земли над Анапой. Летчик с последнего был спасен по­сле посадки в море летающей лодкой. Столь тяжелые потери ЧФ объяснили «преступно-халатным отношением к своим обязанностям» со стороны командира Новороссийского ба­зового района ПВО полковника Гусева, который в момент подлета самолетов спал (перед этим не спал несколько дней), а его подчиненные запоздали с объявлением воздушной тре­воги, поскольку приняли прибывающие самолеты за свои. По приказу Октябрьского Гусев был предан суду военного трибу­нала и приговорен к расстрелу.

Вернемся к событиям на Херсонесе. В последующие не­сколько дней организованного сопротивления там уже не бы­ло. Тем не менее отдельные группы бойцов, собравшиеся во­круг уцелевших командиров, предпринимали попытки про­рваться в горы. В одной из таких попыток 3 июля погиб комиссар 3-й ОАГ Б. Е. Михайлов. Остальные же солдаты ско­пились под скалами у самого уреза воды и ждали, что за ними придут корабли и катера. Катера действительно показыва­лись почти каждую ночь, но из-за высокого наката и непрекра­щающегося артиллерийского обстрела не могли подойти к берегу вплотную. В последний раз принять людей с берега удалось в ночь на 3 июля, подобрать с обездвиженных плав­средств — вечером 4-го. Некоторое количество защитников смогло самостоятельно уплыть на Кавказ на подручных плав­средствах. Всего же в период с 1 по 10 июля морским путем из Севастополя спаслось 1726 человек. Спасенные по своим линиям докладывали о ситуации в верхние инстанции. Во вто­рой половине 4 июля маршал Буденный получил шифровку из Генерального штаба за подписью начальника оперативного управления генерала Н. Ф. Ватутина:

«На побережье СОРа есть еще много отдельных групп бойцов и командиров, продолжающих оказывать сопротивле­ние врагу. Необходимо принять все меры для их эвакуации, послав для этой цели мелкие суда и морские самолеты.

Мотивировка моряков и летчиков невозможности подхода к берегу из-за волны неверная, можно подобрать людей, не под­ходя к берегу, а принять их на борт в 500—1000 м от берега.

Прошу приказать не прекращать эвакуацию, а сделать все возможное для вывоза героев Севастополя».

Буденный немедленно «спустил» шифровку Октябрьскому, который отреагировал на нее довольно нервно:

«Москва, Генштаб. Ватутину, Буденному, Исакову, Алафузову.

Операции по съемке и вывозу отдельных групп начсоста­ва, бойцов СОРа не прекращались и не прекращаются, хотя это связано с очень большими трудностями и потерями кора­бельного состава.

Подводные лодки прорваться в Севастополь не могут. Все фарватеры противник закрыл своими катерами. О трех под­лодках еще не получены сведения, где они, хотя все сроки их возвращения прошли (все находившиеся в тот момент у Се­вастополя подводные лодки позднее вернулись в свои ба­зы. — М. М.). Вернувшиеся лодки весь путь преследовались авиацией, катерами-охотниками, на каждую лодку сброшены сотни бомб.

Еще не вернулись два катера МО. Сегодня послал еще шесть катеров МО, которые вернулись. Каждый доставил больше сотни человек. Буду продолжать операции. Докладываю, что сопротивление врагу оказывается нор­мально».

Тем не менее именно в эти сутки оставшиеся без боепри­пасов, продовольствия и воды защитники Севастополя нача­ли массово сдаваться в плен. По данным Манштейна, только 4 июля на полуострове Херсонес немцы пленили около 30 ты­сяч человек. Общее же количество пленных за период штур­ма, по немецким подсчетам, составило 97 тысяч человек. Вне всякого сомнения, оно было сильно завышено, поскольку немцы включили в число пленных и все гражданское населе­ние, которое укрывалось под скалами вместе с войсками. Об­щее же количество пленных и пропавших без вести, включая тех, кто погиб в боях в дни после окончания организованного сопротивления, составило около 79,5 тысячи. В число про­павших без вести вошло несколько сотен военнослужащих 3-й ОАГ, в первую очередь наземного персонала 12 и 20-й авиабаз.

Логической же точкой в борьбе советской авиации в небе Севастополя можно считать налет на дворец в Ливадии, где вечером 5 июля Манштейн решил провести торжественный прием по случаю окончания крымской кампании. На меро­приятие были приглашены все командиры вплоть до баталь­онного звена, а также все кавалеры Рыцарского креста и Не­мецкого креста в золоте. Тайну встречи при столь большом скоплении народа сохранить не удалось. Между 17.54 и 18.06 семь ДБ-3 и пять Пе-2 ВВС ЧФ сбросили на бывший царский дворец четыре ФАБ-1000, 32 ФАБ-100, 75 осколочных и 33 за­жигательные бомбы. Летчики донесли, что они наблюдали «одно прямое попадание ФАБ-1000 по дворцу, здание разру­шено». К счастью, они ошиблись — все бомбы упали мимо, иначе негде было бы главам союзных держав проводить кон­ференцию в феврале победного 1945 года. Летом 1942 г об этом, конечно же, никто не думал, хотя вера в неизбежность пораже­ния нацизма не покидала советских людей даже в этот, один из самых тяжелых моментов Великой Отечественной войны.

* * *

Горько признать, но 250-дневная оборона Севастополя, давшая немало примеров подлинного и массового героизма, закончилась поражением. Увы, оно оказалось не единствен­ным, которые пришлось потерпеть советской стороне весной, летом и осенью 1942 г. Были и более масштабные по площади утраченной территории, и более многочисленные по людским потерям. Именно поэтому в общей истории Великой Отечест­венной войны обороне Севастополя уделяется относительно немного внимания. Возможно, отчасти тому виной и позорное бегство командования СОРа, и бессилие, проявленное при попытках спасти основную часть защитников от немецкого плена. Заметно отличается от отечественной немецкая оцен­ка событий — в их истории войны Севастополь именуется не иначе чем сильнейшей крепостью в мире, а ее взятие — круп­ным военным успехом. В результате сложилась парадоксаль­ная ситуация, когда «героическому Севастополю» в Совет­ском Союзе не было посвящено ни одного художественного фильма или художественной книги. Сейчас, когда многие за­нялись идеализацией истории дореволюционной России, го­раздо чаще доводится слышать об обороне города в 1854—1855 гг., чем о гораздо более близких событиях 1941—1942 гг. Удивительно сознавать это, особенно если учесть, что назва­ние города уже который год не выходит из употребления средств массовой информации, величающих его не иначе как «город славы русских моряков». Мы лишь в меру своих сил попытались показать вклад летчиков, поскольку о них извест­но еще меньше.

На самом деле итоги воздушной борьбы в небе Севасто­поля впечатляют. И дело здесь совершенно не в том, что в Се­вастополе имелось много самолетов, которые сбили множе­ство самолетов противника или нанесли ему гигантские поте­ри на земле. Дело в том, что эти самолеты, как говорится, оказались в нужное время в нужном месте. Летом 1941 года летавшая из-под Севастополя советская авиация вызвала весьма болезненную реакцию немецкого командования, опа­савшегося за судьбу немецких нефтепромыслов. Это заста­вило немцев всерьез задуматься над скорейшей оккупацией всего Крыма и выделить для действий на этом театре цели­ком 11–ю армию под командованием одного из способнейших полководцев Третьего рейха. Началось сражение за Перекоп. В ходе него наша авиация развила такую кипучую деятель­ность, что заставила немцев развернуть против нее группи­ровку, составлявшую примерно четверть от всех сил люф­тваффе, задействованных на Восточном фронте. В итоге нем­цам удалось сломить сопротивление советских войск, но ценой отсутствия их воздушных эскадр под Москвой, где тем временем вермахт наносил свой главный удар. Чуть ослабела воздушная поддержка, и уже 11–я армия оказалась не в силах решить поставленных перед ней задач в ходе первого и вто­рого штурма Севастополя, в то время как советская авиация, особенно во время отражения второго штурма, действовала достаточно эффективно. Главная база ЧФ осталась в наших руках, что имело для противника весьма неприятные резуль­таты. Опираясь на Севастополь, Черноморский флот высадил ряд десантов в Крыму, что позволило освободить Керченский полуостров и создать предпосылки для освобождения всего Крыма. Увы, по целому ряду причин эти замыслы осуществить не удалось. Тем не менее для ликвидации советских анклавов в Крыму немцам пришлось опять создать мощный ударный кулак, в первую очередь за счет люфтваффе. То, что защитни­кам Севастополя в течение месяца летнего времени с пре­красной летной погодой удавалось оттягивать на себя VIII авиакорпус, дорогого стоило.

Здесь мы неизбежно подходим к вопросу о возможности удержания Севастополя в ходе третьего штурма. С точки зре­ния автора, она имелась, при условии что командование СО­Ра и ЧФ своевременно и четко спланировали бы снабжение осажденной базы, раньше добились бы от Ставки выделения военно-транспортной авиации. По ходу работы мы неодно­кратно подчеркивали, что основной причиной, благодаря ко­торой немцам удалось добиться своего значительного успе­ха, стала нехватка боеприпасов, в первую очередь к полевой и зенитной артиллерии. Последних не стало уже к концу первой декады июня. Это позволило немцам резко снизить высоту бомбометания и фактически на порядок поднять эффектив­ность своих авиаударов. Оказались выбомблены позиции зе­нитных и полевых батарей, береговой артиллерии, а затем очередь дошла и до переднего края. В бухте стали топиться все суда, оказавшиеся у причалов с наступлением рассвета. Боеприпасы к зенитным орудиям стали той критической точ­кой, через которую можно было бы спасти город. Ясно, что, сосредоточив еще большие силы, немцы могли бы им овла­деть и без интенсивной авиационной поддержки, но в том-то и дело, что для того, чтобы подтянуть эти наземные силы, им пришлось бы менять весь замысел летней кампании 1942 го­да, а наступление на Сталинград и Кавказ все-таки считалось важнее Севастополя. Если бы советской стороне удалось бы удерживать свои первоначальные позиции еще на протяже­нии недели — 10 дней, в ставке Гитлера скорей всего потеря­ли бы терпение и отобрали у Манштейна авиацию, точно так же как отобрали в сентябре 1941 года у фон Лееба танковые и авиационные соединения, штурмовавшие Ленинград. А без авиации успех штурма оказывался под большим вопросом. Соединения 11-й армии были действительно обескровле­ны — согласно записи Гальдера, по состоянию на 29 июня 1942 года она запросила 60 тысяч солдат и офицеров марше­вого пополнения. Все вышеизложенное позволяет говорить, что успех штурма не был предопределен заранее. И все же, даже несмотря на свой успех, немецкая победа явно давала повод сравнить ее с победами царя Пирра.

Чего стоила вермахту эта победа? Для штурма главной ба­зы ЧФ была собрана мощная группировка артиллерии, вклю­чавшая орудия самых крупных калибров, а в составе VIII авиа­корпуса действовал фактически каждый пятый немецкий са­молет, находившийся на Восточном фронте. Несмотря на такую высокую концентрацию сил, быстрого прорыва и побе­ды, на которые так рассчитывал Манштейн, не получилось. Штурм превратился в медленное прогрызание советских по­зиций. Оно сопровождалось совершенно колоссальным, ни с чем не сравнимым объемом расхода артиллерийских и авиа­ционных боеприпасов. За период подготовки и самого штур­ма (2 июня — 1 июля) VIII авиакорпус совершил 23 751 само­лето-вылет и сбросил на территорию СОРа 20 528,9 тонны бомб. Это было больше, чем с начала Второй мировой войны и до лета 1942 г. сбросила на Германию союзная авиация. Фактически на каждого выведенного из строя (убитого или раненого) советского солдата приходилась без малого одна тонна бомб! И это, не считая артиллерийских снарядов и па­тронов к стрелковому оружию.

Масштабы действий 3-й ОАГ оказались намного скромнее. За период штурма ее самолеты совершили вылетов в 7,5 раз меньше и сбросили в 65 раз меньше боевой нагрузки, чем противник. Причем примерно три четверти бомб было сбро­шено в ночное время, когда точность бомбометания оставля­ла желать много лучшего. Не преуспели севастопольские лет­чики и в попытке защитить собственное небо. Об этом гово­рят следующие цифры: за период штурма, в соответствии с отчетом, VIII авиакорпус по боевым причинам потерял 31 са­молет, причем, по немецким данным, ни один из них не был потерян в воздушном бою. Последнее, конечно же, явно не соответствует истине, хотя бы потому, что значительная часть потерь приходится на «пропавшие без вести» машины, кото­рые как раз таки в воздушных боях и сбивались. Почти за то же время (25 мая — 1 июля 1942 г.) 3-я ОАГ, по официальным данным, потеряла в схватках в воздухе 53 боевых самолета, в том числе 28 Як-1, 5 ЛаГГ-3, 6 И-16, 6 И-153, 5 Ил-2, 2 ДБ-3 и один Пе-2. Еще 16 пропали без вести.

В чем причина столь неудачного исхода борьбы в воздухе? Их несколько. Во-первых, немцы имели значительное числен­ное превосходство, и количество машин в трех истребитель­ных группах, задействованных в штурме города, фактически равнялось общей численности самолетов в 3-й ОАГ к началу сражения. Во всех тех боях, где мы понесли серьезные поте­ри, немцы имели значительное численное превосходство. Кроме того, советские истребители, как правило, были скова­ны сопровождением штурмовиков и уже поэтому были вынуж­дены уступать инициативу своему противнику.

Во-вторых, большинство немецких летчиков, добивавших­ся побед, относились к категории асов, причем многократных асов. Достаточно вспомнить Голлоба, Сетца, Уббена, Омерта, Фрейтага, Хакля, Райнерта, каждый из которых имел более 50 воздушных побед на своем счету. Самые именитые летчики ВВС ЧФ имели побед значительно меньше. К концу первого года войны между СССР и Германией самый большой счет был у Е. Рыжова (10 побед), за ним шли Алексеев и Калинин (по 8 побед) и Авдеев (7 побед). При этом следует иметь в ви­ду, что большинство своих успехов немецкие пилоты одержа­ли в боях с истребителями, а советские — в боях с бомбарди­ровщиками, поскольку немецкие истребители в небе Сева­стополя до мая 1942 г. практически не появлялись.

Третьей среди главных причин было превосходство нем­цев в качестве авиационной техники. Хотя Севастопольская авиагруппа была неплохо укомплектована новейшими «яка­ми», даже они сильно уступали «мессершмиттам» последних модификаций. В отчете 62-й истребительной авиабригады ВВС ЧФ за первый год войны говорилось: «Наши истребители на средних высотах уступают Me-109 в скоростях, и особенно в скоростях в вертикальной плоскости (значительно тяжелее Me-109), поэтому бой вести с Me-109 в вертикальной плоско­сти чрезвычайно тяжело и это ведет к излишним потерям. Благодаря чему бой почти во всех случаях производится в го­ризонтальной плоскости и приобретает характер оборонного боя — оборонного кольца, а не наступательного боя. В луч­шую сторону по своим летно-техническим качествам выделя­ется самолет Як-1, однако и он уступает Me-109ф. Самолет ЛаГГ-3 слишком тяжел и неспособен вести бой с истребите­лями противника. В целом преимущество в летно-техниче­ских качествах самолета-истребителя на стороне истребите­лей противника типа Me-109 и особенно Me-109ф». Коммен­тарии, как говорится, излишни.

С учетом всего вышесказанного не может не возникнуть вопрос о целесообразности пребывания 3-й ОАГ в Севасто­поле с того момента, как из-за больших потерь в воздушных боях советское командование было вынуждено отказаться от прикрытия порта и перейти к исключительно утренним и ве­черним вылетам.

Эффект от них был близким к нулю, в то время как потери главным образом в результате бомбардировок и обстрела аэ­родромов постоянно росли. Не следует забывать и того, что на свое снабжение авиагруппа забирала часть с таким трудом доставляемых средств. С нашей точки зрения, уже 13—15 июня командованию следовало передислоцировать остав­шиеся самолеты на Кавказ, чтобы избежать ненужных потерь, а на кораблях вместо авиационного боезапаса доставлять снаряды для зенитной артиллерии.

Вместе с тем не следует думать, что борьба советских лет­чиков и зенитчиков была изначально бессмысленной и беспо­лезной. Не следует забывать, что своим ожесточенным со­противлением севастопольцы на восемь дней отсрочили на­чало наступления по плану «Блау», сильно потрепали дивизии 11–й немецкой армии и нанесли определенные потери соеди­нениям VIII авиакорпуса. Кто знает, может, именно этих потра­ченных сил и просроченных дней немцам не хватило для того, чтобы вовремя взять Сталинград и захватить Кавказ? В любом случае 250-дневная оборона Севастополя является одним из самых славных событий Великой Отечественной войны, а со­ветские летчики вписали в ее историю немало героических страниц.

Таблица 3.13

ИЗМЕНЕНИЕ СОСТАВА 3-Й ОАГ В ПЕРИОД ТРЕТЬЕГО ШТУРМА СЕВАСТОПОЛЯ (25.5 – 1.7.1942)

Численность самолетов на 25.5	Перелетело с Кавказа 25.5 — 29.6	Потери 25.5 — 1.7	Улетели на Кавказ	Уничт. при эвак.
до 29.6.1942	29.6 — 1.7.
Як	15/6	47	43	2	11	6
МиГ	2/0	—	1	—	—	1
ЛаГГ	9	7	—	2	—
И-16	6/2	15	10	—	4	6
И-153	14/7	1	11	1	3	2
И-15	6/3	3	7	1	2	—
Ил-2	13/8	12	17	—	7	1
ДБ	7/4	4	6	5	—	—
Пе-2	9/7	1	6	4	—	—
СБ	3/2	3	3	3	—	—
МБР	13/8	—	7	6	—	—
УТ-16	8/6	—	6	—	1	1
У-26	7/5	7	7	—	4	3
Итого	103/58	102	131	22	34	20

Примечание: Кроме того, уничтожены в авиамастерских — 2 Як, 1 ЛаГГ, 4 И-16, 1 И-153.

Таблица не включает потери 247-го иап ВВС РККА (не менее 4 Як-1 до того, как остатки части были влиты в состав 45-го иап ВВС РККА).

Таблица 3.14

ЧИСЛО САМОЛЕТО-ВЫЛЕТОВ 3-Й ОАГ В ПЕРИОД ОТРАЖЕНИЯ ТРЕТЬЕГО ШТУРМА СЕВАСТОПОЛЯ (25.5 — 1.7.1942).

ИА	ША	БА	НБА	Всего
Прикрытие ГБ	561	—	—	—	561
Прикрытие войск	30	—	—	—	30
Прикрытие кораблей	—	—	44	—	44
Сопровождение ударных самолетов	348	—	—	348
Удары по аэродромам	4	12	42	—	58
Удары по войскам	154	313	167	840	1474
Удары по кораблям и портам	—	—	9	—	9
Воздушная разведка	88	—	27	—	115
Прочие	4	—	10	71	85
Итого	1189	325	299	911	2724

Таблица 3.15

САМОЛЕТО-ВЫЛЕТЫ 3-Й ОАГ В ИЮНЕ 1942 г. ПО ДНЯМ И ЗАДАЧАМ

Дата	Ночные БУ и ШУ	Дневные ШУ	ВР	Прикр. ГБ и ЛФ	Сопр.	Прикр. TP	Спец.	Всего
1.6	22	5	40	—	16	5	88
2.6	?	7	?	7	5	7	70
3.6	17	6	13	27	35	4	—	102
4.6	40	9	10	50	—	—	—
5.6	30	7	4	39	—	—	—	90
6.6	16	6	3	62	—	—	—	91
7.6	20	18	?	?	36	7	?	80
8.6	22	21	—	38	47	—	—	128
9.6	33	30	—	13	68	—	—	144
10.6	58	11	3	—	17	—	—	89
11.6	76	52	2	—	24	—	4	158
12.6	80	36	2	?	42	3	?	189
13.6	82	22	?	33	?	?	145
14.6	57	8	?	—	15	7	?	86
15.6	86	—	—	—	—	—	—	86
16.6	37	16	?	17+?	9	?	?	176
17.6	92	19	—	10	15	—	—	136
18.6	53	11	?	?	11	?	?	более 75
19.6	60	19	?	?	15	7	7	более 95
20.6	51	12	1	—	8	—	2	74
21.6	47	38	—	—	26	—	—	111
22.6	52	22	?	—	6	—	7	96
23.6	16	19	?	—	?	—	?	53
24.6	16	14	?	—	9	—	7	более 40
25.6	52	7	2	2	—	—	2	65
26.6	31	11	4	4	—	5	2	57
27.6	25	6	—	3	—	—	3	37
28.6	36	11	?	—	—	—	—	47
29.6	21	7	?	—	11	—	?	50
30.6	22	—	—	—	—	—	3	25

Таблица 3.16

УСПЕХИ ЛЕТЧИКОВ 3-Й ОАГ В ВОЗДУШНЫХ БОЯХ (25.5. – 14.7.1942)

Тип самолета	6-й гиап	9-й иап	3-й иап	45-й иап	247-й иап	В группе	Проч.	Всего
Сбито	Ju-88	2	4	—	1	1	5	1	14
He-111	1	—	—	—	1	—	—	2
Ju-87	—	—	1	1	—	—	—	2
Hs-126	1	—	—	1	—	—	—	2
Bf-110	—	—	—	—	—	—	—
Bf-109	13	10	1	4	—	8	4	40
Всего	17	14	2	7	2	13	5	40
Подбито	Ju-88	12	7	3	2	1	7	—	32
He-111	—	1	—	3	—	—	2	6
Ju-87	—	—	—	—	—	—	—	—
Hs-126	—	—	—	—	—	—
Bf-110	1	—	1	—	—	—	2
Bf-109	16	3	5	—	4	2	30
Всего	29	11	3	11	1	11	4	70

Таблица 3.17

ПОТЕРИ 3-Й ОАГ В ПЕРИОД ТРЕТЬЕГО ШТУРМА (25.5 — 1.7.1942)

Тип самолета	Часть	ВБ	ЗА	П/б/в	Пр-ком на аэр.	Разбиты при взле­тах и по­садках	Разбиты при др. обст-вах	Списаны из-за повр.	Всего
Як-1	6-й гиап	5	—	—	1	1	—	7
9-й иап	10	—	—	2	1	—	1	14
45-й иап	8	—	2	2	2	—	—	14
62-й иап	5	—	2	1	—	—	8
Всего	28	4	5	4	1	1	43
ЛаГГ-3	9-й иап	5	—	—	—	2	—	—	7
МиГ-3	6-й гиап	—	—	—	1	—	—	—	1
И-16	6-й гиап	6	—	—	1	2	—	—	9
3-й иап	—	—	—	1	—	1
Всего	6	—	—	1	3	—	—	10
И-153	6-й гиап	5	—	1	1	—	—	—	7
3-й иап	1	1	—	1	—	1	—	4
Всего	6	1	1	2	—	1	—	11
И-15бис	3-й иап	—	—	4	1	1	1	7
Ил-2	18-й шап	5	2	6	—	3	1	—	17
Пе-2	БАГ	1	—	—	4	1	—	—	6
СБ	БАГ	—	—	—	2	1	—	—	3
ДБ-3	БАГ	2	—	1	3	—	—	—	6
МБР-2	116-й мрап	—	—	4	3	—	—	7
УТ-16	23-й шап	—	2	1	3	—	—	6
У-26	23-й шап	—	2	2	2	1	7
Всего	53	3	16	29	23	5	2	131

Примечание: Таблица не включает потери 247-го иап ВВС РККА (не менее 4 Як-1 до того, как остатки части были влиты в состав 45-го иап ВВС РККА).

Таблица 3.18

ОСНОВНЫЕ ИТОГИ ДЕЙСТВИЙ АВИАЦИИ ПРОТИВОБОРСТВУЮЩИХ СТОРОН ПО НАЗЕМНЫМ ЦЕЛЯМ В ХОДЕ ОТРАЖЕНИЯ ТРЕТЬЕГО ШТУРМА СЕВАСТОПОЛЯ

3-я ОАГ (25.5 — 22.6.1942 )	VIII авиационный корпус (2.6 — 1.7.1942)
Сброшено боевой нагрузки, т	316,5	20 528,9
Уничтожено и выведено из строя:
человек	660	?
танков	44	10
бронемашин	3	?
автомашин	303	6110
орудий полевой артиллерии	5 + 2 зенитных	38
минометов	53	?
малокалиберных зенитных орудий и пуле­метов	100	?
подавлено батарей	13 (минометных)	48 (артиллерийских)
бункеров	—	20
казарм и цехов	—	28
складов боеприпасов	—	11
нефтехранилищ	—	10
наблюдательный пункт	—	1
мост	—	1

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ИСТОРИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ, ИСПОЛЬЗОВАННЫХ АВТОРОМ ПРИ ПОДГОТОВКЕ РАБОТЫ