Вряд ли вы меня поймете
В ваши восемнадцать лет,
Я собьюсь на повороте
И один уйду в буфет.
Танца вечная погоня
Удивительно легка.
И лежит в моей ладони
Незнакомая рука.
Стихотворение напечатали во фронтовой газете, но песней оно пока не стало, хотя, как говорится, на душу легло. По завершении сталинградского окружения Долматовский вновь встретился с композитором Марком Фрадкиным, ансамбль которого выступал здесь же, под Сталинградом, и рассказал о замысле новой песни. Мелодия появилась быстро, но не ложилась на слова «Танцев до утра». Нужно было думать о новом варианте, а тут случилась великая радость – армия Паулюса капитулировала. На фронте огромной протяженности наступила непривычная тишина. На второй день затишья Фрадкина и Долматовского вызвали в штаб к самому Рокоссовскому. Фронт праздновал победу – величайшую победу, и участие в праздничном застолье известного поэта и молодого, но уже заявившего о себе композитора было вполне уместно. Фрадкин на своем аккордеоне исполнил их совместную, уже ставшую тогда легендарной «Песню о Днепре», а затем – практически неизвестную и так и не переданную на радио песню танкистов «Рано на свитанке шли деревней танки», которая, по мнению Долматовского, не получилась и была им забыта. Каково же было его изумление, когда много лет спустя, обратившись к ветеранам с призывом присылать ему их любимые фронтовые песни, он получил несколько писем, где их «Танки» назывались «Марш Уральского танкового корпуса». Оказывается, песня жила своей пусть не всесоюзной, но корпусной жизнью.
Но вернемся к песне о танцах. На праздничном застолье Долматовский поделился задумкой с начальником политотдела фронта Сергем Галаджевым, крестником песни «Ой, Днепро, Днепро». Тот заметил, что может получиться что-то вроде офицерского вальса.
В ту пору, буквально на днях, были введены погоны. Кроме того, официально было восстановлено такое понятие, как «офицер». Оно еще только проникало в обиход и завоевывало право на существование в позитивном, а не, как это было в течение двадцати предшествующих лет, негативном смысле.
Уже на следующий день части фронта были подняты для передислокации, но Долматовский с Фрадкиным загорелись настолько, что приступили к созданию песни немедленно, прямо в поезде. Быстро родились первые строки:
Ночь коротка,
Спят облака,
И лежит у меня на погоне
Незнакомая ваша рука.
После тревог
Спит городок,
Я услышал мелодию вальса
И сюда заглянул на часок.
На всех станциях и полустанках Фрадкин исполнял новую песню, а когда эшелон наконец достиг пункта выгрузки – города Ельца, – то Долматовский с удивлением услышал, что песню уже поют. Оказалось, что она обогнала своих создателей.
В годы войны «Офицерский вальс» был чрезвычайно популярен, но впоследствии ее «офицерский» статус был сознательно понижен. Долматовский считал, что тем самым песня обретет больший круг друзей, но существует версия, что название не понравилось самому Сталину, который якобы даже заявил: «Офицер должен воевать, а не танцевать».
Как результат была изменена ключевая строчка. Вместо
«И лежит у меня на погоне …»
появилась новая:
«И лежит у меня на ладони …»
Думаю, что это была ошибка. Правдивая в офицерском толковании, она довольно надумана для рядового и сержантского состава, для которого участие в танцах до утра – это, говоря военным языком, «самоволка» или дезертирство. Тут поэт сделал промашку, что, впрочем, и неудивительно, так как в данном случае капитан Долматовский писал о том, чего не знал.
И вторая причина, которая заставляет сожалеть о переделке, – это то, что «Офицерский вальс» была первой в нашей истории песней о советских офицерах, но Долматовский сам отказался от приоритета. С новым названием «Случайный вальс» интерес к песне заметно упал, а после появления термина «случайные половые связи» и вовсе получилась некоторая двусмысленность, и о песне стали забывать. Может быть, по этой причине ее перестали вставлять в песенники о Великой Отечественной войне. «Случайный вальс» – не «Офицерский».
Жаль, что песню переделали. Я хорошо помню, как отец и его друзья, в недавнем прошлом все фронтовые летчики, каждый – обладатель нескольких боевых наград, в минуты лирического настроения пели «Офицерский вальс» и при этом вспоминали о чем-то своем, о чем, может быть, нам, их детям, а тем более женам, и рассказывать-то не надо.
Ночь коротка,
Спят облака,
И лежит у меня на погоне
Незнакомая ваша рука.
После тревог
Спит городок,
Я услышал мелодию вальса
И сюда заглянул на часок.
Пусть я с вами совсем не знаком
И далеко отсюда мой дом,
Но как будто бы снова
Возле дома родного
В этом зале большом
Мы танцуем вдвоем,
Так скажите хоть слово,
Сам не знаю о чем.
Будем кружить,
Будем дружить.
Я совсем танцевать разучился
И прошу вас меня извинить.
В наступлении
В ходе войны наконец пришло понимание того, что управление военно-воздушными силами оставляет желать много лучшего. На самом первом этапе войны авиационные дивизии подчинялись общевойсковым армиям, что приводило не только к неграмотному использованию авиации, но и полному непониманию ее роли и специфики.
Читая воспоминания авиаторов о том периоде, сплошь и рядом встречаешь упоминание о том, что тяжелые бомбардировщики посылали на штурмовку, истребителей пытались использовать как бомбардировщиков, а то, что бомбардировщики летали на задания без истребительного прикрытия, – это сплошь и рядом. Распыление имеющихся сил было повсеместным, и хотя количественно авиации у нас всегда было больше, чем у противника, но использовалась она крайне нерационально.
Несмотря на то что авиационные дивизии подчинялись армейскому руководству, они фактически не имели с ними устойчивой связи. Отсутствие или игнорирование радиосвязи делало управление авиацией крайне неэффективным.
К тому же кадры авиационных частей нередко использовались не по прямому назначению. Друг моего отца Иван Васильевич Бойченко в 1942 году был начальником штаба истребительного полка. Кто-то из армейских генералов приказал из «безлошадных» летчиков, авиатехников, мотористов, оружейников сформировать стрелковую роту, которую под командованием Бойченко послали на штурм какой-то высоты.
Тогда Ивану Васильевичу довелось единственный раз в жизни участвовать в штыковой атаке. Он помнит только ее начало и конец. Он на высоте, у него в руках откуда-то взявшаяся винтовка. Штык в крови. Восемьдесят процентов пришедших с ним авиаторов-пехотинцев погибли. А ведь на подготовку авиационных специалистов нужны годы. Армейское командование такие проблемы не волновали, они решали свои сиюминутные задачи.
Реорганизация была косвенным признанием неэффективности прежней организационной структуры ВВС. Создание воздушных армий началось в марте 1942 года и завершилось к началу 1943 года. Думается, что это было абсолютно правильное решение. Воздушная армия стала хорошо сбалансированным объединением: в ее состав входили истребительный авиакорпус, штурмовой, бомбардировочный. Как правило, за каждым фронтом закреплялась одна воздушная армия, но порой их могло быть и две. Так, в марте – апреле 1944 года освобождавшие Крым войска прикрывали две воздушные армии – 8-я и 16-я.
17-я воздушная армия оказалась последней из сформированных в годы войны. Своим созданием она обязана ситуации, сложившейся при окружении сталинградской группировки противника. Чтобы помешать деблокировке 6-й армии Паулюса, был создан Юго-Западный фронт под командованием генерала армии Н.Ф. Ватутина, в состав которого и была введена 17-я воздушная армия. Ее первым командующим стал С.А. Красовский, до этого командовавший 2-й воздушной армией. Как он вспоминал в своих мемуарах, «на новые площадки начали перебазироваться части 1-го смешанного корпуса генерала В.И. Шевченко, 221-й бомбардировочной дивизии полковника И.Д. Антошина, 282-й истребительной дивизии полковника В.Г. Рязанова. Затем прибыла 262-я ночная бомбардировочная дивизия Г.И. Белицкого. К началу нашего контрнаступления ВВС фронта насчитывали 538 самолетов. По тому времени это была внушительная сила».
Не удержусь от комментария. «Ночные бомбардировщики» – это эвфемизм, так как в действительности речь идет об устаревших самолетах У-2, которые относительно безопасно могли летать только ночью, так как днем они не имели никаких шансов выжить.
В начале декабря в состав 17-й воздушной армии прибывает 3-й смешанный авиационный корпус под командованием В.И. Аладинского. В составе корпуса была 202-я бомбардировочная авиационная дивизия под командованием С.И. Нечипоренко, в которую и входил 39-й ближний бомбардировочный авиаполк, которым в те дни командовал майор Морозов.
С марта 1943 года 17-ю воздушную армию уже возглавляет В.А. Судец, так как Красовский вновь возвращается во 2-ю воздушную. Как я понял, его вновь забрал к себе назначенный командующим Воронежским фронтом генерал армии Ватутин.
После завершения Сталинградской эпопеи подразделения 17-й воздушной армии почему-то не были награждены медалью «За оборону Сталинграда». Отец искренне и, по-моему, вполне логично считал, что их полк тоже принимал участие в этой битве, так как они работали исключительно по танковой армии Гота, которая стремилась на помощь Паулюсу, но искать логику в действиях наших властей – пустая затея.
Уже оформляя пенсию, отец был поражен тем, что работники финорганов не засчитали ему в качестве «фронтовых» почти весь 1942 год. В соответствии с официальными документами, в действующую армию 39-й ббап вновь был включен только 11 декабря 1942 года.
Начальству, как говорится, виднее, но 3 декабря 1942 года гибнет экипаж Горелихин Б.К., Кожухов И.А., Родионов Н.Т. Место гибели названо обобщенно – Воронежская область. 5 декабря погиб Афанасьев С.Д.