стила бы наша цензура. Но песня получилась прекрасной.
Мы летим, ковыляя во мгле,
Мы идем на последнем крыле,
Бак пробит, хвост горит,
И машина летит
На честном слове и на одном крыле.
Такого в наших песнях еще не бывало. Отдавая дань памяти мужеству американских и английских летчиков, все же следует напомнить, что для каждого из них существовал ценз – 20 боевых вылетов, после чего война для него заканчивалась и с боевыми наградами, в ореоле героя летчик, штурман, воздушный стрелок возвращался домой. К примеру, наш летчик авиации дальнего действия Александр Молодчий, выполнявший схожие задания, совершил 311 боевых вылетов. Все, конечно, познается в сравнении. Так, много или мало 20 боевых вылетов на бомбардировку Берлина, Дрездена или нефтяной кладовой Германии, тогдашней ее союзницы Румынии? В сравнении с нашим асом, дважды Героем Советского Союза Молодчим, наверное, мало, но если вспомнить, что в 1941 году к званию Героя Советского Союза представляли летчиков, совершивших девять боевых вылетов на Берлин, то цифра 20 маленькой не покажется. И к тому же, как рассказывал мне отец, в первые два года войны жизнь бомбардировщика на фронте исчислялась как раз девятью боевыми вылетами.
Песня «На крыле и молитве», или наш русский аналог «Мы летим, ковыляя во мгле», любима и поныне. Ее пели сотрудники послевоенного МУРа в телевизионном сериале «Место встречи изменить нельзя».
Европа
Первый заграничный аэродром в Румынии Кароль-1. Отцу запомнилась встреча с русскими староверами. После того как он попил воды из принесенной хозяином кружки и вернул ее со словами «спасибо», тот сразу же зашвырнул ее подальше, развернулся и ушел. Отец был поражен таким отношением.
В одном ресторанчике ему довелось слушать певца Петра Лещенко, исполнявшего свои знаменитые в те годы песни «Чубчик кучерявый», «Черные глаза».
Следующей страной стала Болгария. Сначала Добрич, затем Пловдив, София. Отец вновь первым садился на аэродромы и устанавливал связь. Как шутил он сам, действовал по принципу, изложенному еще Лениным: захватывал почту, телеграф.
В Болгарии отец чувствовал себя как рыба воде. Дело в том, что болгарский язык – это смесь славянских и тюркских языков. Поскольку отец свободно владел крымско-татарским языком, то довольно сносно общался с болгарами.
В Пловдиве, работая вместе с местными связистами, отец увидел в окно футбольное поле. Слово за слово он договорился о встрече между футбольной командой полка и работниками телеграфа. «Как будет называться советская команда?» Недолго думая отец ответил: «ВВС!»
Дальнейшие события развивались в совершенно непредсказуемом русле. По всему городу были расклеены афиши, анонсирующие приезд футбольной команды ВВС из Советского Союза. Когда в назначенный час отец и его товарищи пришли на стадион, то ахнули – он был переполнен, а играть им предстояло с пловдивской командой высшей лиги.
Уже через пять минут выяснилось, что произошло недоразумение: футболистов-любителей приняли за прославленную московскую команду. Играть против профессионалов было бессмысленно. Кто-то из болгар предложил, чтобы пять советских футболистов влились в болгарскую команду, а болгарские футболисты – в советскую. Таким образом и доиграли этот матч.
В Болгарии в эти дни шла революция. Кого-то арестовывали, возникали перестрелки, но на работе отца все это совершенно не сказывалось.
В Софии поступил приказ передать один из самолетов Пе-2 местным властям для установки его в центре города в качестве памятника. Как рассказывал Михаил Антонович Тревгода, выбор главного инженера полка майора Чугая пал на их самолет. Дело в том, что это была единственная оставшаяся в полку «воздушка», которая доставляла технической службе много хлопот. Поставили ли самолет в виде памятника, или дальше благих пожеланий дело не пошло, мне, к сожалению, выяснить не удалось [8].
Болгария запомнилась отцу несоответствием жестикуляции. Когда говорят «да», то головой машут из стороны в сторону, как у нас при отрицании, а когда говорят «нет», то кивают сверху вниз. Слово «спички», оказывается, было созвучно с каким-то неприличным ругательством.
После Болгарии, совершенно неожиданно для себя, авиаторы оказались в Югославии. Полк перелетел в Земун. Вновь началась напряженная работа по подготовке к новому наступлению. Все новички уже вошли в строй и успели сделать по 15–20 боевых вылетов на разведку и по 5—10 вылетов на прикрытие Пе-2 или «Дугласа». Наши войска захватили плацдармы на западном берегу Дуная. Полку было поручено вести разведку обороны противника против этих плацдармов с фотографированием, а также разведку его тыла.
Истребители в этот период вели визуальную разведку, а фотографирование выполняли Пе-2.
Пересеченная местность сильно затрудняла работу (районы Брчко, Осиек, Боя, Мохач и на запад к Загребу). Приходилось летать на высоте порядка 1200–1600 метров, что позволяло хорошо просматривать лесные дороги, населенные пункты в лощинах, леса, железную дорогу. Надо сказать, что противник постоянно применял маскировку. Во время появления наших самолетов движение прекращалось. Причем автомобили, танки, повозки, как правило, располагались под зеленью молодых деревьев с теневой стороны или съезжали в лесные массивы. В местах, где деревьев не было, они располагались в стороне от дороги в теневой части возвышенности или ложбинах. Маскировались матами из камыша, прутьями или маскировочным брезентом. В населенных пунктах располагались у домов, под навесами, въезжали в сараи или под деревья в садах. В осеннее время добавлялась маскировочная окраска техники под цвет местности.
Основная трудность ведения разведки в горных условиях заключалась в том, что в горах труднее ориентироваться. Выход находили в том, что велась только общая ориентировка. Требовалась очень серьезная предполетная подготовка. Особенно трудно было истребителям, которые выполняли функции и летчика, и штурмана, и стрелка-радиста. Из-за сложностей управления самолетом в горах практически не было возможности воспользоваться картой, поэтому район будущих полетов выучивали заранее.
У истребителей во время полета парой было следующее распределение обязанностей. Ведущий ведет непосредственно разведку. Ведомый отвечает за ведение общей ориентировки, первым обнаруживает истребители противника, информирует о появлении разрывов зенитных снарядов или трасс эрликонов, а также ведет разведку того, что происходит на железной дороге, если она есть.
И отец, и Михаил Тревгода неоднократно говорили мне, что более теплого приема, чем в Югославии, они не встречали нигде. Михаил Антонович был ошеломлен, когда в каком-то доме, где они остановились на ночлег, хозяйка поставила перед ним тазик и омыла его ноги – высшая степень уважения [8].
Я неоднократно слышал от отца, что «американские летчики – простые, хорошие ребята, а вот англичане – очень заносчивы, общаются через губу».
Долгое время я думал, что с американцами он общался в Полтаве, где те садились после полетов на Румынию. Недавно я получил письмо от сына ветерана полка, авиамеханика Николая Курукалова. Слово в слово он повторил мнение – уже своего отца – об американцах и англичанах. Из его письма я узнал, что с американцами и англичанами они, оказывается, встречались в Триесте, на территории Италии. Николай Курукалов рассказывал сыну, что ему довелось играть с американцами в карты – в очко, или, как написал мне Курукалов, в «двадцать одно». Забавно, что, совершенно не разбираясь в таких понятиях, как курс рубля и доллара, они играли из расчета 1:1. Один рубль против одного доллара. Трудно сказать почему, но победа была полностью на нашей стороне. Выигранную наволочку денег тут же пропили всей эскадрильей в ближайшем ресторанчике.
Несмотря на «дружбу» с американцами, в Югославии произошел первый нехороший инцидент.
7 ноября 1944 года войска 6-го гвардейского стрелкового корпуса двигались по дороге недалеко от Белграда. Вдруг появилась авиация. Поскольку было твердо известно, что немецкой авиации тут нет, на появление самолетов никак не отреагировали и продолжили движение. Вскоре поняли, что это американцы. Первоначально на земле даже подумали, что они намереваются прикрывать нашу колонну, но американцы приступили к бомбометанию. Растерянные солдаты и офицеры пытались махать флагами, белыми кусками материи, но бесполезно. Поскольку все происходило неподалеку от нашего аэродрома, то приняли решение поднять истребители. Во время взлета шестерка американцев атаковала наши истребители и одного даже сбила. Тем не менее наши самолеты уже были в воздухе и ринулись на бомбардировщиков. Всего за несколько минут боя сбили семь американских самолетов. Один американский летчик на парашюте приземлился прямо на шоссе, его быстренько доставили на аэродром, но из-за незнания языка никто не мог его допросить.
Вскоре выяснилось, что при налете погиб командир 6-го гвардейского корпуса генерал-лейтенант Котов, тело которого отправили в СССР. Наших погибших воинов похоронили в трех километрах северо-западнее города Ниша. По местному обычаю, три дня на захоронении горели огни [105].
Я нашел информацию о смерти Котова Григория Петровича, 1902 года рождения, генерал-лейтенанта. В донесении указывалось, что он погиб 7.11.44 в Югославии. Вместе с ним упоминались еще два офицера: гвардии майор Наумов Г.Н. и гвардии лейтенант Назаров А.М. Оба они погибли тоже 7.11.44 и похоронены в трех километрах северо-западнее Ниша (Югославия). Обстоятельства их гибели не указывались. Число погибших из рядового и сержантского состава мне установить не удалось.
Как рассказал Григорий Сергеевич Давыдов, в этом воздушном бою принимали участие истребителя 39-го орап. Два самолета они сбили, но и два потеряли. Поскольку среди погибших в ноябре 1944 года в 39-м полку никто не значится, то, вероятно, оба летчика остались живы. Американцы были на « Лайтингах». Потом они приезжали на аэродром извиняться. Объяснили, что по ошибке приняли колонну за немцев, но им никто не верил.