Ольга отодвигает стул
и садится.
Привет, говорит она беззаботно, снимает солнцезащитные очки и кладет их на столик перед собой.
Я несколько секунд внимательно ее разглядываю. Высокие скулы, зеленые глаза и белая кожа, к которой не пристает загар. Прошло уже больше трех недель с того вечера, когда я видел ее в последний раз. Трудно представить себе, что я ласкал ее везде, где только можно, залезал к ней под платье и все такое.
Ты что-то хотела? – спрашиваю я. Она мотает головой. Я предложил ей встретиться в Эспрессо Хаус. Дела таковы, что видеться в университете сейчас слишком рискованно.
Я спрашиваю, как она себя чувствует.
Учитывая обстоятельства, неплохо, говорит она.
Я не знаю, как мне понимать ее слова. У меня не было возможности внутренне подготовиться к встрече с ней. Но теперь вот мы сидим здесь, в кафе, и я не вижу ни малейших признаков того, что каким-то образом обидел ее.
Я не знаю, с чего начать, но ведь, в конце концов, она сама была инициатором нашей встречи. Вот бы и начинала сама разговор.
Хочу извиниться за свое поведение, говорю я, возвращаясь на дорожку извинений, которую проторил на предыдущей встрече. Чувствую я себя при этом совершенно естественно, кажется, я способен твердить это до бесконечности: простите, простите, извините.
Она смотрит на меня. Ничего страшного, говорит она. Думаю, стоит закрыть эту тему.
Мне так не кажется.
Ольга качает головой.
Я не очень хорошо помню, настойчиво продолжаю я, что вообще произошло, и меня это обстоятельство все это время мучило. Что-то мне подсказывает, что я перешел рамки дозволенного.
Я не упоминаю, что в какой-то момент уже рисовал себе в своем воображении, как скинул ее с дивана, от чего она благополучно скончалась. Теперь эти фантазии кажутся полным бредом.
Она открывает рот. Я чувствую, ей стоит усилий собраться, чтобы заговорить. Говорит, что ничего такого не произошло. Просто мы оба выпили лишнего, и она вполне понимает, почему я на нее разозлился, если я, конечно, об этом.
Я отвечаю, что сам не знаю, о чем я. Мои слова вызывают у нее осторожную улыбку.
Она объясняет, что не писала и не звонила мне, потому что была в России: ее маме только что сделали операцию. Ей удалили легкое, говорит Ольга, но врачи оптимистичны в прогнозах.
Хотя курить она не бросила, добавляет Ольга и снова улыбается.
Конечно, не бросила. Куда в России без папирос, все дымят.
Грустно это слышать, отвечаю я, но я кривлю душой, произнося эти слова. На самом деле я чувствую легкую эйфорию от облегчения.
Этим, говорит она, многое объясняется, если не сказать: почти все. Все, кроме пятна крови. Тут она могла бы пролить свет на произошедшее, но меня вдруг охватывает желание выпить кофе.
Все-таки я что-нибудь себе возьму, говорю я, вставая из-за столика. Ты что-нибудь хочешь? Нет, она ничего не будет.
Не успеваю я отойти, как Ольга достает телефон и погружается в него. Это немного действует мне на нервы.
Я целую вечность стою в очереди, и, когда подходит мой черед, довольно крепко сбитая девочка-подросток, беспрестанно вытирающая руки о фартук, одаривает меня ленивым взглядом. Я заказываю американо, отступаю на шаг в сторону и продолжаю ждать. Бросаю взгляд в направлении столика, за которым мы сидим.
Ольга по-прежнему вся в телефоне. Интересно, что там такого невероятно важного. Ее черные, как смоль, волосы, блестят. Наверное, опять красила их. Зачем она вообще хотела меня видеть? Что ей от меня нужно? Об этом она пока что даже не обмолвилась.
Тут я замечаю Аннику. Она заходит в кафе. И она не одна. Ее сопровождает высокий блондин, с которым она прощалась на перроне. Узнаю его сумку, перекинутую через плечо на ремне, пересекающем грудь. Есть такой тип: худощавый парень с высшим образованием и светлыми вьющимися локонами. Он носит очки, похожие на мои, но они ему не идут. Совсем не идут. Он воплощенная мечта любой тещи, на этот счет не может быть двух мнений.
Проходит еще несколько секунд, прежде чем Анника замечает меня. Ее губы расползаются в неуверенной улыбке.
Очень вкусно, правда,
говорит Анника вечером того же дня. Мы всей семьей собрались за столом и ужинаем. Передавая мне соусник с растопленным сливочным маслом, она смотрит мне прямо в глаза.
Я запек в духовке треску и теперь поливаю картошку маслом, после чего передаю соусник Лерке. Вибе уже нет за столом. Она поднялась к себе в комнату и делает уроки. Я говорю Лерке, что если она наелась, то тоже может идти.
Нам с мамой надо кое о чем поговорить, добавляю я.
Лерке соскальзывает со стула и бегом поднимается по лестнице.
Я переключаю все внимание на Аннику.
Он очень милый, этот Хенрик, с которым я тебя встретил, говорю я.
Она даже не успела заметить потихоньку улизнувшую из кафе Ольгу.
Анника отпивает вина и принимается объяснять, что поскольку они с Хенриком идеально сработались, то решили оформить общую заявку на совместный исследовательский проект. Как раз ее они и собирались обсудить в Эспрессо Хаус.
Да, ты уже это рассказывала, говорю я, и у вас неплохие шансы, я имею в виду, получить деньги: сейчас гранты, кажется, раздают направо и налево.
На самом деле Хенрик, по сути, ветеринар, доверительно сообщает мне Анника.
По сути, ветеринар? Это как?
Он ветеринар по образованию, просто он чуть ли не с детства увлекался английской литературой, особенно Д. Г. Лоуренсом и Джейн Остен.
Английской литературой?
Да, Хенрик прочел все, что смог раздобыть, про этих двух авторов, и сколько-то лет назад, довольно давно уже, принял смелое и неожиданное решение. К тому времени ему только что перешла от отца ветеринарная клиника, но он продал ее и занялся изучением литературы.
После непродолжительной паузы она добавляет:
Таким решением можно только восхищаться, правда? И потом, у него такое чувство юмора, оно как-то ободряет всех окружающих.
Да, чувство юмора – важная вещь, тут не поспоришь. И что вы собираетесь исследовать в рамках своего проекта?
Хотим выяснить поподробнее, какими птицами населена поэзия стран Северной Европы.
От одной мысли об этом она вся расплывается в улыбке.
В фарерской лирике это, например, тупики. У датских авторов мы находим множество ласточек, скворцов и уток, тогда как в норвежских текстах встречаются преимущественно так называемые оляпки, предпочитающие чистую проточную воду и сильное течение. В гренландской поэзии, в общем и целом, никаких птиц особо нет.
Я говорю, что идея кажется мне интересной.
Да, раньше я уже работала с флорой, теперь пришел черед фауны.
Я пытаюсь придумать, как бы еще укрепить наше примирение, но в голову ничего не приходит.
Снова повторяю, что они задумали интересный проект, и добавляю, что если вдруг им понадобится в моем лице помощь человека, который собаку съел в преподавании датского, а заодно и в культурологии с позиции географических факторов, то пусть не стесняются обращаться.
Очень мило с твоей стороны, но нам в целом понятно, с какой стороны за это браться, так что не придется тебя задействовать, отвечает Анника, встает и начинает убирать со стола.
У всех пар бывают трудные периоды,
говорю я мысленно, убирая некоторое время спустя посуду в посудомоечную машину. В данный момент у нас именно такой период. Конечно, досадно, что он пришелся именно на круглую дату, но все как-нибудь утрясется. Даже не сомневаюсь в этом.
Но это не единственная проблема, занимающая мои мысли. Ольга сказала, что хочет со мной о чем-то переговорить, но не успела, потому что появилась Анника со своим литературоведствующим ветеринаром Хенриком.
Я кладу в специальное пластиковое отделение белую таблетку с синим кружком посередине, нажимаю на кнопку запуска и закрываю дверцу. Посудомоечная машина начинает работать с шелестящим звуком.
Я все еще размышляю над тем, откуда у меня на рубашке взялась кровь. Это остается загадкой. Есть потаенные, непристойные желания, которые таятся в человеке и которые нельзя обнаруживать перед другими людьми, и даже если ты и знать о них не хочешь, они все равно в тебе живут. Я мог написать Ольге, а мог и не делать этого. Второй вариант выглядит предпочтительнее.
Я поднимаюсь на крышу
нашего с Анникой картонно-бумажного домика, где мы соорудили террасу. Хочу привести в порядок мысли, как я уже не раз делал это здесь прежде. Мне видно мост через Эре-сунн. Красивый мост. Динамично устремленный в пространство и очень стильный. И он ведет на мою родину. Может, однажды я вернусь туда, кто знает. Никто же не говорит, что я обречен жить в Швеции вечно. В жизни человека случается всякое. Иногда вдруг, совершенно непредсказуемым образом, все в жизни переворачивается с ног на голову. Это не новость. Взять хотя бы нашего литературоведа-ветеринара Хенрика. Только что ты залезал рукой во внутренности лошади и готовился принять у отца бразды управления ветеринарной клиникой – и вот ты уже сидишь, погрузившись с головой в книгу об английской поэзии.
Глава восьмая
На этот раз уже Ольга
первой присылает мне мейл. Вот только монитор моего компьютера весь в солнечных бликах, и глаза режет от контактных линз, которые я приобрел вместо старых очков, и вообще мне не хочется читать это письмо сейчас, потому что я уже сыт по горло, это уже перебор, к тому же вечеринка совсем скоро. Сегодня вечером.
Снизу из сада, где орудует тесть, раздается шум. Он раздобыл где-то небольшой садовый трактор, чтобы подстричь лужайку. Он ведет себя по-хозяйски, но мне приходится с этим мириться, если я хочу рассчитывать на его помощь. А я хочу. Я предупредил его, что скоро пора начинать ставить этот чертов шатер. Гости придут через четыре часа. Надо было, конечно, самому взяться за дело, но тут дочки загнали соседскую кошку на большую детскую площадку. Они швыряют в нее какой-то грязью, которую соскребают из луж на площадке.