всегда давали самому любимому. Самому маленькому. Или имениннику, например. Отрезали кусочек торта с масляной розой. Боже мой, жирная масляная роза, помните? – особо нечего было дать, чтобы выразить любовь. На празднике подавали торт. Праздничный торт, редкое лакомство. А любимому человеку отрезали, даже вырезали! – кусочек с розой. Особенный кусочек. Кусочек любви.
Все как-то странно сейчас. Если есть у человека деньги и он вроде любит кого-то, почему он так боится что-то купить, подарить, побаловать любимую женщину? Ведь есть же деньги! И достаточно их, чтобы купить сапоги, шубку, колечко; ну хоть иногда, хоть на праздник? Ведь даже цветы не покупают. Не из жадности даже, а из боязни быть использованным. Вдруг меня используют, привыкнут, будут просить? И даже цветы не покупают – очень часто такое бывает. И это так странно наблюдать – нам, тем, кто помнит кусочек с розочкой. Его специально отреза́ли, при помощи геометрических ухищрений – роза была в центре торта.
Нелепая масляная или маргариновая роза. Для любимого человека. А сейчас все как-то иначе.
И упрекают в корысти, боятся дарить, мелочно скупятся. Хорошо, что еще остались те, кто не слишком считает и взвешивает. И еще умеет тратить деньги на любимых людей, просто так. Из любви. Покупать подарки и радовать. Но сейчас это редкость, вот как та роза на праздничном торте…
Это было очень странно в Средние века, тогда природу и животных просто использовали. И даже считали вместилищем демонических сил. Тогда с людьми не больно церемонились. И некоторых людей тоже считали вместилищем демонических сил. Жгли их и головы рубили, что считалось даже гуманным по сравнению с другими наказаниями. А Франциск любил животных. И проповедовал птицам; птицы склоняли головки и слушали его добрые слова о милости Божьей. И еще Франциск Ассизский спас волка. Люди охотились на волка и ненавидели его за то, что тот нападал на овец. Святой Франциск с волком убедительно поговорил, попросил больше так не делать, а взамен жители деревни обязались волка подкармливать. Франциск Ассизский пожал волку лапу и пошел дальше проповедовать добро и свет – такая у него была работа.
Ему очень тяжело было, Франциску Ассизскому. Он был плоховато одет и питался очень плохо. Но все равно учил людей и зверюшек добру и свету. Он так ослабел от лишений и ходьбы, что стал на ослике ездить и проповедовать. Ему подарили ослика добрые люди, он этого ослика вылечил добрыми словами.
А потом Франциск Ассизский заболел и умер. А перед смертью, когда все ждали его последних наставлений и мудрых слов, он попросил привести своего ослика. И попросил у ослика прощения за то, что маловато о нем заботился. Ездил на нем. И не сделал всего добра, которое мог бы, наверное, сделать. Прости меня, мой ослик!
И суровые средневековые люди заплакали, так это было светло и по-доброму.
Но это было послание. Послание не только ослику, но и людям. Дело в том, что «осликом» в своих речах Франциск Ассизский называл свое тело. Тело, которое возит нашу душу в земной жизни. Он, я думаю, хотел вот что еще сказать: надо заботиться о своем ослике получше. Не только ездить на нем и подгонять кнутиком, не только тележку возить. Надо добрее быть к своему ослику, к своему земному телу. И по-доброму к себе относиться, жалеть, не слишком грузить тележку, угощать вкусным и давать отдохнуть. Это же наш единственный выносливый и добрый ослик, на котором мы едем через земную жизнь. Вот что хотел сказать добрый Франциск – и сказал. Его не поняли тогда. Его вообще не очень понимали. Но свет его доброго сердца видели все: и волки, и птицы, и ослики, которых он лечил совершенно бесплатно…
вот в чем дело. Жертвовать собой и своим имуществом, прощать и терпеть – это всегда в чью-то пользу.
Но те, кто призывает к жертве и прощению, об этом умалчивают. Они только советуют: будьте добрее и терпимее!
Но если у нас убавится, надо посмотреть, у кого прибавится. Уж не у того ли, кто призывает к жертве? И уже приготовил мешок для нашего добра?
У Аверченко одна старуха уговаривала другую пожертвовать самовар. И приводила благостные примеры. Уверяла, что быть щедрым очень хорошо и приятно. Можно обойтись без самовара и быть доброй. Самовар она хотела себе взять, вот в чем дело. И поэтому всячески склоняла владелицу самовара к великодушию и к жертве.
Где склоняют к жертве, там всегда есть тот, кто эту жертву с удовольствием примет. Иногда это именно тот человек, который учит нас терпению и прощению. И жертвенности. Ему просто очень нужен самовар, вот и все.
Мы сами разберемся, кого простить, что стерпеть и кому отдать самовар. И надо ли его отдавать – тоже решим сами. А учить других великодушию очень легко. И распоряжаться чужим имуществом или прощением очень легко. Надо для начала посмотреть, кому достанется то, что мы отдали.
Есть три причины для нелюбви. Или мать от рождения лишена способности любить. Бывает такое уродство характера. Эти матери просто бросают детей при первой возможности. Отдают родственникам или в приют. Вторая причина – ребенок напоминает мужчину, который принес матери много горя. И она вымещает на «отродье» свою ненависть и злость. И в ярости часто напоминает ребенку, что он – копия папочка! Потом спохватывается, пытается все исправить, изобразить любящую мать, но это продолжается недолго. Ребенок снова напоминает ненавистного отца! Взглядом, походкой, цветом волос, запахом… И третья причина – ребенок вообще чужой в этой стае. Он другой. И биологически, и психологически; этакий гадкий утенок. С ним что-то не так. Может, его в роддоме подменили? Хотя нет, внешнее сходство есть. Но после младенчества, в котором все малыши одинаковы почти, становится ясно: ребенок другой. Он по-другому мыслит, говорит, думает, ходит; лапки неправильно ставит и крякать не умеет. И не желает учиться. Его растят и стараются выполнить родительский долг. Но ждут не дождутся, когда он покинет дом, этот чужестранец, иноземец, который непонятно как попал в дом. Братья и сестры тоже третируют иноземца; не специально, просто это чужак. И остается чужаком даже в хорошей семье. Приемыш.
И некого винить. В первых двух случаях виновна мать. Она свои проблемы и несчастья выместила на ребенке и лишила его любви и покоя. А в случае с другим винить некого. Это как нам дали бы на воспитание инопланетянина или песьеголовца какого-то. Может, мы бы его и полюбили. А может, Франкенштейн пугал бы нас своими непонятными речами и странным запахом. Он не наш, и все тут. Хотя сыт, одет и выпровожен из дома вполне лояльно и цивилизованно. Пусть идет и ищет своих.
Все правильно. Надо уходить и искать своих. Не пытаться получить от «приемных» родителей объяснения – часто они и сами не знают, в чем дело. И стараются скрыть раздражение и холодность как умеют – если они хорошие люди.
И ничего не поделаешь с этим. Ошибка природы или испытание, данное свыше; кто знает? Главное, понять и найти тех, с которыми мы – родня. Дожить до встречи, не пытаясь исправить то, что исправить невозможно…
Он тридцать лет безупречно трудился в санатории. А потом санаторий стал элитным, и дворника попросили убраться. За некрасивый вид и некультурную речь. Выгнали, как старого верного пса выгоняют новые хозяева.
Хотя он отлично работал тридцать лет. А сейчас он не дворник. Он торгует дверями и, можно сказать, разбогател. Он всегда мечтал торговать дверями. И прочими столярными изделиями. Но он же работал дворником! Честно работал тридцать лет. Как он может все бросить и пойти дверями торговать?
Иногда мы не можем уйти и продолжаем честно сгребать снег или листья. А потом нас возьмут и выгонят. Раз мы сами приклеились к ситуации и ходим по кругу с метлой и лопатой. У нас их насильно отнимут. И отлично. Мы пойдем дверями торговать или еще что-то делать, о чем мечтали, сгребая снег. Честных и преданных можно только выгнать, сами они ни за что не уйдут. Их надо вытолкать взашей навстречу мечте.
Хотя очень обидно сначала. И страшно. А потом – радуешься переменам, на которые сам никогда бы не решился.
Если речь о настоящей любви, а не о ненормальном влечении или преследовании. Или болезненной фантазии. Именно о любви речь, когда любят другого человека всем сердцем – такого, какой он есть. Не приукрашивая его, не придумывая, отлично его понимают, чувствуют – и любят всей душой. Иногда – всю жизнь. Без всякой надежды на взаимность.
Это неразделенная любовь. Но древние философы считали иначе. Любовь – это когда душа узнает другую душу, родственную ей. Это узнавание. Разве может быть так, что вы узнали своего самого близкого человека, а он – не узнал? Не вспомнил? Нет, так быть не может. Души узнают друг друга обоюдно и тут же тянутся друг к другу.
Но на объединение наложен запрет. В земной жизни ничего не выйдет, потому что у другого человека другие задачи. Он не может быть с вами в подлунном мире, в этой жизни не может. Вас рассадили на разные парты, так когда-то в школе рассаживали учеников, которые слишком много внимания уделяли друг другу и слишком мало – учителю и уроку. Вот и рассаживали, чтобы не мешали друг другу усваивать знания…
Так что любимый человек прекрасно вас узнал душой. Но его сознание не пропускает эту информацию. Она может все испортить, вы снова слишком много внимания будете уделять друг другу и слишком малому научитесь в этой жизни…
Но души тянутся друг к другу обоюдно. И другой человек видит вас во сне, обнимает и говорит о любви. И просыпается в слезах, а потом приходит в себя и говорит близким: надо же, какой дикий сон мне приснился! Но не рассказывает, о чем был сон. Но чаще – просто мгновенно забывает, что ему снилось. Только чувство любви и потери остается надолго.