Такое проявление дружбы со стороны Джамала Абдуллу очень тронуло. Однако, усевшись, он увидел, что делается между палатками. Он разглядел подошвы улепетывающих ног и развевающиеся одежды. Судя по всему, какой-то торговец спешил позвать Стражу – хотя в бегущей фигуре было нечто, сильно напоминавшее Абдулле Ассифа.
– Нет, – сказал Абдулла. – Некогда. – И со звоном вытянул левую ногу поближе к краю ковра. – Сделай лучше вот что. Положи руку на вышивку у меня над левой щиколоткой.
Джамал послушно вытянул смуглую руку и очень осторожно потрогал вышивку.
– Это что, колдовство? – нервно спросил он.
– Нет, – отвечал Абдулла. – Потайной карман. Сунь туда руку и достань деньги.
Джамал ничего не понял, однако его пальцы как-то сами собой ощупали щиколотку Абдуллы, забрались в карман и вытащили оттуда полный кулак денег.
– Да тут целое состояние, – прошептал он. – А что, на это можно купить тебе свободу?
– Нет, не мне, – возразил Абдулла. – Тебе. За тобой и твоим псом обязательно придут – вы же мне помогали. Забирай золото и пса и уходи. Уезжай из Занзиба. Отправляйся к варварам, на север, – там можно скрыться.
– На север! – охнул Джамал. – Да что же мне там делать, на этом севере?
– Купи все, что нужно, и открой ресторан с рашпухтской кухней, – посоветовал Абдулла. – Золота на это хватит, а повар ты превосходный. Состояние себе сделаешь!
– Правда? – усомнился Джамал, переводя взгляд с Абдуллы на горсть золота. – Ты серьезно так думаешь?
Абдулла не сводил беспокойных глаз с прохода между палатками. Теперь там было полно народу – не стражников, а наемников-северян, и бежали они со всех ног.
– Только уходи прямо сейчас, – сказал он.
Джамал услышал клац-клац бегущих солдат. Он вытянул шею, чтобы удостовериться во всем своими глазами. Затем он свистнул псу и исчез – так проворно и тихо, что Абдулле осталось лишь дивиться. Джамалу хватило времени даже на то, чтобы снять шашлык с мангала и не дать ему подгореть. Наемникам остался лишь котел недоваренных кальмаров.
– В пустыню, быстро! – шепнул Абдулла ковру.
Ковер тут же взвился в воздух, как обычно, вильнув в сторону. Абдулла подумал, что неминуемо свалится с него, однако тяжесть оков продавила ковер посередине, сделав из него подобие гамака. А скорость пришлась кстати. Солдаты кричали Абдулле вслед. Раздались какие-то громкие хлопки. Через несколько мгновений синее небо рядом с ковром пересекли две пули и арбалетная стрела – пересекли и упали вниз. Ковер метался из стороны в сторону – над крышами, через стены, мимо башен, а потом заскользил по самым вершинам пальм и стал стелиться над огородами. И наконец он вылетел в горячую серую пустоту, под огромным куполом небес отливавшую белым и желтым, и оковы Абдуллы стали неприятно нагреваться.
Свист ветра утих. Абдулла поднял голову и обнаружил, что Занзиб уже успел превратиться в крошечную кучку башенок на горизонте. Ковер неспешно миновал всадника на верблюде, который удивленно повернул ему вслед закутанное покрывалом лицо. Потом ковер начал снижаться. Тогда всадник повернул верблюда и пустил его рысью по направлению к ковру. Абдулла прямо-таки видел, как он радостно думает о том, что сейчас разживется настоящим, действующим ковром-самолетом, владелец которого весь в цепях и сопротивления не окажет.
– Выше, выше! – чуть ли не завизжал Абдулла. – На север!
Ковер тяжко набрал высоту. От каждой его ниточки веяло раздражением и неохотой. Он неуклюже заложил вираж и прогулочным шагом двинулся на север. Всадник на верблюде бросился наперерез, перейдя на галоп. Поскольку летел ковер невысоко, достать его с галопирующего верблюда ничего не стоило.
Абдулла понял, что настало время жестких формулировок.
– Берегись! – крикнул он всаднику. – Занзибские власти выслали меня из города в оковах, чтобы я не распространил ужасную заразу!
Однако заставить всадника поверить оказалось не так-то просто. Он осадил верблюда и последовал за ковром аллюром помедленнее, вытягивая из поклажи палаточный шест. Этим шестом всадник явно намеревался скинуть Абдуллу наземь. Абдулла поспешно переключился на ковер.
– О превосходнейший из ковров, – зашептал он, – о многоцветнейший из паласов, о нежнейшее произведение ткаческого искусства, в прелестный ворс которого вплетены могущественные чары, боюсь, доселе я относился к тебе без должного почтения. Я отдавал тебе грубые приказы и даже кричал на тебя, а ведь теперь мне понятно, что твоя ранимая натура прислушивается лишь к мягчайшим из просьб. Прости меня, о, прости!
Ковру это понравилось. Он натянулся потуже и прибавил ходу.
– А я, я, презренный пес, – продолжал Абдулла, – я заставлял тебя, ужаснейшим образом обремененного моими оковами, страдать в знойной пустыне! О славнейший и элегантнейший из ковров, теперь я думаю только о тебе – и о том, как бы побыстрее избавить тебя от этой чудовищной тяжести. Если бы ты только согласился не спеша – скажем, чуть быстрее верблюжьего галопа – полететь к ближайшему пустынному поселению на севере, где я бы нашел кого-нибудь, кто расклепал бы цепи, – так вот, не будет ли это противно твоему кроткому и утонченному нраву?
Судя по всему, тон был взят верный. Теперь ковер изобразил нечто вроде горделивой усмешки. Он поднялся примерно на фут, чуточку повернулся и понесся со скоростью миль этак семьдесят в час. Абдулла вцепился в край ковра и оглянулся на раздосадованного всадника, превратившегося вскоре в точку на фоне оставшейся позади пустыни.
– О благороднейший из артефактов, ты поистине султан среди ковров, а я – твой ничтожный раб! – бессовестно распинался Абдулла.
Ковру это так польстило, что он припустил еще быстрее.
Спустя десять минут он нырнул вниз, на песчаную дюну, и резко остановился у самого ее гребня на другой стороне. Наклонно. Абдулла в облаке пыли беспомощно съехал с него. И покатился, звеня, извиваясь, дергаясь, поднимая все новые тучи пыли, пока наконец отчаянным усилием ему не удалось развернуться пятками вперед и съехать по песчаному склону прямо на край озерца в оазисе. Оборванные нищие, сгрудившиеся вокруг чего-то на краю этого озерца, повскакали с мест и разбежались кто куда, когда Абдулла едва в них не врезался. Абдулла зацепил ногами то, вокруг чего они толпились, и столкнул это обратно в пруд. Один из оборванцев возмущенно завопил и с плеском потопал по воде, чтобы вытащить потерю. Остальные выхватили сабли и ножи, а в одном случае даже длинный пистолет, и с грозным видом обступили Абдуллу.
– Глотку ему перережьте, – сказал кто-то.
Абдулла проморгался от песка и подумал, что ему редко приходилось видеть настолько злодейские компании. У всех были бегающие глазки, шрамы и неприятные выражения на лицах. Тот, у кого был пистолет, оказался самым неприятным. В большом крючковатом носу он носил что-то вроде серьги, а под носом топорщились весьма кустистые усы. Головное покрывало с одной стороны было заколото ярким красным камнем в золотой оправе.
– Откуда это ты выпрыгнул? – спросил усатый. Он пнул Абдуллу. – А ну, говори.
Тут все они, в том числе и тот, кто выходил из озерца с бутылкой в руках, посмотрели на Абдуллу так, что ему сразу стало ясно – говорить придется очень убедительно.
А то как бы чего не вышло.
Глава седьмая, в которой появляется джинн
Абдулла поморгал еще, чтобы убрать из глаз остатки песка, и серьезно уставился на человека с пистолетом. Этот человек был точной копией злого разбойника из его мечтаний. Совпадение, наверное.
– Стократ прошу вашего прощения, о достойные властители пустыни, за то, что столь грубо нарушил ваше уединение, – сказал он весьма учтиво, – но не обращаюсь ли я случайно к благороднейшему и знаменитейшему в мире разбойнику по имени Кабул Акба?
Прочие разбойники, столпившиеся вокруг него, кажется, изумились. Абдулла ясно слышал, как один из них спросил: «А он-то откуда знает?» Однако усатый с пистолетом только осклабился. Его лицо было прекрасно приспособлено для такого рода действий.
– Это действительно я, – ответил он. – А что, я знаменитый?
Точно совпадение, подумал Абдулла. Что ж, по крайней мере, теперь он знал, где находится.
– Увы, о пилигримы пустошей, – начал он, – я, как и ваши благородные особы, угнетен и отвержен. Я поклялся отомстить всему Рашпухту. А прибыл я сюда с тем, чтобы объединиться с вами и служить вам силами моего разума и моих рук.
– Правда? – переспросил Кабул Акба. – А как ты сюда попал? С неба, что ли, свалился вместе с цепями?
– Посредством волшебства, – честно ответил Абдулла. Он решил, что так легче всего произвести впечатление на подобных людей. – Я и вправду упал с неба, о благороднейший из бродяг.
К несчастью, впечатления он, кажется, не произвел. Разбойники по большей части загоготали. Кабул Акба кивком отправил двоих людей на гребень дюны – изучить место прибытия Абдуллы.
– Так ты умеешь колдовать? – уточнил он. – А эти цепи тоже имеют какое-то отношение к волшебству?
– Конечно, – ответил Абдулла. – Я такой могучий волшебник, что Султан Занзибский собственноручно заковал меня в цепи, опасаясь того, что я могу наделать. Снимите с меня цепи и разомкните эти наручники – и вы увидите нечто невероятное. – Краем глаза Абдулла заметил, что те двое вернулись, неся ковер. Абдулла от всей души надеялся, что это скорее хорошо, чем плохо.
– Как вам известно, железо лишает волшебника его силы, – продолжал он серьезно. – Стоит только вам расковать меня – и перед вами откроется новая жизнь.
Остальные бандиты поглядели на него с сомнением.
– У нас нет золотого долота, – сказал кто-то. – И кувалды тоже.
Кабул Акба повернулся к двоим разбойникам с ковром.
– Только это, – доложили они. – Никаких следов копыт и колес. Ничего.
При этих словах главарь шайки пригладил усы. Абдулла невольно подумал, не цепляются ли они за кольцо в носу.
– Гм, – произнес главарь. – Тогда готов спорить, что ковер этот колдовской. Я его заберу. – Он с усмешкой повернулся к Абдулле. – Не хотелось бы расстраивать тебя, о Волшебник, но, поскольку ты был так любезен, что прибыл сюда прямо в оковах, я собираюсь оставить тебя как есть и взять на себя заботы о твоем ковре – во избежание несчастных случаев. Если ты и вправду намерен к нам присоединиться, сначала докажи, что от тебя будет прок.