поверхность с одинаковым интервалом, и соединяющих их кривых линий, недолговечны и за несколько часов стираются подошвами прохожих, колесами повозок и автомобилей, сдуваются порывами ветра. Недолговечные произведения, и оттого тем более завораживающие.
Лалита с удовольствием упражняется в этом искусстве – сколь тонком, столь и изящном. Каждое утро она рисует перед школьной дверью новый мотив. Лене не нравится видеть ее в таком положении – согнувшейся в три погибели, склонившейся над самой землей, но она не может не замечать у Лалиты несомненного таланта. Кроме того, в этом действе она усматривает и своеобразную философию: эфемерный, недолговечный колам рождается из праха и снова обращается в прах, напоминая каждому, что все мы когда-нибудь разделим его судьбу.
В то утро девочка как раз заканчивала рисунок, когда увидела приближающегося почтальона: она узнала его издалека по бежевой униформе и каскетке. Чтобы не идти до почтового ящика, почтальон отдал предназначавшуюся Лене почту ей. Девочка схватила конверт и побежала в классную комнату, где Лена в это время вешала на стену черную доску. При виде конверта с государственным штемпелем Лена застыла. Затаив дыхание, она вскрыла его и обнаружила внутри вожделенный документ: вот оно – официальное разрешение на открытие школы! Не скрывая радости, она поднимает Лалиту на руки. На шум прибегает Прити, за ней – бригада в полном составе и стайка местных ребятишек. Все пускаются в пляс вокруг старого баньяна, который никогда не видел такого веселья!
Чтобы отпраздновать окончание работ и открытие школы, девушки советуют Лене устроить специальную церемонию. Тут принято перед самым началом учебного года взывать к покровительству Сарасвати – богини мудрости, знания и искусства: школьные учебники и тетради раскладываются перед изображением божества, чтобы его благосклонность сопутствовала ученику в течение всего года. Обычно этот ритуал совершается каждой семьей у себя дома, но на этот раз школьные принадлежности сложили в классе перед картиной, изображающей четырехрукую богиню, сидящую на лотосе и играющую на вине[15]. На церемонию пригласили будущих школьников с родителями, а также Кумара и всех жителей деревни, помогавших в осуществлении проекта.
По такому случаю двор и пристройку декорировали гирляндами из гвоздик и жасмина, которые в Индии традиционно используют для убранства жилищ и храмов, а также возлагают к ногам статуй богов в качестве подношений.
Накануне церемонии те, кто знаком с кулинарным искусством, готовят в объемистых котелках традиционные кушанья: самбар[16] с овощами и порьял[17] в огромном количестве, мен кужамбу[18] и меду вада – маленькие золотистые пончики, любимое детское лакомство, которые подают со сливочным йогуртом или кокосовым чатни. Кидая шарики из чечевичного теста в кипящее масло, одна из юных поварих рассказывает известную всем басню «Ворона и пончик вада»: стащив у уличной торговки пончик, ворона усаживается на ветку и как раз собирается его съесть, как вдруг под деревом появляется лиса. Поняв, что у птицы нет никакого желания делиться с ней своей добычей, хитрая бестия начинает ее улещать и просит спеть. Ворона раскрывает клюв, и сочный пончик падает прямо в пасть лисицы, которая его тут же проглатывает. «Мораль: никогда не пой, когда ешь пончики вада!» – весело заключает свой рассказ повариха. Все смеются, а вместе с ними и Лена, удивленная этой тамильской версией известной истории. Если Лафонтен вдохновился творением Эзопа, то, спрашивает она себя, кто первый – греческий поэт или индийский сказочник – позаимствовал этот сюжет?
Праздник продолжается весь день. Лена, будто во сне, смотрит, как веселятся во дворе жители деревни, как дети по очереди качаются на качелях, как лезут в класс любопытные, разглядывают книги и недавно повешенную на стену черную доску. Лена знает, что история только начинается, что все еще только предстоит, что еще встанут на ее пути тысячи трудностей. Но сегодня ей хочется просто радоваться, наслаждаться победой, лакомиться пончиками, самбаром, пряным чаем масалой среди смеха и песен, с утра и до темноты.
И только когда веселье заканчивается, когда она остается одна в затихшей школе, на нее обрушивается этот удар. Шок. И причиной всему – календарь. В кипении предыдущих недель и месяцев она не хотела думать об этом. Конечно, она знала, что учебный год в Индии начинается в первых числах июля, но она не представляла себе, что жизнь сыграет с ней такую жестокую шутку.
По странному капризу судьбы (или это рок – пусть даже она больше не верит ни в какие знаки?) ее школа откроется ровно через два года после смерти Франсуа – день в день. События того дня вновь настигают ее бумерангом; он валит ее с ног, оглушает, сметает напрочь весь энтузиазм, волю, энергию.
Она старалась бороться – изо всех сил. Выстоять наперекор всему. Но волна сегодня оказалась слишком мощной, она накрыла ее с головой и потащила в открытое море. Как течение тогда, на пляже. Увы, ни воздушного змея, ни ангела-хранителя, ни бригады девушек не будет, спасти ее из ловушки, в которую она скатывается, некому. Теперь она снова всего лишь раздавленная горем, сломленная женщина, и демоны, вновь овладевшие ею, тащат ее в бездонную пропасть.
Раздается пронзительный звонок. И тотчас двери классов распахиваются, выпуская толпы перевозбужденных подростков, которые с оглушительным грохотом мгновенно заполняют коридоры, лестницы, водопадом низвергаясь вниз, к выходу. Сегодня последний день учебного года: для одних – долгожданная свобода, для других – начало проблем.
Июль, жара. В классе, который она занимает на третьем этаже главного корпуса, Лена складывает свои вещи, стирает с доски. Потом расставляет разбросанные как попало стулья вокруг исписанных столов. Ей известен каждый уголок этой школы, где она преподает уже столько лет. Это ее второй дом, место, где она проводит большую часть своего времени. Она проходит несколько шагов по коридору до научной лаборатории, где обычно работает Франсуа. Помещение уже прибрано к лету. Пробирки, микроскопы, колбы и прочие реторты убраны в шкаф рядом со скелетом по имени Оскар. Больше в лаборатории никого нет. Франсуа, должно быть, вместе со всеми спустился на первый этаж, в учительскую, выпить кофе. У них сложилась традиция оставаться после уроков, чтобы поболтать с Тибо, Лейлой и теми, кто еще не ушел. Некоторые из коллег стали им близкими друзьями. Они не из тех, кто любит распространяться о превратностях профессии, об условиях труда, о хамстве со стороны учеников, о переполненных классах. Эти предпочитают обсуждать новости, болтать ни о чем и обо всем, а главное – о жизни, той самой, что ждет их за оградой школы.
Лена спускается по лестнице, но тут вдруг гремят выстрелы. Сначала она думает, что это взорвались петарды, брошенные во двор каким-то шутником, но почти сразу раздаются крики ужаса, от которых кровь стынет в жилах. Она сразу понимает, что услышанные ею сухие, резкие, четкие звуки – это именно выстрелы, произведенные из какого-то огнестрельного оружия. На первом этаже царит паника. Все, кто может, устремились наверх, чтобы спрятаться в классах, туалетах, технических помещениях, кабинете труда, котельной. Лена чувствует, как чья-то рука вцепляется в нее, тянет в сторону лаборатории, из которой она только что вышла. Это ее коллега, Натали, схватила ее и тащит за шкаф. Оттуда, где она оказалась, Лена может видеть только небольшую часть коридора, остальное скрыто зловещим силуэтом скелета, за которым они спрятались.
Мрачное предзнаменование.
Она знает: Франсуа там, внизу.
Вскоре наступает тишина, но не та тишина, которая успокаивает, а тревожное затишье, в котором слышится эхо разыгравшейся трагедии. Дальше все происходит как в замедленной съемке, как в кошмаре наяву, из которого Лена хотела бы, но не может вырваться. То, что она увидела, спустившись на первый этаж, навсегда останется в ее памяти. Безжизненное тело Франсуа, лежащее посреди вестибюля рядом с заместителем директора, которого пытаются реанимировать спасатели, в окружении размытой толпы, состоящей из шокированных преподавателей и окаменевших от ужаса учеников.
Его зовут Люка Мейер. Здесь все его знают. Лена уже два года общается с ним на уроках английского. Она и с родителями его знакома. Ничем не примечательный подросток – по крайней мере, до сегодняшнего дня он был таким. Объясняя его поступок, СМИ постараются нарисовать образ ранимого, замкнутого мальчика. Классифицируют его, приклеят ярлык в тщетной попытке объяснить, сделать понятнее то, что произошло, – как ни странно это звучит. Правда страшнее: Люка не психопат, не шизофреник.
У него есть друзья, личная жизнь, которую некоторые назовут нормальной. Он вполне интегрирован в общество. В его жизни не было ни психических травм, ни дурного обращения, ни каких бы то ни было злоупотреблений.
Потом чего только ни будут о нем рассказывать. Специалисты вспомнят о разводе его родителей, о его конфликтах с отцом, о кризисе переходного возраста, влиянии фильмов и видеоигр, о неадаптированности школьной среды, неприятии любых воплощений авторитета… Пойдут разговоры о сложном сочетании семейных и индивидуальных факторов, а также факторов, связанных с окружением. Много ученых слов, а смысл один – что, в сущности, ничего не известно. Реальное положение вещей не поддается никакой классификации.
Все, что происходило в течение предшествующих недель, будет просеиваться сквозь мелкое сито: конфликт с заместителем директора из-за конфискованного мобильника, дисциплинарная комиссия, временное исключение, естественно, спровоцировавшее чувство несправедливости и унижения. Ничего особенного, по правде говоря. По какой же причине юноша в последний учебный день вернулся, чтобы отомстить, предварительно украв охотничий карабин своего отца? Он направлялся к кабинету замдиректора, когда Франсуа вмешался, чтобы попытаться его урезонить. Почему Люка начал стрелять – неизвестно.