– Вот и славно. А теперь перестань расстраиваться и порадуй наших друзей: они наверняка устали удивляться и гадать, что ж ты за чудо такое и почему так некрасиво себя ведешь.
Послушно прекратив грустить, зверь бодро встал, отряхнулся, после чего со странным выражением оглядел столпившихся неподалеку братьев. При виде их недоумения зубастая морда расплылась в ехидной улыбке, а в глазах загорелось такое отчетливое лукавство, что Тиль, все это время настойчиво пытающийся прощупать его ауру, вдруг в страшном подозрении повернулся к невестке.
– Бел, – у него отчего-то дрогнул голос, – скажи, в этом лесу вымерли все оборотни или же кто-то за эти века все-таки уцелел?
Братья дикими глазами уставились на свирепого хищника. Да нет, не может быть! Не в наше время, ведь давным-давно известно, что оборотней не существует! Хотя когда-то, как говорят, они встречались…
Лакр охнул, вспомнив, из каких времен к ним пришла Белка, а остальные опасно покачнулись, уже догадываясь, почему Шир вчера так неожиданно исчез, а вместо него появился этот черный, свирепый и до жути разумный волчище… Боги, а могло ли быть такое, чтобы золотые рискнули сохранить… Но как? Зачем? И почему, наконец, он такой здоровенный?
Белка лишь загадочно улыбнулась.
– Нет, Тиль. Оборотней действительно уничтожили. Но мне нравится ход твоих мыслей. Продолжай.
– Видишь ли, у твоего зверя весьма любопытная аура, – медленно начал эльф, пристально разглядывая ухмыляющегося волка. – Очень слабая на первый взгляд, почти прозрачная… как у тебя. Но при этом широкая и совершенно не поддающаяся моему воздействию.
– На него не действует даже магия Л’аэртэ, за исключением Тира, Тебра и Таррэна. Ну и Тора, разумеется.
– Это редкий дар…
– Еще какой, – с готовностью подтвердила она.
– Очень редкий…
– Точно. Прямо в яблочко.
– Бел, ты морочишь мне голову? – с подозрением уточнил владыка Темного леса.
Белка неожиданно кашлянула и, положив руку на могучую волчью холку, призналась:
– Совсем чуть-чуть. Он действительно не оборотень. Но и человеком тоже не является. В том смысле, в котором вы привыкли это понимать.
– Торк… Бел, хватит говорить загадками! Это Шир?!
Волк с готовностью показал острые зубы, а Гончая неожиданно смутилась.
– Ну, частично.
– Что значит «частично»? – ошарашенно замер Ланниэль. – Это что, оборотень? Живой?
Белка погладила лоснящуюся шерсть довольно заурчавшего зверя.
– Нет, Лан. От Шира тут осталось совсем немного – какой-то краешек сознания, не дающий ему скатиться до уровня дикаря. Самая суть, если хочешь. Человеческое начало. А все остальное – вот оно, у тебя перед глазами. Это и есть то, что мы называем перевертышем: память и повадки человеческие, а инстинкты и настроение – волчье. Именно поэтому он, кстати, не поддается воздействию моих рун: звери вообще к этому менее чувствительны. Так что я ему просто нравлюсь, но не больше. И никогда это «больше» уже ничем иным не станет. Собственно, это – лишь результат одного любопытного ритуала, но главного мы достигли: перевертыши сильны, умны, способны на равных поспорить даже с хмерами. У них есть своя стая, с которой даже костяным кошкам приходится считаться. И они отлично подходят для охраны границ Проклятого леса, которые что ни день, так кто-нибудь норовит потревожить.
Братья ошеломленно разинули рты.
– Бел… – простонал Картис, неверяще оглядывая черного монстра. – Как же вы сумели?
– Я же говорила: магия крови, – охотно пояснила Гончая. – Таррэн, Эл и Тир давно с ней работают и в один прекрасный день пришли к выводу, что идея с оборотнями не так уж плоха. У них как раз нашлась подходящая кровушка для эксперимента (у одного из последних волкодлаков взяли), потом отыскался доброволец, после чего Тебр предложил одну идею, как сохранить ему разум… все это мы потом смешали, сплавили в одно целое, дали имя… ну, вот вам и результат. Верно, Шир?
Перевертыш заурчал.
– Вот так, – со смешком заключила Белка. – Те, кто тогда рискнул, навсегда изменили наши представления о людях. Полученные свойства, конечно, детям не передаются, но если они, как Шир, решат пойти по стопам отцов, то переход для них пройдет легче, чем для кого-либо другого. Надо сказать, когда Шир в человеческом теле, мы с ним неплохо ладим: все-таки я старше и опытнее. Когда становится таким, как сейчас, мы ладим еще лучше, потому что отношение к самкам у хищников весьма трепетное: для любого самца кощунство – поранить самку своего вида, да и не позволят они себя обидеть. У нас, как известно, за стаю отвечает именно женская особь. Оттого-то они крупнее и злее, особенно в сезон размножения. Только волки и были исключением… гм, раньше. А теперь за порядком у золотых присматривают исключительно они, и это удобно: у них есть место, где жить, и есть чем заняться; у эльфов нежданно-негаданно появились союзники, способные заходить за любой кордон и быстро решать проблемы с барьерами. Сами границы оказались под хорошей защитой. А у меня наконец появилась подходящая компания для охоты и всевозможных безумств, к которым никого другого я и близко не подпущу. Где вы еще найдете такую идиллию?
– А Таррэн? – деревянным голосом осведомился Ланниэль. – Он разве не против?
Белка усмехнулась.
– С чего бы ему возражать?
– Ну, ты… и они… рядом…
– Друг мой, неужели ты думаешь, что я им уступлю? – с мягкой улыбкой поинтересовалась она. – Может, полагаешь, что они совсем дикие и бросаются на кого ни попадя? Или считаешь, в этом мире найдутся другие сумасшедшие, кто рискнет со мной сражаться на колоннах в полную силу?
Тирриниэль понимающе прикрыл глаза: вот, значит, почему она так доверяла братьям-близнецам. Выходит, и они тоже…
– Они невероятно стойкие, – обронил он вслух.
– Да, Тиль. А еще отлично понимают, кто они и для чего живут. Осознают, кто друг и кто враг. Подчиняются одному вожаку и никогда не нарушат его волю. Что бы ни случилось, как бы ни повернулось дело. Они физически не способны нарушить его приказ, и это закреплено магией крови, чтобы не дать им поддаться звериному началу. Кроме того, они очень живучи. К примеру, вам, чтобы избавиться от ран с помощью «нектара», понадобилась целая ночь и отвар из целебных трав. Ширу с такими ранами потребовалась бы пара минут и стебелек здешнего папоротника. Как, впрочем, и Кресу с Тоссом, и всем остальным, кого мы успели изменить. Вспомни: Стрегон после встречи с агинцами восстанавливался трое суток, а они бы поднялись на ноги часа через два. С моей помощью – всего за час, тогда как с «нектаром» – еще быстрее. Они держатся со мной на охоте на равных. Они умеют чувствовать друг друга так же, как хмеры в полноценной стае. Они связаны кровными узами и становятся друг другу ближе, чем братья. Не говоря уж про силу, выносливость, сроки жизни… Проклятый лес многое им дал, от многих неприятностей избавил. За свой дар он требует лишь одного – безусловной преданности, но они согласны на такие условия и стерегут кордоны вовсе не из-за денег, как кто-то мог бы решить (хотя им действительно хорошо платят), а потому, что для леса это важно. Потому, что это – наш дом. И потому, что мы отдаем ему не меньше, чем он делает для нас. Теперь понимаешь?
Тирриниэль тяжело вздохнул.
– Да, Бел.
– Перевертышей не очень много, – тихо добавила Белка. – Старших и опытных – всего полсотни на весь Золотой лес. Ни один из них не может покинуть его надолго. Это уже навсегда. Здесь даже эльфы становятся иными. Не сразу, конечно, а лет через двести-триста. Наш лес заботится о своих детях – хороших или плохих, кровожадных и не очень; позволяет существовать и хмерам, и пересмешникам, и обычным людям. Кому-то он дарит силу, кому-то ловкость, кому-то повезло обрести иное обличье… но спроси у любого, кто прожил в этих местах хотя бы с десяток лет, и каждый ответит, что никогда и ни за что не покинет их. Это как мать предать, Тиль. Отцу больно ранить душу. Ведь на самом деле наш дом тоже умеет любить настолько же сильно, насколько научил его когда-то ненавидеть Изиар.
Владыка Темного леса устало опустился на траву.
– Бел, но как вы смогли достичь этого всего за пять веков?!
– Просто мы любим свой дом, Тиль. И хотим, чтобы прошлое никогда больше не вернулось в эти земли. Здесь живут наши дети, здесь растут наши внуки. Здесь еще много поколений будут жить и радоваться те, кто нам дорог, а потом – их дети, внуки, правнуки… И для этого не потребовалось многого: Таррэн всего лишь открыл Лабиринту свое сердце. Они стали одним целым, понимаешь?
– Вот почему он так силен, – прошептал Ланниэль.
– Они едины, – спокойно кивнула Белка. – Поэтому здесь ему подвластна каждая травинка. Поэтому они так страдают без него: хозяин для нашего леса гораздо больше, чем повелитель. Он их друг по крови, старший брат, лорд, отец… и если он не вернется в ближайшее время, это место займет Тор, чтобы затем передать эту связь дальше по роду. Я не говорила раньше, но на самом деле идею с перевертышами Таррэну тоже подсказал Лабиринт. Из какого мира он взял эти сведения, от какого мага, человека или эльфа – я не знаю. Но когда мой муж однажды пришел в залы единения и коснулся плиты, где когда-то пролилась его кровь, Лабиринт прочел его мысли и ответил. А потом и Тебр туда пришел, чтобы узнать, как сохранить добровольцам разум.
– Темная бездна… – сглотнул Ланниэль. – Отец говорил, что он живой, но я не верил!
– Лабиринт сам определяет, как ему быть и что делать. То, что наш лес остался закрыт кордонами, а не распространился по всей Лиаре, во многом – его желание. И просьба Таррэна, конечно. Иначе тут давным-давно не осталось бы ни Новых земель, ни Интариса, ни Ланнии и ничего вообще, кроме хмер, оборотней, серого мха и плесени. Однако теперь, когда Таррэна нет, Лабиринт неспокоен, а Тор еще слишком мал, чтобы его контролировать. Именно поэтому мы с вами идем к золотым и именно поэтому попробуем потревожить портал.
Стрегон тихонько вздохнул.