Перехватив выразительный взгляд полуэльфа, Белка сурово поджала губы.
– Так, ушастые, что с вами делать, решу потом. А сейчас встали в строй, сомкнули ряды и следим в оба – как только закончится кордон, мне будет не до вас. Если что-то случится, скажете. Если нет, молча топаете вперед вместе с остальными до тех пор, пока не велю остановиться. И еще: с этой минуты слова Тиля обретают для вас силу приказов. За его жизнь отвечаете головой.
Стрегон мысленно зааплодировал.
– Да, Раиррэ, – живо отозвались перворожденные, получившие первую определенную задачу, и с готовностью обступили бывшего владыку.
– Прекрасно, – холодно улыбнулась Гончая. – Раз уж вы навязались на мою голову, будьте готовы к тому, что поблажек не будет. Шир!
– Ау? – немедленно отозвался вездесущий перевертыш.
Правда, в каком он был виде – человеческом или волчьем, – никто не знал: охотник с самого утра не показывался на глаза. Бежал невдалеке, но так, что даже зоркие стрелки не могли различить за деревьями его стремительный силуэт. И за кордон он ушел самым первым. Юркнул из чащи, молнией скользнул на ту сторону и с тех пор хорошо, если пару раз подал голос, да и то – такой же неопределенный, как и сейчас. То ли спросил, то ли провыл.
Белка же и бровью не повела.
– Приглядишь за ними.
– Угу.
«Значит, все-таки сейчас он человек, – понял Стрегон. – Правда, зачем опять прячется, непонятно. Может, не хочет напугать? Но почему? Мы же вроде все видели?»
Он хотел было спросить об этом, но глянул на Гончую и передумал: сегодня ее глаза уже во второй раз изменили цвет с голубого на непонятный жутковато-зеленый. Злилась она, что ли? Или просто хмера внутри нее стала еще немного сильнее?
Стрегон тихонько вздохнул и на всякий случай проверил, как действует левая рука. После чего знаком велел побратимам смотреть в оба и последовал за обеспокоившимся Тирриниэлем.
Глава 16
Ночью Гончая снова покинула лагерь. Однако на этот раз Шира с собой, как ни странно, не взяла. Лакр, проводив Белку раздосадованным взглядом, тут же попробовал ее догнать и задать миллион вопросов, которые с самого утра вертелись на языке, но не тут-то было: барьер при приближении ланнийца зашевелился, а потом угрожающе ощетинился острыми колючками, словно сказал: «Назад!»
Лакр попытался прорваться еще раз, однако кордон снова приподнял колючие ветви, после чего внушительно выгнулся навстречу, зашелестел листвой и наконец расцвел крупными желтыми цветками.
– Осторожнее, – предупредил Шир, благоразумно не приближаясь к деревьям. – Не вздумай вдохнуть пыльцу, иначе утром не добудимся. А вон на тех шипах есть еще и яд, который обездвижит тебя на половину ночи. Убить не убьет, конечно, но можешь мне поверить – ощущения не из приятных. Особенно потому, что разум этот яд оставляет кристально чистым.
Лакр, углядев на ближних ветках крохотные желтые капельки, которых секунду назад и в помине не было, быстро сообразил, что угроза реальна, и с ворчанием отступил.
– Правильно, – усмехнулся охотник. Сам он сидел поодаль, на приличном расстоянии от барьера, прислонившись спиной к какому-то валуну, чтобы ни колючки, ни пыльца его не затронули. – Сегодня хмер поблизости нет, охранять некому, так что избавить тебя от твари вроде пересмешника или какой другой напасти никто не сможет.
– А ты на что?
– Мне не велено выходить.
– Даже если меня там жрать начнут, тоже не пойдешь?
– Нет.
– Тьфу, – с отвращением отвернулся Лакр, поняв, что ничего не добьется. – Может, я просто убедиться хотел, что тут есть запасной выход? На случай, если кое у кого вдруг ум за разум зайдет и проснутся звериные инстинкты!
– Не бойся, не проснутся, – по-волчьи усмехнулся Шир. – Пока я человек, волк во мне дремлет, и наоборот. Могу неделями не спать, ныряя из личины в личину: пока одна половина бодрствует, вторая будет отсыпаться.
– Очень удобно, – съязвил рыжий, с досадой отходя от деревьев. – И что, все ваши так?
– Разумеется.
– Весело живете, – пробормотал Лакр, усаживаясь рядом с Тергом. – А что будет, если не дать тебе перекинуться в полнолуние?
Шир независимо пожал плечами.
– Я же не оборотень, чтобы от луны зависеть. Могу перекинуться, могу остаться таким, как есть. Мне не мешает личина.
– Каково это – быть зверем? – неожиданно заинтересовался Картис. – Что-то меняется, когда перекидываешься?
– Слух, зрение, обоняние… все становится очень четким. Так, будто до этого ты смотрел на мир сквозь мутное стекло. Да и тело совсем другое – сильное, быстрое, не чета некоторым.
– Лапы, случаем, не мешают? – невинно полюбопытствовал Лакр. – Нет? А зубы? Когти? Хвост?
Шир только усмехнулся.
– А тебе? Плохому танцору, как говорится…
– Я человек, – с достоинством отозвался рыжий.
– Я тоже. Местами. Зато когда я волк, такие мелочи меня не заботят: что на двух ногах, что на четырех – без разницы.
– А как насчет всего остального? При смене облика память сохраняется полностью? – вмешался в разговор Тирриниэль. – Насколько я знаю, оборотни о прошлой жизни не помнят, а ты?
– Помню, – спокойно отозвался охотник, устраиваясь поудобнее. – Все помню, что делал, с кем говорил, что пообещал, что на завтрак жевал… даже то, что я – человек и почему-то умею ходить на задних лапах. Просто это становится не особенно важным. Так, краем сознания отмечаю, что есть у меня еще одна половинка со странными принципами, но большого значения не придаю, за исключением случаев, когда наши мысли совпадают. Так же и с волком: я знаю, что он внутри; знаю, что все слышит и понимает, чувствую, когда он голоден, но знаю и то, что он не возьмет верх, пока я этого не пожелаю.
Ланниэль заинтересованно подался вперед.
– А перекидываться больно?
– Почти нет.
– Сознание при этом не теряешь?
– Еще не хватало! – пренебрежительно фыркнул охотник. – Что я, девка, чтобы в обморок грохаться?
– Ну, хорошо. А как насчет шерсти? Что чувствуешь, когда расти начинает?
– Щекотно. И десны чешутся, если зубы режутся слишком быстро, а в остальном терпимо.
– А как ты его зовешь? В смысле волка, конечно, – нетерпеливо заерзал на своем месте Лакр. – Ну, свистишь там? Или шепчешь чего? Может, выть начинаешь?
Шир от таких предположений даже закашлялся.
– Дурень, зачем мне выть-то? Чтобы пересмешников окрестных пугать? Или хмер очаровывать? Нет, конечно! Просто закрываю глаза и зову. Он приходит. А потом я засыпаю и отдаю ему свое тело.
– Не боишься, что одолеет? – неожиданно хмыкнул Тирриниэль.
– Нет, – качнул головой Шир. – Он живет во мне точно так же, как я живу в нем. Если кто-то из нас сорвется или решит остаться один, то погибнем оба. Не знаю, это как-то связано с магией крови, но подробности лучше у Бел спросить или у наших владык: это они проводят инициацию.
Лакр округлил глаза.
– Хочешь сказать, Белка при этом присутствует и в подробностях наблюдает, как вас корежит?!
– Она приходит на каждую инициацию, – серьезно ответил Шир. – Без нее никогда не начинают.
– Но зачем?
– У нее лучше всех получается сдержать нас в первые мгновения, ну, когда все завершается и вместо обычного охотника получается Серый.
Терг озадаченно потер переносицу.
– Хочешь сказать, она помогает вам не сорваться?
– Точно. В первый раз нам сложно: новый мир, новые ощущения, память о прежней жизни при первом перевоплощении недоступна, а желаний-то о-го-го как много. И потянуться, и удрать от остроухих типов, от которых буквально несет магией, и загрызть кого-нибудь, потому что голод поистине зверский, а иногда даже хочется найти себе па… короче, слишком много всего обрушивается. Некоторые с непривычки и кинуться могут. А Бел… – По губам охотника скользнула странная улыбка. – Еще ни разу не было, чтобы она кого-то упустила. Как рыкнет, бывало, да как двинет по морде, собьет с ног, а потом швырнет на землю и ткнет носом… но говорит при этом так ласково, так тихо, что поневоле прислушаешься. И как дивно она пахнет…
Шир мечтательно вздохнул.
– Мрр. Никто в мире не пахнет так, как Бел. У эльфов от нее мигом крышу сносит, люди чуют эту магию слабее, но тоже с трудом справляются, а мы… Мы ощущаем ее лучше всех и не поддаемся ее чарам благодаря тому волку, что сидит внутри и всякий раз напоминает о стае.
– Гм, – задумчиво обронил Ланниэль. – Выходит, на самом деле это стая спасает вас от ее силы?
– Когда нас много, то каждому достается лишь малая часть ее магии. А это уже можно вынести. Потому-то мы и стойкие.
– Но сейчас ты один…
– Это не имеет значения, – усмехнулся перевертыш. – Стая поддерживает меня даже на расстоянии.
– Однако человеком тебе все равно трудно? – продолжал допытываться молодой маг. – Ты ведь все равно чувствуешь ее магию?
– Да, – признал Шир. – Но слабее, чем вы. А когда зверем, то и вовсе чуть-чуть.
– А Таррэн?
– А что Таррэн?
– Считаешь его своим хозяином? – осторожно уточнил Ланниэль, не слишком представляя, как такой деликатный вопрос воспримет охотник.
Однако тот лишь охотно кивнул.
– Разумеется. Я ж зверь, хоть и наполовину. Только я его чувствую немного по-другому: хозяин как… маяк, что ли? – на секунду задумался Шир. – Знаешь, как будто ты долго бредешь в темноте, путаясь в ряске и боясь утонуть, но потом видишь впереди огонек, чуешь запах жилья и с надеждой спешишь к нему, забыв про холод и усталость… Это странно – будучи человеком, рассуждать о том, что ощущаешь, когда бегаешь зверем. Но я именно так его и чувствую, куда бы ни пошел и что бы ни делал. Когда он есть, мы точно знаем, ради чего живем и к чему стремимся.
– Теперь не так? – быстро уточнил Стрегон, и Шир мигом помрачнел.
– Да. Теперь света впереди больше нет. Только запах и остался. Да еще Тор. И Белка… а что будет дальше, один Торк ведает.
Братья ненадолго замолчали, переваривая услышанное. Замолчал и Шир, о чем-то глубоко задумавшись. Новые подопечные Белки тоже не порывались вступать в разговоры или делиться с кем-либо всем тем, что накипело. А Тирриниэль неожиданно спросил: