«По инициативе секретаря Ельнинского укома В. Кирпичникова, — продолжает рассказ о своей комсомольской юности М. Исаковский, — летом 20-го года было оборудовано несколько «красных повозок». «Повозка» представляла собой обыкновенную телегу, переделанную в фургон и снабженную всевозможной агитационной литературой — брошюрами, газетами, листовками, плакатами. «Красные повозки» сопровождались специальными комсомольцами — агитаторами и пропагандистами. Где достал Кирпичников эти повозки, откуда он взял лошадей — не знаю. Возможно, в какой-либо воинской части выпросил. Но факт тот, что повозки пошли и они побывали во многих деревнях Ельнинского уезда.
В результате похода «красных повозок» Ельнинская организация комсомола выросла еще больше и еще выше поднялся авторитет комсомола как в городе, так и в деревне».
Интересно, что опыт организации «красных повозок» был поддержан Центральным Комитетом РКСМ и рекомендован всем комсомольским организациям.
Комсомольские работники отлично понимали значение периодической печати и стремились к созданию молодежных газет и журналов.
После выпуска в августе 1919 года единственного номера газеты «Авангард коммунизма», а потом ряда «страничек юного коммуниста» в местном партийном органе, в марте 1920 года удалось получить разрешение на издание газеты «Юный товарищ». Утвердили редакционную коллегию: председатель губкома РКСМ Е. Гарабурда, И. Бобрышев, В. Цикото. Активно сотрудничал в газете Н. Чаплин, писавший статьи для раздела «Беседы с рабоче-крестьянской молодежью». Секретарь губкома партии горячо поддержал инициативу комсомольцев, помогая изыскать для молодежного издания средства и крайне дефицитную тогда бумагу.
В октябре 1919 года Николай Чаплин вступает в ряды партии большевиков — ему было всего семнадцать лет. Он переживает неповторимый душевный подъем. Всю свою жизнь Николай стремился следовать ленинским принципам скромности и идейной чистоты, на первый план выдвигал соображения общественного характера, партийной дисциплины, коммунистического долга, никогда не гнался за собственной выгодой. Жена Чаплина Розалия Исааковна вспоминает: «Когда в те светлые, юные годы мы с Колей решили, что судьбы наши связаны навеки, он меня предупредил: «Я коммунист, значит, всегда и во всем буду руководствоваться интересами партии. Сегодня я здесь, завтра могу быть переброшен на самую далекую окраину, сегодня я на одной работе, завтра найдут нужным перевести меня на другую работу, самую маленькую и низовую. Так что будь готова к переездам, трудностям и лишениям».
От нее же я узнал, что Николай издавна любил стихи, запоминал их, читал вслух. А дружба их родилась еще в школе, когда объединили бывшую женскую гимназию, где училась Роза, и реальное училище, учеником которого был Николай…
В листочке из дневника в начале 20-х годов Николай записал, что безмерно рад всякой встрече с Розой.
«Я взволнован и обрадован, но, как всегда, сдержан. Вероятно, она обиделась, но что поделаешь, такова моя натура. Я всё время думаю о ней, и тут — противоречие! Нужно работать, а личные переживания мешают. Настроение же мое жизнерадостное. Я горы готов свернуть. Это же неизбежные черты юности…»
Дневника нет, листочек с этой записью каким-то чудом сохранился.
В марте 1920 года в губернии прошла «неделя красной молодежи» с целью сделать союз массовой организацией.
В течение «недели» было проведено 68 конференции несоюзной молодежи, десятки коммунистических субботников, митингов, спектаклей, концертов, выпущены тысячи экземпляров различных воззваний и листовок, создали 200 новых комсомольских ячеек. Ряды комсомола в губернии удвоились, а в Смоленском уезде утроились. В деревнях уезда вместо 8 ячеек стало 49, в комсомол вступило 300 новых членов.
Друзья и соратники Чаплина вспоминают, как много приходилось разъезжать по уездам, а с транспортом дело обстояло совсем плохо. В ячейки, находившиеся в 15–20 верстах от города, ходили пешком. На уездные конференции и совещания делегаты также приходили за 20–30 верст пешком.
Весной 1920 года уездно-городскому комитету для разъездов по волостям выделили пару лошадей, телегу, сани и сбрую. Лошади были выбракованы в одной воинской части. Можно представить себе, в каком состоянии они достались комитету! Однако для ребят это был настоящий праздник. Еще бы: есть свои лошади, садись и поезжай. К лошадям ребята относились трогательно, даже суточные дежурства в конюшне установили. Однако пользоваться лошадьми пришлось недолго. Кони поправились, и комитету предложили передать их в одну вновь созданную коммуну, где не хватало тягла.
И снова шагали ребята по волостным дорогам и в дождь и в пургу. И не унывали.
В конце марта состоялся третий губернский съезд союза. На нем с докладом о воспитании членов РКСМ выступил Н. Чаплин. Съезд избрал его членом губернского комитета.
Друг Чаплина Д. Кобаренков вспоминает, как они начинали совместную работу в уездно-городском комитете. Когда Кобаренкова утвердили заведующим отделом по работе в деревне, отдел состоял… из одного заведующего. Инструкторов дали потом — Ф. Великанова и Е. Вощенкова, да и тот вскоре ушел на фронт.
Как работать? С чего начинать?
Новый заведующий умел пахать, косить, ухаживать за скотом. А тут говорят: организуй ячейки, руководи их работой… Растерялся заведующий, загрустил. И сначала все пошло не так, как надо.
Однажды приходит Чаплин:
— Ну как дела идут, Данила? Освоился?
— Плохо, ничего не выходит.
— А ну давай присядем. Расскажи, что и как делаешь.
Рассказал, в каких волостях побывал, сколько ячеек создал, что советовал делать.
— Дела у тебя идут не так уж плохо, — заметил Чаплин. — Только не слишком ли ты размахнулся?
Долго сидели тогда, говорили о работе, о своих думах, мечтах.
Чаплин твердил:
— Надо знать деревню, знать, о чем думают люди, как живут. Иначе какие же из нас руководители?
После этого разговора как-то легче стало работать, словно сил прибавилось. Ясно стало: и Николаю трудно, а он не стесняется, расспрашивает. Пропала скованность, робость.
Кобаренков тепло вспоминает дух коллективизма, сердечность товарищей, комсомольскую дружбу.
«Весной 1920 года, заехав к матери в деревню — а жили мы недалеко от железнодорожной станции Кар-дымово, — заболел я брюшным тифом.
Дней через пять примчался Николай. Поздоровался, вынимает сверток.
— Наш завхоз достал для тебя сыру. Ешь и скорей поправляйся!
А я до той поры сыру-то и не едал.
— Не надо, Коля, оставь себе. В Смоленске с продуктами трудно. Спеси домой, в семье ведь живешь.
А он:
— Брось валять дурака. Тебе поправляться надо, и поскорее. На одной картошке далеко не уедешь. Да и ребятишек вон сколько, полная горница!»
Весь день провел у больного друга Николай, помогая его матери по хозяйству. Вечером уехал, подняв настроение у больного и у матери.
Смолоду рос Николай Чаплин добрым и благожелательным к людям. И они платили ему взаимностью.
К 1920 году Чаплин стал известным комсомольским работником, и Центральный Комитет РКСМ направил его в Тюмень секретарем губернского комитета союза. Мне в это время пришлось работать в Омске секретарем Сиббюро комсомола. Тюменская организация входила тогда в Сиббюро РКСМ. Мы с председателем Сиббюро Фридрихом Юттом помнили Чаплина по встречам на II Всероссийском съезде РКСМ. Мы радовались его приезду в Тюмень, нуждавшуюся в опытных комсомольских работниках.
Сестра Николая, М. П. Чаплина, одна из тогдашних смоленских комсомолок, так описывала отъезд брата: «Я помню, как мы провожали Николая на Смоленском вокзале. Он был без всякого багажа. На нем были кепка и френч, в руках брезентовый портфель. Как встал из-за рабочего стола, так и поехал».
Одновременно с Чаплиным в Тюмень приехал пермяк Иван Шостин, командированный Сибирским бюро, большой друг автора этих строк, ставший другом и Николая.
Сирота, подмастерье сапожника, Шостин в 1917 году был организатором ячейки союза на Кыновском заводе в Пермской губернии. Самоотверженно сражался Иван в отрядах красногвардейцев с казачьими бандами Дутова, дрался с колчаковцами, был ранен, дважды попадал в плен и оба раза бежал. Его зверски пытали белые, когда он сидел в колчаковской тюрьме в Тюмени. В свободную Тюмень он и захотел вернуться.
В те бурные годы Шостин быстрее других понял, что всем надо учиться марксизму. Он умел находить для этого время, хотя бы ночные часы. А ведь Ваня не знал школьной парты, грамоте он выучился, будучи взрослым.
Бывало, еще в Перми, схватив меня за рукав, он с восторгом говорил: «Чуешь, милок? Когда теория овладевает массами, она становится материальной силой. Ты понимаешь? Материальной силой!..»
Мы с ним потом переписывались. Писал он всегда очень интересно, поразительно охватывая широту жизненных явлений. Начиная письмо, обычно приводил в виде эпиграфа цитату из Маркса, из последней прочитанной книги. Одно из писем начиналось так: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его».
И дальше: «…Мы, конечно, изменяем мир. И в этом наша сила. Но какие еще мы-то сами, комсомольские активисты, цуцики в теории! Черт побери, как мы еще мало знаем! Учиться надо, учиться!»
С энтузиазмом, не щадя себя, работал Шостин. Он и сгорел на работе — умер в Воронеже от разрыва сердца 24 сентября 1921 года. Шостин работал там в губкоме комсомола…
Вот с каким замечательным парнем, настоящим комсомольским вожаком, поднявшимся из народных низов, встретился и подружился в Тюмени Чаплин. Не раз я слышал от Николая восторженную оценку Шостина. Впрочем, и Шостин отзывался о Николае восторженно.
11 сентября 1920 года Николай Чаплин открывает второй губернский съезд тюменского комсомола, объединяющего около трех тысяч юношей и девушек. Делегаты исполняют «Интернационал». Предлагается почтить память Карла Либкнехта. Все поют «Вы жертвою пали». Председатель губкома партии С. П. Агеев выступает с докладом о текущем моменте. О работе комсомольской организации он говорит, что коммунисты с радостью смотрят на комсомол, свою достойную смену. По призыву партии прямо с уездного съезда группа ишимских комсомольцев ушла добровольцами на Южный фронт. Неко