Однако оппозиционеры не вняли этому строгому предупреждению Центрального Комитета партии.
Меньше чем через две недели Ленинградский губком комсомола пригласил на губернскую конференцию без санкции бюро Цекамола представителей ряда губкомов, в том числе Воронежского, Курского, Нижегородского, Ярославского, Владимирского, Тульского, Ивановского, Тверского, Царицынского, Орловского, Донецкого, пяти губкомов Северо-Западной области и двух национальных областей — Киргизской и Узбекской. Таким образом, фактически созывалась общероссийская конференция.
25 февраля 1925 года Политбюро ЦК РКП (б) рассмотрело этот вопрос.
Политбюро решительно осудило дезорганизаторские действия Ленинградского губкомола и поручило комиссии под руководством Е. Ярославского, в состав которой включили Чаплина и представителя Ленинградского губкома партии, расследовать названные дезорганизаторские действия зиновьевцев.
Решение ЦК партии было разослано всем губкомам РКП (б) и РЛКСМ.
5 марта 1925 года Политбюро ЦК РКП (б) по докладу комиссии во главе с Е. Ярославским утвердило постановление об ошибочных и опасных дезорганизаторских действиях оппозиционеров в комсомоле.
Экстренный пленум ЦК РЛКСМ состоялся 10 марта 1925 года. С докладом от Политбюро выступил А. А. Андреев.
Пленум большинством голосов осудил фракционную политику членов бюро ЦК и принял решение о необходимости укрепить партийное руководство союзом.
«Комсомол должен и обязан давать решительный отпор всяким посягательствам на партийное руководство, откуда бы они ни исходили».
Много забот легло тогда на плечи нашего генсека. Местным работникам и членам Цекамола приходилось терпеливо и убедительно разъяснять партийную линию. Раскольники стали кричать «о нарушении комсомольской демократии», забывая, что по Уставу ЦК союза подчинен Центральному Комитету партии.
Споры с оппозицией становились предметом обсуждения на собраниях и в печати.
Зиновьевцы обвиняли нас в недооценке роли рабочей молодежи и пролетарского руководства в комсомоле, но при этом затушевывали решающее значение партийного руководства. У них получалось, что только рабочие-коммунисты осуществляют пролетарское руководство в союзе. А остальные члены — комсомольцы, — значит, не принимают в нем участие? В комсомоле было тогда 45 процентов рабочих и только 9 процентов партийцев, да и не все партийцы являлись рабочими.
Оппозиционеры считали, что комсомольский актив для деревни должен готовиться исключительно промышленными центрами, они отрицали возможность воспитания актива из среды самих сельских комсомольцев — вы, мол, деревенские, еще не доросли.
Конечно, нужно было укреплять деревню работниками из промышленных центров.
В декабре 1924 года ЦК РЛКСМ перебросил 600 городских работников в деревню — волостными организаторами, секретарями ячеек, избачами. Летом 1925 года в деревню направили 1387 комсомольских активистов.
IV Всесоюзная конференция РЛКСМ (июнь 1925 года) приняла решение о посылке в крестьянские районы двух тысяч комсомольцев из пролетарских центров.
Важнейшей задачей комсомола стало выдвижение и воспитание актива из батрацкой и бедняцкой молодежи прежде всего.
Зиновьевцы запутались в вопросе о крестьянской молодежи. Зиновьев выпустил книгу «Ленинизм», в которой предложил создавать в деревне делегатские совещания середняцкой молодежи по примеру женских делегатских собраний. Встать на такой путь — значило изолировать комсомол в деревне от масс середняцкой молодежи и от части сельской интеллигенции.
Мы с Чаплиным решили немедленно выступить в печати против предложения о делегатских совещаниях крестьянской молодежи. В один и тот же день были напечатаны статьи: Чаплина — в «Правде», Мильчакова — в «Комсомольской правде». В Центральном Комитете партии одобрили эти выступления.
Чаплин встретил полную поддержку членов бюро ЦК комсомола, когда составил книжку «Ленинский путь комсомола», включив в нее свой доклад на пленуме Московского комитета комсомола совместно с партийным активом Московской организации и речь А. А. Андреева на IV Всесоюзной конференции РЛКСМ «О трудностях и задачах в работе РЛКСМ».
Точно так же бюро целиком согласилось с изданием книжки Чаплина «К истории наших разногласий», в которой были изложены решения и меры, принятые Центральным Комитетом партии по усилению партийного руководства комсомолом, сохранению единства в союзе и пресечению вредной фракционной деятельности оппозиции.
Комсомол между тем умножал свои ряды: на 1 мая 1925 года в его рядах стало полтора миллиона членов. Пионерская организация уже охватывала 1300 тысяч юных пионеров и 100 тысяч октябрят. Пионерское движение с юных лет активизировало девочек. В комсомоле девушки составляли только 16 процентов, тогда как девочек в пионерских отрядах насчитывалось 40 процентов.
Чаплин писал, анализируя эти цифры: «Очевидно, пионерское движение дает нам ключ к решению «девичьей проблемы». И в этом, по-моему, величайшая ценность пионерского движения».
Вся многообразная деятельность комсомола и пионерской организации требовала пристального внимания к жизни, проникновения в процессы, происходящие в среде молодежи, изучения ее нужд и интересов. Политическая зрелость Чаплина, его основательность, накопленный опыт помогли ему справиться со сложными обязанностями генерального секретаря. Он оказался достойным руководителем, настоящим вожаком. А. А. Андреев на IV Всесоюзной конференции РЛКСМ 23 июня 1925 года сказал:
«…Я лично, следя за работой ЦК РЛКСМ по поручению ЦК РКП (б), могу только сказать, что в течение этих трех месяцев работа сделана огромнейшая, работа сделана колоссальная. Это я с полной объективностью, без всяких прикрас мог бы сказать вашей конференции. Я думаю, что этот мой вывод целиком и полностью подтверждает работа настоящей конференции, ее подготовленность…»
Чаплин часто посещал комсомольские ячейки заводов, фабрик, учебных заведений. Свежими интересными впечатлениями он делился с членами бюро Цекамола.
В. Полетаев, работавший секретарем Зареченского райкома комсомола в Туле, рассказывает о приезде Чаплина в Тулу.
«Чаплин побывал в губкомоле, у секретаря губернского комитета партии И. Д. Кабакова и захотел пойти на оружейный завод. Цолетаев вызвался его проводить.
— А завод-то ты знаешь? — спросил Чаплин.
— Я работал на заводе шесть лет, с 1918 года.
— Ну, тогда провожатых не нужно, — заметил Чаплин.
И вот запомнилась, я бы сказал, могучая фигура, неторопливая походка, крупная голова с буйной шевелюрой, этакое спокойное, уверенное поведение комсомольского генсека.
Поднялись в инструментальную мастерскую. Чаплин обстоятельно познакомился с молодым изобретателем Михаилом Дигерном, первым молодым лекальщиком седьмого разряда.
— Как работают остальные ребята?
— Да ведь у нас «короли» — высококвалифицированные мастера-лекальщики — держатся особняком, оберегают свои производственные секреты… Но мы достигнем мастерства. Третья часть ребят учится в вечерней школе и техникуме.
— Вот хорошо! Нам нужны свои красные специалисты. Ленин призвал молодежь учиться, — порадовался Чаплин.
В механической мастерской его интересовали связи заводских комсомольцев с деревней. В охотничьей мастерской он попал в круг дружной комсомольской бригады, работавшей над новой моделью охотничьего ружья. Ласково поглаживал он отлаженную двустволку, похвалил ребят:
— Какие вы молодцы!
В обеденный перерыв сгрудились молодые рабочие вокруг секретаря Цекамола, и пошел задушевный разговор и о производстве, и о быте, и об учебе. Очень оживился Чаплин, узнав, что комсомольцы-оружейники по собственному почину повысили норму выработки.
— Вот это хозяйский, социалистический подход к делу.
На вечер был назначен пленум губкомола, а Чаплин явно не торопился уходить с завода и непременно хотел посетить молодежь самоварной фабрики.
Я колебался, ячейка на самоварной фабрике была неспокойная, «бузливая», собрания проходили бурно. Раз выгнали с собрания инструктора райкома. У райкомовских работников укоренилось мнение, что в ячейке орудуют троцкисты…
Чаплин приветливо поздоровался и обратился к ребятам:
— Давайте поговорим без повестки дня о том, что волнует и интересует вас. Что неясно, что болит?
И посыпались вопросы…
— С безработицей когда разделаемся?
— Директор возит свою жену на базар в казенной пролетке, а мы-то топаем пешком! (Трамваев в Туле еще не было.) Нету равенства в жизни! Он небось двести целковых получает!
— Нэпманы развращают наших девчонок, в рестораны зазывают… Когда это кончится?
— Опять же мастера тормозят перевод молодежи из разряда в разряд…
Чаплин спокойно, уверенно, а то и с шуткой отвечал на все вопросы, разъясняя курс партии на строительство новых предприятий, на подъем сельского хозяйства, на улучшение быта рабочих.
— Пройдет несколько лет, и мы будем страдать не от безработицы, а от нехватки рабочих рук.
— Вот хорошо бы! — выдохнул кто-то.
— А что касается нэпманов, то мы их скоро прогоним. Сами справимся с восстановлением и реконструкцией хозяйства.
Разъяснил Чаплин и постановку вопроса о равенстве, о социалистическом принципе «от каждого по способностям, каждому по труду».
— Учиться надо, квалификацию повышать. А хныкать, падать духом ни к чему. Какая у вас заработная плата?
— На сборке самоваров, — ответил секретарь ячейки, — по семьдесят пять — восемьдесят рублей зарабатывают.
— А ты, Егор, сколько получаешь, — обратился он к угрюмому, много кричавшему пареньку.
— Прошлый месяц — тридцать два рубля, — нехотя ответил Егор.
— Ну давай мы тебя выдвинем директором, — пошутил Чаплин.
— Егорку в директора! — прыснули девчата.
Разговор закончился, и ребята проводили полюбившегося им гостя.
Чаплин задумался.
— Никакие они не троцкисты. Ребята как ребята. Подход нужен, деловой, конкретный. И еще терпение. Работать с ними надо, товарищ секретарь райкома. Ну пойдем в губком…»