ордена и медали в День Победы или когда идет на торжественное собрание к местным комсомольцам.
Шерудилло вспоминает:
«В работе Чаплина чувствовалось стремление следовать ленинскому стилю. Мы никогда не величали своего генсека Николаем Павловичем. Для нас он был просто Николай. Тут и не пахло фамильярностью, панибратством. Наши взаимоотношения строились на глубоком чувстве осознанного уважения к нему.
Перед взором памяти возникал Ленин, который никогда не подавлял в человеке чувства собственного достоинства, а, напротив, побуждал его к действиям и находил в человеке что-нибудь заслуживающее похвалы. Чаплин любил говорить о Ленине, о ленинских нормах жизни, о том, как слушали его комсомольцы на III съезде РКСМ. Тепло, любовно говорил Чаплин и о ленинских соратниках, с которыми сам общался, — о Калинине, Кирове, Орджоникидзе, о первом друге и единомышленнике Ильича — Надежде Константиновне Крупской. Он законно считал счастьем встречи с такими людьми и возможность пользоваться их советами». Так характеризует Чаплина Александр Шерудилло, друг и соратник по Цекамолу, рабочий парень из Донбасса, комсомолец с 1918 года.
До начала занятий на курсах у Чаплина и Шерудилло оставалось еще много дней. Кому-то из них пришла мысль: поехать бы за границу, посмотреть, «как живет мировая буржуазия».
Николай горячо воспринял эту идею и сразу принялся за дело. Обратились куда надо, похлопотали и нанялись моряками в торговый флот. Судно посетило Гамбург, порты Англии, Бельгии, Португалии и Турции.
И здесь Николай остался верен себе. Ему мало было небольших штормов и хлопотливой службы (ребята все-таки несли вахту как матросы), он еще договорился с парторгом судна и вел беседы с командой о политике партии и международном положении. Простотой в обращении и умелым подходом к ребятам он завоевал симпатии команды. Вспоминаю, как еще в 1924 году холодным осенним вечером он провожал меня в Берлин и Париж. Поездка была нелегальной, ехал я в качестве представителя Исполкома КИМа. Тогда Николай сказал:
«Завидую тебе, Саша! Так хочется повидать зарубежные города и страны, встретиться с комсомольцами Запада!..»
Этой матросской поездкой он хоть в малой доле осуществил свое давнишнее желание. А ведь его поездка тоже была немножко «нелегальной». Ехал он под чужой фамилией. Не мог же матросом на судно явиться член ЦИК СССР и кандидат в члены ЦК ВКП(б)!..
Учеба на курсах шла хорошо. Занимались исключительно усердно. Шерудилло вспоминает: Николай любил стихи. И однажды подарил ему книжку стихов Гейне с надписью: «Саше Шерудилло. Я предпочитаю бурю свободы покою рабства (Робеспьер)».
Слушатель курсов, еще смоленский друг Николая, Давид Ханин, оставил такие строчки:
«Вперевалку, раскачивая большое угловатое тело, с томиком истории французской революции в руках, проходил Николай Чаплин, человек с первородным диалектическим умом, разбиравшийся в сложных противоречиях жизни еще задолго до того, как им были прочитаны книги мудрецов».
Брат Николая Виктор отмечает, что Николай учился с необыкновенным жаром, не отличая ночи от дня. Его особенно увлекала история Великой французской революции, работы Маркса, посвященные ей. Он запоем читал Милля, Тьера, Гизо, основательно штудировал Зомбарта. И постоянно обращался к Ленину.
«Был он большим книголюбом с самой ранней юности. До 1937 года я бережно хранил «Робинзона Крузо» с его юношеской дарственной надписью, призывавшей младшего брата «всегда горячо любить хорошие книги».
Ушли тогда на учебу и другие славные товарищи, соратники Чаплина, члены бюро ЦК: уралец Михаил Ерогов, бакинцы Иван Курников и Максим Сорокин, украинец Иван Жолдак, ленинградцы — секретари Цекамола Сергей Соболев и Дмитрий Матвеев. Оставались в Исполкоме Коминтерна молодежи Рафаэль Хитаров, Амо Вартанян, Павел Павлов, а в «Комсомолке» — Тарас Костров.
У каждого из них — своя интересная судьба.
Николай Чаплин за десятилетие своей комсомольской деятельности встречался с сотнями, тысячами активных работников, со многими подолгу работая рядом. Его брат Виктор Павлович, ныне кандидат философских наук и доцент одного смоленского вуза, пишет: «Никогда не вспоминается мне брат в одиночку. Он предстает передо мной неотделимым от незабываемой комсомольской плеяды первого десятилетия. Он органически врос в стан молодой ленинской гвардии, и оторвать его от людей невозможно. И обязательно, при любом своем и других положении, он равный среди равных, не допускающий даже намека на какое-либо преднамеренное превосходство. Это было боевое, партийное товарищество.
Ко всему на свете он относился со страстью и эмоциональностью своей горячей и вместе с тем глубоко выдержанной натуры. Изумляло меня в нем уменье подчинять свое личное мнение мнению коллектива, мнению партии. Только ему было известно, как нелегко при этом властвовать собой.
Недаром брат Сергей называл его «железным братом».
Четырежды Чаплин избирался в Цекамол, на четырех съездах партии его выбирали в состав ЦК партии, на съездах Советов — в ЦИК СССР.
На XII, XIII, XIV и XV съездах партии Николай Чаплин представлял комсомол. На XVI съезде он был делегатом Грузинской партийной организации, работая в Тбилиси секретарем Закавказского краевого комитета партии.
На XVII съезде, последнем партсъезде, на котором мы с ним были вместе, он входил в число делегатов Ленинградской партийной организации, будучи начальником политотдела Мурманской железной дороги.
Так скольких же людей он знал и сколько товарищей знали Николая Чаплина!..
Незабываемы дни XVII съезда партии, съезда «победителей», как его назвали.
Превосходно выразил чувства всех незабываемый трибун Сергей Миронович Киров:
«Успехи действительно у нас громадны. Черт его знает, если по-человечески сказать, так хочется жить и жить (смех), на самом деле, посмотрите, что делается. Это же факт! (Шумные аплодисменты.)
Но есть опасность: можно так увлечься всякими песнопениями, что перестанешь понимать, что кругом творится. (Смех.) А без самокритики предупредить себя от головокружения никоим образом нельзя».
В годы первой пятилетки в СССР была построена крупная технически передовая промышленность. Особенно значительные успехи были достигнуты в деле создания современной тяжелой индустрии — материальной базы социализма. Эти успехи позволили выступить с таким планом на вторую пятилетку, которым предусматривалось удвоение размеров промышленной продукции, что означало рост в сравнении с довоенным уровнем в восемь раз.
Настроение превосходное, боевое. Ветераны комсомола, хотя им минуло всего лет по тридцать пять, приехали из разных областей страны уже в качестве партработников и хозяйственников. Чаплин, Соболев, Смородин — из Ленинграда, Хитаров — из Кузнецка, Курников — из Киргизии, Ханин — из Свердловска, Вартанян — из Горького, Шаровьев — из Сибири, я — из Забайкалья.
Многие бывшие соратники по комсомолу работали в Москве на партийной и хозяйственной работе — члены ЦК ВКП(б) Рывкин, Фейгин. Всего бывших и настоящих комсомольских работников было в составе делегатов съезда более ста человек. И судьбы людей сложились так, что для большинства, почти для всех, эта встреча была последней…
Чаплин успел поработать секретарем Закавказского краевого комитета партии и затем членом президиума Центросоюза.
В 1931 году во время летнего отпуска я поехал на Северный Кавказ повидаться с друзьями. В Тбилиси пошел в Закавказский краевой комитет партии к Чаплину. Побеседовали тепло и откровенно.
Николай говорил о трудных условиях, о том, что с утра до позднего вечера работает, выезжает в Организации, сколачивает работоспособный партаппарат, могущий неуклонно следовать принципам Пролетарского интернационализма.
Подошел к сейфу, достал письма: «Вот неоценимая моральная поддержка!»
Это были письма Орджоникидзе, адресованные «дорогому Чаплину» и подписанные «твой Серго».
«Когда встречаюсь в Москве с Миронычем и Серго, отвожу душу, рассказываю о трудностях. Но ведь и им нелегко…»
Что касается перевода его в Центросоюз начальником Управления общественного питания, то попал он на этот пост в трудное время — страна переживала неурожай. И Чаплин ездит по стране, проводит заготовки мяса, хлеба, организует отправку продовольствия в центр, налаживая общественное питание в городах. Объехал он, в частности, весь Казахстан, добрался верхом до границы с Китаем. И писал жене: «Казахстан поражает своими необъятными просторами. Только здесь я ощутил нашу колоссальную победу — постройку Турксиба. Пройдет два-три года, и этот богатейший, а пока еще дикий край будет преобразован…»
В другом письме Розе он сообщал, что часть пути в Казахстане проделал с Анастасом Ивановичем Микояном в его вагоне.
«Я приобретаю некий хозяйственный опыт, что для меня как будущего кооператора весьма полезно». Из этой фразы видно, что хотя и тянулся Чаплин к партийной работе, но на назначение «кооператором» смотрел со всей серьезностью.
Николай увлекался всякой работой, которую ему поручали, и отдавался делу без остатка. Однако он тосковал но партийно-политической работе и вскоре ее получил.
В последние шесть лет своей жизни он был на партийной работе среди железнодорожников.
Николай сам вспоминал о первых своих шагах на новом поприще. Киров встретил очень тепло нового начальника политотдела Мурманской железной дороги.
— Здравствуй, Чаплин! Приехал? Ну как, выйдет у тебя?
— Приехал, но не знаю, как у меня выйдет. Это дело для меня новое.
— Ну брось! Должно выйти, — сказал Мироныч и тут же стал давать такие практические советы, будто он всю жизнь провел на железнодорожном транспорте.
И ведь вышло у Чаплина! В 1936 году правительство наградило его орденом Ленина за работу на транспорте.
…Нашел я недавно письмо десятилетней давности. Писал его А. Голдовский, комсомолец с 1919 года, делегат VI съезда РЛКСМ, работавший с Чаплиным в политотделе Мурманской дороги: «С неослабевающим упорством боролся Чаплин за улучшение работы транспорта. Работникам политотдела он часто твердил: