е мужики забивали сваи в дно былинного Волхова. Электрификация страны была задачей в те дни грандиозной, этой задачей жила вся страна.
В эту пору Лиза, помимо ответственной работы в ВСНХ, несет еще и многотрудное бремя обязанностей депутата Рогожско-Симоновского райсовета, заканчивает рабфак.
Сохранилось свидетельство, выданное Лизе Институтом народного хозяйства имени Плеханова: она окончила «полный курс рабочего факультета» по техническому отделению и питому «…имеет право преимущественного поступления во все вузы республики без всяких проверочных испытаний». Вскоре Лиза уже занималась на подготовительном отделении Института красной профессуры.
Годы напряженного труда и лишений не могли пройти бесследно: здоровье Лизы были подорвано, она тяжело заболела. Привыкнув стойко переносить лишения, она слишком поздно согласилась на операцию. Усилия врачей оказались тщетными. 18 марта 1926 года, в день, когда в Москве работал VII съезд ВЛКСМ, перестало биться благородное сердце Елизаветы Пылаевой.
Лучшую оценку ее яркой жизни дала «Правда»:
«…Пылаева была дочерью революции в подлинном смысле этого слова. Она умела жить полной грудью… и вместе с тем умела не задумываясь бросаться в борьбу, ставя свою жизнь под риск, умела увлекать за собой и вдохновлять окружающую ее массу, внедрять в нее дух боевого задора, борьбы.
…Молодежи, и в особенности девушкам, нужно учиться у Пылаевой. Это как раз тот тип простых, жизнерадостных людей, все существо которых неотделимо от масс. Такими были женщины-коммунарки, умиравшие в 1871 году на парижских баррикадах. Таковыми должны быть русские коммунарки, ведущие за собой миллионные массы женщин, пробудившихся для строительства новой, социалистической жизни».
Их было тысячи и тысячи…
Имена одних, таких, как Елизавета Пылгева, надолго запечатлены в памяти народной. Другие остались безвестными, безымянными. Но и те, что увенчаны гласною славой, и те, что безымянны, одинаково дороги нам, их потомкам. Их уравняло бессмертие. Все глуше их голоса на стертых граммофонных дисках. Все желтее фотокарточки, с которых они — юные, дерзновенные — глядят в упор на нас. Они целиком, безраздельно отдали себя борьбе за революцию. А те, кто после всех нечеловеческих испытаний остался в живых, и доныне передают нам, молодым, заветы революции, музыки вечного обновления мира.
БОРИС ДЗНЕЛАДЗЕ
Март семнадцатого года. Тифлис. Медь оркестров, «Марсельеза». Лобзания. Восторги по поводу волшебной свободы…
В здании городской управы на Эриванской площади неторопливо, с большой помпой заседает конференция «Союза учащихся марксистов Закавказья». Тщательно отрепетированный «экспромт». Объединенная делегация тифлисской дворянской мужской гимназии и реального училища предлагает направить приветственный адрес высокочтимому ОЗАКОМу. Полностью — Особый Закавказский комитет, облеченный Временным правительством «всеми правами наместника».
Зачитать приветствие угодно самому председателю конференции. Его обрывает невысокий худощавый паренек Борис Дзнеладзе. Тонкое, к подбородку суженное лицо Бориса бледнее обычного.
— Опомнитесь! Отдайте себе отчет — кого вы собираетесь приветствовать?! Тех, с кем завтра нам неминуемо вступать в борьбу! Не забывайте — наша революция еще впереди!..
Смятение, шум, крики: «Долой, выведите его из зала!» Возгласы одобрения: «Браво, Борис!.. Ура большевикам!»
Инцидент обсуждается в высших сферах. «Отец кавказской демократии» Ной Николаевич Жордания с некоторой долей снисходительности:
— Борис Дзнеладзе? Помню, тихий мальчик-сирота. Наша кухарка в Озургетах зазывала его помочь выбить ковры, наколоть дров… С малых лет предоставлен себе. Заблудшая овца… При случае надо вразумить…
Будет случай, хотя и не так скоро. До того многое еще произойдет и в государственном устройстве Кавказа, и в борьбе политических партий, и в людских судьбах.
Разношерстный «Союз учащихся марксистов» продержится недолго. Тихо уйдет в небытие. Вместо него с сентября девятьсот семнадцатого года — «Организация молодых социалистов-интернационалистов «Спартак». Заслуженный, прямой предшественник комсомола Грузии и Армении. И два «внеклассовых, всенациональных» объединения грузинской и армянской молодежи.
На первом учредительном собрании «Спартака» в клубе на Авлабаре Дзнеладзе оглашает манифест:
«Ко всем тем, кому дороги интересы и будущее пролетариата… кому еще не вскружил голову шовинистический угар… «Спартак» обращается к вам, ко всем молодым борцам, призывая вас создать свои местные и общие организации и всегда и всюду горячо поддерживать революционное движение интернационального пролетариата… в особенности на Кавказе, где атмосфера пропитана национальной рознью. Здесь еще больше трудностей придется побороть интернационалистической молодежи, ее «Спартаку»…»
Оценка положения, довольно скоро подтвержденная жизнью. 26 мая 1918 года «Грузинский национальный совет» провозглашает отделение «независимой Грузинской республики» от Советской России. Во дворце бывшего царского наместника теперь полностью хозяйничают меньшевики. Туда, во дворец, и является Борис Дзнеладзе. Требует приема у самого Жордания.
Аудиенция дается по наивысшему разряду. Помимо Жордания, в беседе с восемнадцатилетним Борисом желает участвовать и главный меньшевистский оратор, лощеный Ираклий Церетели. Оба внимательно разглядывают столь неожиданного пришельца. Борис смотрит, как всегда, в упор. Учтиво излагает свое дело.
— Молодежная организация «Спартак» добивается истины. Вот устраиваем доклад Михи Цхакая: «Итоги и перспективы Октябрьской революции». Пожалуйте, Ной Николаевич, и оппонируйте Цхакая. Приводите свои доводы!
Жордания удивленно восклицает:
— Разве вы до сих пор не определились, не их соратник?
Дзнеладзе, особенно четко выговаривая слова:
— Господин Жордания, лично я свой выбор сделал давно, я в партии большевиков с семнадцатого года, как только позволил возраст. А в «Спартаке» сотни молодых людей, еще колеблющихся. Приходите, боритесь за них на равных!
Деваться некуда. Маскировки ради надо обещать — такова уж служба Ноя Николаевича.
— Да-да, обязательно буду. Очень интересно!.. И лучшие пожелания от меня батоно Михе. Нам с Цхакая не впервые скрещивать шпаги. И с вашим уважаемым Владимиром Ильичем доводилось не раз… Было, было…
Вечером десятого октября цирк братьев Есиковых переполнен молодыми рабочими, ремесленниками, учащимися. К восьми часам, как условлено, приходит Цхакая, начинает доклад. Жордания нет и не будет. Вместо него прибывает начальник особого отряда — так именуется меньшевистская охранка — Кедия. С ним несколько десятков «народных гвардейцев»[6]. Раздается резкая команда: «Никаких рассуждений! Немедленно разойтись!!» Той же ночью арестован и увезен в Метехский тюремный замок Борис Дзнеладзе. С ним и остальные организаторы митинга.
Подавление живой мысли, преследования, репрессии— не прискорбное исключение и еще меньше своеволие исполнителей, это государственная политика «свободной Грузии». Второй после Жордания лидер меньшевиков — Евгений Гегечкори — покорнейше заверяет в Екатеринодаре[7] генерала Деникина на совместной конференции белогвардейцев и кавказских националистов: «Цо вопросу об отношении к большевикам могу заявить, что борьба с большевиками в пределах нашей республики беспощадна. Мы всеми имеющимися у нас средствами подавляем большевизм, и я думаю, что в этом отношении мы дали ряд доказательств, которые говорят сами за себя…»
Впереди многие месяцы жесточайшего террора — смертные приговоры, убийства «при попытке к бегству», расстрелы из пулеметов рабочих митингов и сельских сходов. Испытания, далеко не всем посильные. Тогда и появится запись в самодельном блокноте Михи Цхакая: «Этот удивительный юноша Борис в 1918 году на моих глазах настолько вырос и возмужал, настолько развились его способности, что во всех организационно-политических мероприятиях начатой тогда нами нелегальной работы он разбирался с поразительной быстротой и заслуживал такого же доверия, как революционер, закаленный долголетней борьбой».
Главнокомандующий британских военных сил в Закавказье генерал Форестье-Уокер находит возможным разрешить литератору, редактору официозных меньшевистских изданий Сеиду Девдариани прочесть в тифлисском оперном театре лекцию: «Ужасы большевистской азиатчины. Личные наблюдения».
Начало лекции достаточно привычное: «В Грузии большевизм абсолютно невозможен!» Тут же в полное подтверждение на публику обрушиваются белые, серые, почти совсем желтые — какая нашлась бумага — листки.
«Мы против меньшевиков, мы за Советскую власть, мы твердо стоим на платформе Коммунистической партии!..
Организация молодых коммунистов «Спартак».
Прокламации «Спартака», подпольные его издания — не ошеломляющая тифлисцев новизна. В немалых количествах расходились они по городу и в минувшем восемнадцатом году. Не редкость и выступления против меньшевиков. Не одному Девдариани приходилось торопливо сбегать. Но чтобы так, в лоб, с таким предельным вызовом: «Организация молодых коммунистов»!.. Это из событий чрезвычайных, дотоле неслыханных.
И обновленный «Спартак», изрядно пополненный рабочими парнями из Надзаладеви — это как Выборгская сторона в Петрограде, Красная Пресня в Москве, — только-только начинает свой особый отсчет времени. С нелегальной конференции 31 марта — 2 апреля девятьсот девятнадцатого года.
Борис Дзнеладзе, докладчик о новом уставе, неуступчив до предела:
«Членом коммунистической организации молодежи «Спартак» может быть лишь тот, кто безоговорочно признает Программу Коммунистической партии и ее идейное руководство. Также необходимо согласие с тем, что «Спартак» неотделимая часть Российского Коммунистического Союза Молодежи. Устав, принятый на первом съезде РКСМ, одинаково обязателен для Москвы и для Тифлиса. Это первооснова. Полностью приемлешь — оставайся. Колеблешься — уходи с миром. Борьба в условиях, сложившихся на Кавказе, требует чистоты воззрений, непреклонности, немалой доли суровости».