Круты была узловой станцией, откуда отходила узкоколейка на Чернигов и Ичню. Актив месткома насчитывал шестьдесят человек. Это опора Бойченко, его помощники во всех делах.
В Крутах вовсю орудовали бывшие петлюровцы, кулачье, спекулянты. Вначале они хотели подкупить нового председателя, а потом стали угрожать.
Случилось это как-то под вечер. Вконец уставший после работы Александр сидел на завалинке. Через перелаз перемахнул какой-то незнакомый человек и, не заметив его, направился к веранде, но, увидев хозяина, пробасил:
— Извиняюсь… Не знаю, где тут у вас вход-выход.
Он провел рукой по бороде, словно для того, чтобы собраться с мыслями, и участливо спросил:
— Устали?.. — Бородач перевел взгляд на стоптанные, запыленные сапоги Александра. — Вижу, много приходится бегать… До осени ваши слабенькие сапожки того… А можно пошить новые. Только скажи, начальник, и как в сказке: пройдет одна ночь, и завтра утром будут стоять у тебя в кабинете. Желтые, со скрипом, какие и положено носить начальнику…
— Со скрипом? Желтые? — серьезно переспросил Бойченко, щуря глаза и повнимательней разглядывая гостя.
Бородач кивнул.
— Не беспокойтесь! — твердо сказал Александр и тут же сурово добавил: — Так и передайте тем, кто вас послал сюда: пусть не беспокоятся! Председатель месткома проходит и в дырявых, а их не спасут и желтые, со скрипом! Воевать будем не на жизнь — на смерть…
— Ну гляди, начальник, довоюешься… — со злостью сквозь зубы процедил бородач.
— Угрожаете? — спокойно сказал Бойченко, вставая. — Теперь все тут будет иначе! Верх возьмут рабочие! Запомните это!..
Тогда мало кто верил, что двадцатилетний юноша сможет изменить положение на станции. И вправду он был моложе многих. Но все его здесь с уважением называли Александром Максимовичем. Вскоре стали проводить раз в неделю политзанятия: их охотно посещали рабочие и служащие, организовали занятия с неграмотными. Руководил ими комсомолец Ваня Радченко.
Для тех, кто уходил в Красную Армию, устраивали в клубе вечера. Торжественно — с песнями и танцами. Но это кое-кому не нравилось, и в один из таких вечеров, когда должен был состояться концерт, кто-то поджег веревку, на которой висел керосиновый фонарь. Фонарь упал, и огромное помещение клуба сгорело. Но Бойченко не отступил: нашли старый барак и сделали из него клуб. В праздники здесь же проводили митинги, часто выезжали с оркестром в села. Мысль об оркестре родилась у Бойченко. Но где раздобыть инструменты? Посоветовались, решили: выменять их на платки, шапки, рукавицы, словом, на всякую одежду. «Оркестрантов» собралось семнадцать человек. Много репетировали и, наконец, сыгрались так хорошо, что о станционном духовом оркестре стало известно по всей округе.
Однажды надо было выступить на комсомольском субботнике. Оркестр был в полном сборе, хоть и один из его музыкантов, Ваня Радченко, чувствовал себя не очень хорошо. Но когда попросил его Александр, он не мог отказаться. Было это осенью, погода стояла дождливая. Музыканты играли весь день, а после этого Ваня слег. Узнав о болезни, Бойченко прибежал к нему. Так навещал он Радченко каждый день и все сокрушался: надо же такой беде быть, если бы его предупредили о болезни, Ивана не брали бы играть. Нашел он для больного нужные лекарства, пригласил врача…
Были в его жизни в Крутах и более тревожные события. Как-то не успели снять деньги в привокзальной кассе. Об этом кто-то предупредил бандитов. Ночью со стороны станции послышалась одиночная ружейная стрельба. К Ивану Радченко прибежал перепуганный станционный дежурный и только крикнул:
— Бандиты!
Радченко вмиг оказался у Бойченко. Они перескочили через высоченный забор — откуда только взялась ловкость — и вбежали в помещение станции. Кассир лежал, связанный, на полу. Но деньги бандиты не успели взять. Услышав стрельбу, они исчезли за вагонами…
Голодный, в обледеневших сапогах, измученный простудной лихорадкой, Бойченко вместе с товарищами входит в кулацкий дом. Мордастая, упревшая от жара хозяйка достает из печи белый ароматный хлеб.
У Александра подкашиваются ноги от теплого, духовитого запаха, плывущего по хате. Он боится упасть и, сдерживая себя, громко произносит:
— Вы знаете, рабочие голодают… Мы пришли к вам за хлебом.
Хозяйка суетливо накрывает хлеб рушниками, а хозяин протягивает ему заплесневелый сухарь.
— Извиняйте, чем богаты, тем и рады, уважаемый… — тихо говорит хозяин и искоса поглядывает на полати, где под рушниками в перинах припрятан только что испеченный хлеб.
Надо быть спокойным. Это враг, за ласковой улыбкой не умеющий скрыть своей злобы: он готов перегрызть горло…
— Спасибо и на этом… Но мы не в гости пришли, — спокойно произносит Александр и решительно добавляет: — Одевайтесь, поищем в другом месте…
И мигом слетает ласковая улыбка хозяина. Но Бойченко не видит горящих звериною ненавистью глаз. Александр находит хорошо замаскированную, доверху наполненную зерном яму в сарае. Он не ошибся. В минуты, когда сердце сжимается от боли, когда клокочет оно от гнева, спокойствие не изменяет ему.
…Будто застыли в печали высокие тополя, окружившие станцию. Остановлены поезда. Уходят в морозный воздух тревожные, надрывные гудки паровозов. Суровые, хмурые лица рабочих-железнодорожников, крестьян — коммунистов и комсомольцев.
Александр Максимович с трудом находит в себе силы, чтобы обратиться к собравшимся:
— Вся страна сейчас в большой скорби… Умер Ильич…
Председатель комитета профсоюза Бойченко выступает на траурном митинге у вокзала. Говорит он тихо и скорбяще о том, что это невосполнимая утрата для партии, народа, для мировой революции. И мы, большевики, даже в такие тяжкие минуты не должны впадать в отчаяние, а будем продолжать борьбу за строительство социализма.
В эти дни значительно пополнилась коммунистами их первичная ячейка. Вскоре Александра избирают секретарем комсомольской организации.
Так в напряженной работе проходят одиннадцать месяцев. Но зато открыта школа-семилетка, кооперативная лавка, немало семей рабочих, ютившихся в железнодорожных вагонах, переселили в квартиры, а главное — создали партийные и комсомольские ячейки. А это значит, что оживилась, забурлила жизнь в Крутах. Вскоре Бойченко отзывают в Киев.
В Киеве он председатель месткома, потом — инструктор Учпрофсожа на станции Киев-II. Работает среди комсомольцев.
После гудка в комсомольской ячейке собираются не только комсомольцы, но и немало молодежи, работающей на станции. Тут изучают устройство винтовки и пулемета, репетируют пьесу, читают газеты, журналы, брошюры, обсуждают текущие дела и международные события. Особенно много и горячо спорят о будущем, о коммунизме… И споры такие трудно остановить. В комнате ячейки душно. Люди сидят тесно и так безбожно смолят цигарки, что в конце концов за дымом почти не видно ни лампочки под потолком, ни плакатов, которые сверху донизу наклеены по стенам… На одном из плакатов девушка с медицинской сумкой призывает: «Мойте руки мылом — чистота залог здоровья». Другой плакат призывал бороться против сыпного и брюшного тифа. Третьи — вступать в организации «Друг детей», МОПР, восстанавливать хозяйство, крепить мощь страны.
В минуты жарких перепалок заходил в ячейку Александр. Войдет, остановится у дверей — статный, красивый, с пышной шевелюрой, глаза горят — и если кто-то удачно выступает, машет в такт рукой: «Так его! Правильно! Молодец!»
А потом не выдерживает и сам вступает в разговор. Из карманов его потертого пиджака всегда торчат газеты или небольшие книжечки. Размахивая в такт речи скрученной газетой, он говорит о том, какой прекрасной будет скоро жизнь. Говорит уверенно, вдохновенно, убедительно и просто.
Он чувствовал, что молодежь прислушивается к нему и живет вместе с ним одними мыслями. Не раз слышал, как кто-нибудь шептал своему соседу: «Видишь… Я тоже так говорил. Ну кто из нас был прав?»
В такие вечера по домам расходились очень поздно. Шли группками, и на улицах звенели комсомольские песни.
Приходит осень 1926 года, Александр Максимович становится секретарем Демеевского райкома комсомола, членом райкома партии. Прибавляется работы. За день успевает побывать всюду. Его можно увидеть в заводских цехах, в бригадах машинистов и кондукторов, вечерами — на комсомольских собраниях, заседаниях бюро райкома, в молодежных общежитиях. Ему приятно бывать там, где начиналась его юность, комсомольцы встречают, как давнего друга.
Вскоре Бойченко избирают секретарем Киевского окружкома комсомола.
Как-то, отправляясь в командировку в Велико-Дымерский район, работник окружкома П. Максимчук зашел посоветоваться с Бойченко.
— А помните, — усмехаясь, сказал Александр Максимович, — решения красиловского собрания?.. — И, с трудом сдерживая улыбку, что ему никак не удавалось, и словно копируя докладчика на собрании, наизусть произнес: — «Заслушав доклад о строении вселенной, комсомольское собрание тоже считает, что земля действитель-но-таки вращается, и горячо одобряет утверждения и героические поступки Коперника и Галилея и решительно отмежевывается от Птоломея и осуждает его. Следовательно, обязать каждого рассказывать об этом среди молодежи и даже взрослых».
— Разве ж такое забудешь! — весело сказал Максимчук.
— Чудные дела творились, — вел дальше Александр Максимович. — Конечно, если учесть, что то был 25-й год. И хоть с улыбкой говорим мы об этом решении, но мы любим и высоко ценим творческую активность комсомольцев. Ты только вдумайся в это решение и увидишь глубокое содержание, отражающее самые ценные черты наших молодых современников… Пусть не все тогда поняли комсомольцы из доклада учителя о вселенной, но одно для них стало ясно: Коперник и Галилей — герои, потому что они боролись за поступь человечества.
Заедешь в Красиловку, поинтересуйся, как там дела у молодежи… Только о том решении не вспоминай ни словом — еще чего, обидятся хлопцы… Подбодри их, скажи, что сейчас им нужно смелее внедрять новую агротехнику, ликвидировать неграмотность, развернуть антирелигиозную пропаганду… Пусть смелее включаются в самодеятельность, готовят небольшие сценки, концерты, лекции. Поговори с молодежью, выясни, в чем нужна наша помощь, вместе посоветуйтесь — и за работу!