В ночном бою мы потеряли четверть своих воинов, остальные собрались у реки, в условленном месте, где нас ждал португалец с тремя воинами, что несли наши винтовки и копья. Они нас ждали, со страхом смотря в темноту. Кровь стекала у меня по ноге, причиняя мучительную боль. Пришлось остановиться и промыть её целебным раствором, а потом перевязать. Остальным раненым, я тоже помог.
Дальше, наш основательно поредевший отряд, отправился вдоль реки, стараясь не оставлять видимых следов. Мы шли всю ночь, и только на рассвете остановились на привал попадав кто куда.
Преследования не было и я приказал двигаться дальше, к вечеру мы достигли Бырра, здесь меня поджидала сотня воинов. Нбенге там тоже была, остальные пошли дальше в мою деревню.
Увидев меня, она бросилась мне на шею, шепча мне в ухо – "Я теба лублу".
– Не надо меня лублить, – сказал ей я, но она не поняла меня, а только трогала руками мою повязку на ране. С её помощью, я нагрел воды и обмыл её и прижёг раскалённым ножом. Боль была сильная но необходимая, над одним из раненых уже вились мухи, чувствуя, что его рана загнивает. Пришлось её вскрыть несмотря на его крики, мольбы, и уговоры.
Основательно её почистив и срезав мёртвую кожу, я залил её лекарственным настоем и перевязал, больше ничего я сделать не мог. Всех своих раненных, я отправил дальше. А сам остался с сто пятьюдесятью воинами. Сутки мы бездействовали, а потом нам сразу привалило куча счастья в виде преследующего нас отряда. Вот только воинов там стало, как бы не вполовину меньше.
Рассмотрев нашу шеренгу ощетинившуюся щитами и копьями и сосчитав воинов. Их предводитель посчитал нужным не связываться с нами и повернул обратно. Ну и правильно, даже негры иногда могут принимать здравые решения.
В Бырре, я провёл ещё неделю, опасаясь их возвращения, но они так и не вернулись, а посланные вслед им разведчики. Доложили, что враг остался сначала в оставленном мною Бирао, а потом и вовсе оттуда ушёл, назначив нового вождя и оставив полсотни воинов, для наведения порядка. Так что, пускай они сами разбираются со своими поданными, а мне со своими пора разобраться и переварить их новые поступления.
Глава 17. Эпидемия
Выйдя из Бырра со своим отрядом, я благополучно добрался до своего селения, которое потихоньку разрасталось, и было размерами уже с посёлок. Через три недели начался сезон дождей, и всё заволокло водою. Вода была везде. В воздухе, на земле, в вздувшейся от перенасыщения ею реки Илу. Не было её только в наших хижинах сплетённых из веток и обмазанных глиной хижинах.
Переселенцы из Бирао и Бырра, пользуясь сначала моим отсутствием, состряпали поначалу, что-то убогое в своём духе, но с моим возвращением, всё у них пошло не так. Я зверствовал, гоняя и строя с помощью своих старожилов их на площадке, который называл не иначе, чем плацем. И добился таки, чтобы они стали строить свои хижины, по образу и подобию моих, строго на одной линии.
Пока я воевал на два фронта, в голову мне пришла идея военных поселений. Только таким образом, я мог на что-то рассчитывать в этом мире и надеяться на успешное выполнение своих задумок. За образец, я принял военные поселения графа Аракчеева, получившие в России название Аракчеевских. Но то было в России, а это Африка.
В честь его, я назвал свой посёлок Аракч, как говорится – коротко и сердито, ну и похоже на местные названия, правда потом передумал и назвал Баграм, чтоб значит не выделяться из местной специфики. Такой же город был в Афганистане, но мой будет тогда называться африканским Баграмом или Баграм – на – Илу. Есть же Ростов-на-Дону, а есть просто Ростов, что в золотом кольце России.
Моим подданным на это было глубоко наплевать хоть Бырр, хоть Бирао, хоть Бизон или Аракч, им было параллельно, а мне грело душу.
Весна 1886 года вышла насыщенной на события. Сезон дождей подошёл к концу, чуть не смыв мой посёлок, но, остановившись у защитной живой изгороди давая ей, дополнительные силы для разрастания, а мы всё расширялись, уходя в глубь саванны и вдоль берега реки.
В мае 1886 года началось очередное восстание в двух сопредельных с нами государствах, во французском Чаде и захваченном египетско-британскими войсками Судане. Война, как та беда никогда не приходит одна и через весьма условную границу с обеих сторон хлынули беженцы, согнанные со своих мест войной и местью захватчиков. Хлынули они и в Камерун, и в Южный Судан, а оттуда, мелкими ручейками стали проникать и к нам, но уже с других направлений.
Эти процессы захлестнули густо населённые районы, и под раздачу попал Бирао, а потом беженцы стали просачиваться и в Бырр, дальше я их не пускал, выставив заградительные посты из своих воинов.
Каждый день я гонял строем своих воинов после обеда, а до обеда, они работали на полях, и занимались своим собственным хозяйством, у кого оно было. Приёмы были не хитрые, почти как у Суворова, – копьём бей, щитом отбивай. Или мечом бей, копьём коли.
Остро не хватало стрелкового оружия. Винтовки, я, смазав густым жиром бегемота, замотал в тряпки и спрятал, оставив себе лишь один револьвер к которому было с полдесятка патронов. Лучники из местных были никакие. Конечно они могли стрелять намного лучше, чем я, но гораздо хуже, чем английские, во времена средневековья.
Всё это удручало меня. Добился я лишь одного. Сейчас у меня в строю было пятьсот бойцов, в которые я запихивал и переселенцев и немногих беженцев, и всякий молодняк после подросткового возраста.
Луиш потихоньку показывая здоровый авантюризм, стал привыкать ко мне и к посёлку. Стал выдвигать разные инициативы и получая моё одобрение стал их же активно и внедрять. Фактически он стал у меня начальником штаба, планируя всякие операции, и имея опыт работы с местными племенами. Очень умело мог их запугивать и направлять их деятельность в нужное русло.
Пугал он их в основном мною, причём делал это искренне, потому что и сам меня боялся и не понимал меня. Особенно, когда я высказывал мысли, о которых он не имел понятия, либо слышал от людей, которые были намного умнее его и обладали серьезными познаниями в технике.
Он не понимал, как я мог обращаться с винтовками, так, словно видел их не раз и умело разбирал их вплоть до винтика, а потом безошибочно собирал вновь. Откуда я знал географическое расположение стран и вообще все страны, которые сейчас были.
Где находилась Россия, а где Португалия и их столицы, и ещё много информации, которой просто не мог знать вождь людоедского племени. Это приводило его в священный трепет, да и разговоры местных, только укрепляли его в мысли, что тело негра захватил дух белого человека. Так пугая мною других, он только укреплял мой авторитет вождя и тёмной личности, как в прямом, так и в переносном смысле.
Через несколько месяцев, он окончательно уверился, что я как минимум бог и полностью мне подчинился, рьяна выполняя все мои поручения и придумывая, как нам захватить власть над всем племенем и привлечь европейцев, что без толку шлялись по просторам Африки в поисках сокровищ и преступлений.
По его рассказам всякого рода авантюристы всех национальностей, в основном находили в Африке приключения и очень редко сокровища. Когда я ему показал мешочек с алмазами, его глаза разгорелись от жадности, но после того, как я ему подарил несколько штук и насмешливо предложил их ему продать кому-нибудь и остаться при этом в живых, он сильно загрустил.
Действительно, никому в округе двух тысяч километров, эти алмазы были даром не нужны, ни розового цвета, ни коньячного, ни какого-либо другого. Я уже примерно догадывался, где есть их месторождения и португальцу я показал самые мелкие из тех, что приносили мои подданные или находили у других племён, но сути проблемы это, к сожалению не меняло.
Мы были слабы, а значит, не могли выйти к европейцам с предложением о торговле и обмене. А если бы и вышли малым отрядом, то были бы с радостью уничтожены, оставшись в памяти убийц, как группа наглых и глупых негров, не знающих, что за сокровища были в их руках.
Между тем в Бирао началась эпидемия лихорадки и голод, который принесли беженцы. Я со злорадством думал, что не за всякий город стоит бороться, а иногда стоит просто подождать, когда проблема решиться сама собой и ещё более, с удвоенной силой стал тренировать своих бойцов. А также попытался ввести в своём посёлке и в Бырре санитарный контроль. Требуя, чтобы все ходили в туалет в специально выкопанные для этого ямы, а не там, где их застала нужда, и уж тем более не в реку, которая и так была изрядно загажена мусором и трупами животных погибших во время сезона дождей.
В своём посёлке, я этого смог добиться путём угроз, и демонстраций к чему это всё приводит, а иногда и ловя, что называется на "горячем", тупых никчёмышей, которые не желали меня слушать. Я, тыкал их носом, как котёнка в их же собственное дерьмо. Но в Бырре, я был пока ещё бессилен, в виду невозможности своего личного присутствия.
Там уже собралась такая гремучая смесь из разных народностей и племён, что единственным плюсом могло быть только то, что при перекрёстных браках, могли рождаться красивые дети… и то не факт, и больше в принципе ничего. Что, вскоре и сказалось, когда там началось, что-то вроде лихорадки Эбола.
Все кто не заболел, бросились в мой посёлок. Они стояли, перед его стенами умоляя спасти их, с плачущими детьми, больными всех возрастов и обоих полов и призывали на мою голову, кары богов и просили помощи, чтобы я их пустил в посёлок.
Я стоял на вышке и смотрел на искажённые страданиями чёрные лица и не помогал им. Я мог их всех запустить во внутрь, а потом лечить уже весь поселок, сбиваясь с ног, и падая от усталости, пока мои силы бы не пришли к концу, но я это предвидел и не хотел этого.
Поэтому, я приказал, только кидать им пищу из-за стен живой изгороди, словно собакам. И вещал, громким зычным голосом, что они… ослушались меня, и принесли к себе заразу, которая теперь пожирает их тела. Добавив, что я буду молиться за них перед всеми богами, чтобы болезнь, которая захватила их тела, не захватила их души и не унесла их в подземные чертоги на вековечные муки, и так далее и тому подобное.