ей были призваны вернуть боям прежнюю суровость. Но и без того это развлечение было опасным и жестоким, в нем погибало немало людей. Никто не мог добиться славы, не убивая соперников. Большинство гладиаторов представляли различные школы, где они обучались. Зачастую гладиаторами становились не только преступники или рабы, боровшиеся таким образом за свободу или обогащение, но и свободные люди, особенно гумилиори, хорошо знавшие, что гладиаторство — одна из немногих профессий, быстро приносящих славу и власть. Позднее многие крестьяне тоже начали выступать в цирках, чтобы избежать отбывания повинностей. Другие по тем же причинам становились священнослужителями — это обеспечивало свободу и возможность добиться богатства, славы и власти, к чему особенно стремились самые тщеславные и умные. Конечно, бывали случаи, когда отпрыски самих хонестори, пресыщенные наслаждениями юнцы, блудные сыны и те, кто видел в боях способ завоевать славу и добиться большего успеха, оказывались в цирках. Поэтому нашлось бы множество цирковых бойцов, или гладиаторов, использующих различное оружие и приемы, но наш разговор не об этом. Двое гладиаторов, вышедших сейчас на арену, явно не принадлежали к супербам, гладиаторской элите, ничем особенным не выделяясь. С другой стороны, они были опытными, обученными бойцами, сведущими в своем деле. На счету у каждого значилось более дюжины убитых. Интересно было и то, что оба они принадлежали к одной школе — потому, что это имеет прямое отношение к нашему рассказу. Сам по себе случай был необычным, ибо чаще происходили бои представителей разных школ. Между школами издавна велось соперничество. От этих же гладиаторов ожидали всего лишь виртуозного показательного боя.
Заиграла музыка. Гладиаторы обошли арену по кругу. Это были мускулистые, подтянутые мужчины. Они остановились и поприветствовали толпу, подняв руки с зажатыми в них небольшими круглыми щитами и короткими мечами. Карлики, которые еще оставались на арене, запрыгали от восторга.
На трибунах зааплодировали.
— Убейте его! Убейте! — кричала толпа.
Стоящий справа гладиатор обернулся и взглянул на крестьянина.
— Убей его! — бесновались зрители.
Но гладиаторы не выказали желания немедленно последовать их совету. Они все так же медленно обходили арену, отдавая дань правилам и традициям.
Скопцы, годные на то, чтобы пугать робких, как овцы, последователей Флоона, были презренными существами. Викот также был не самым лучшим, вероятно, даже больным животным. Охотники, глупые мужланы, ни на что не годились, кроме того, чтобы мучить и добивать запуганных зверей.
Гладиаторы же были совершенно другими противниками — спокойными, ловкими, опытными, искусными убийцами. Что еще требовалось, чтобы перепугать тупого, злобного крестьянина? Исход боя был предрешен.
Вероятно, оба гладиатора были несказанно рады избавиться от необходимости драться друг с другом, даже в показательном бою. Зрителю, хотя и провинциальному, требовалось зрелище, а ведь их мечи, гладкие и опасные металлические игрушки, было трудно сдержать в быстром обмене ударами.
Расправа с молодым, неопытным крестьянином, чужаком, выросшим в глухой деревушке варварской планеты, была для гладиаторов не более, чем минутным делом, если бы они сами захотели продлить бой ради удовольствия зрителей. Можно предположить, что они оба решили нанести смертельный удар одновременно, будто убивая животное, а не мучая ненавистного, нанесшего оскорбление врага.
Они хотели ему зла не более, чем мясник желает зла свинье или теленку, которого режет.
Гладиаторы обошли арену и остановились перед почетной ложей. Бой, каким бы он ни был, следовало начинать с салюта.
Однако предполагался не бой, а, если так можно его назвать, узаконенная бойня.
— Подождите! — воскликнул крестьянин.
Гладиаторы повернули к нему лица, полу скрытые тенью от шлемов.
— Смотрите! — раздался женский голос с трибуны, и сразу же вслед за ним зрители разразились аплодисментами.
— Он присоединился к салюту! — воскликнула другая женщина.
Крестьянин торжественно прошел вперед.
— Он хочет перед смертью выразить уважение Империи!
Достоинство и величие такого жеста у человека, который через минуту должен был умереть, восхитило толпу — этого они не ожидали от неотесанного юнца. У многих женщин на глазах выступили слезы.
Выйдя вперед с баррангом в руке, крестьянин взглянул на ложу мэра. Леди-мэр, судья и ее дочь стояли.
— Не смей салютовать Империи! — закричал коленопреклоненный последователь Флоона.
— Отрекись от Империи! — призывал другой.
— Империя — это зло!
— Да погибнет Империя!
— Замолчите! — потребовали с трибун.
— Только коос и Флоон превыше всего! — не унимался флоонианец.
— Покайся!
— Молись Флоону! — взывал третий. — Прощение Флоона даруется всем, кто его просит!
— Смирись! Прими смерть достойно! Флоон защитит тебя!
— Встань на колени и вручи коос Флоону! — вопил кто-то еще.
— Прекратите! — бушевала толпа.
Однако крестьянин прошел мимо коленопреклоненных флоонианцев, которых оставалось еще человек пятнадцать, как будто не слыша их призывы.
— Слава! — провозгласили оба гладиатора, стоя лицами к почетной ложе и подняв мечи.
— Слава императору, Империи, всем губернаторам и префектам, которые служат ей!
Леди-мэр, облеченная властью женщина, подняла маленькую, затянутую в перчатку руку, принимая салют.
Второй частью салюта была древняя фраза, уходящая корнями в начальные годы Империи — когда республика распалась вследствие третьей гражданской войны и ее место заняла Империя и ее могущество. Для пущего сходства я буду пользоваться обычным приветствием — оно много раз встретится в нашем повествовании. Именно оно, на мой взгляд, соответствует салюту, отданному на маленькой арене Тереннии, тому, который отдавался по всей Телнарианской Империи:
— Идущие на смерть приветствуют вас!
(Как понимаете, в подобных обстоятельствах было возможно проявление возвышенных чувств).
Вопль ужаса вместо приветствия поднялся в толпе, ибо крестьянин стремительно развернулся и разрубил пополам гладиатора, стоящего слева, и верхняя часть его торса вместе с головой откатилась к барьеру. Он выбрал этого гладиатора по двум причинам: во-первых, крестьянин был правшой и значит мог орудовать мечом с левой стороны от себя, а во-вторых, что даже более важно, стоящий справа гладиатор тоже был правшой, и его меч находился далеко от крестьянина. К тому времени, как второй гладиатор повернулся, крестьянин уже занял оборонительную позицию и начал отступать спиной к центру арены. Он не сомневался в умении профессионального бойца и не желал схватиться с ним прямо перед почетной ложей.
Гладиатор немедленно бросился в сторону, прикрываясь щитом — подействовала выработанная реакция. Он среагировал быстрее, чем понял, что произошло. Его движение напоминало прыжок в сторону от внезапно появившейся змеи отдергивание руки от огня — движение, не требующее обдумывания.
Гладиатор не стал преследовать противника, он стоял, тяжело дыша. Только сейчас он понял, что случилось — его товарищ убит.
Сам по себе этот удар нанесенный чуть выше, в голову, мог бы вывести противника из строя. Это был чудовищный, нечеловеческий удар, будто нанесенный орудием с колесницы, какие использовались для поддержания порядка на дальних планетах Империи.
Гладиатор был ошеломлен. Он смотрел на перерубленный труп, на голову в шлеме.
— Кортас! — внезапно закричал он. — Кортас! — И упал на колени в песок. Его охватил шок.
Вдвоем они тренировались в одной школе, вместе жили, часто сиживали за общим столом. Им приходилось сражаться — бок о бок или спиной к спине. У мужчин в такого рода школах часто возникает теплая, почти братская привязанность, хотя, конечно, при необходимости они способны драться друг с другом до полной победы.
— Убей! Убей его! — кричали зрители.
Гладиатор медленно поднялся на ноги и взглянул на крестьянина. Тот стоял близ трупов викота и охотников.
— Убей! — орала толпа.
Мэр, судья и ее дочь встали, как и другие зрители. Дочь судьи казалась взволнованной, она прижала руку к груди.
— Подожди меня! — сказал гладиатор, и его голос разнесся над ареной. — Не заставляй гоняться за тобой!
Крестьянин стоял неподвижно, казалось готовый выполнить требование бойца.
— Убей его!
Гладиатор приближался, осторожно ступая по песку.
— Стой не двигаясь, — приказал он. — Все будет сделано быстро.
— Встань на колени! — закричал последователь Флоона.
— Не сопротивляйся! — советовал другой.
— Флоон защитит тебя! — настаивал третий. — Ты уже сделал достаточно зла! Молись Флоону — теперь самое время для этого!
Весь в напряжении гладиатор в черной набедренной повязке, в шлеме с железным гребнем, в темных поножах, с черным щитом и коротким, обоюдоострым мечом прошел мимо коленопреклоненных флоонианцев, отталкивая их с дороги.
С другой стороны приближался вожак скопцов — он вынырнул откуда-то от барьера и теперь нес барранг. Карлики сбились в кучу у Ворот мертвых, еще запертых изнутри.
— Стой, где стоишь, — повторил гладиатор.
На его лицо падала тень от шлема.
Крестьянин внезапно наклонился и схватил неразрезанную сеть, принесенную на арену первым охотником — тем, чье копье сломалось под ударом барранга и чья рука до плеча была отсечена вторым взмахом.
Сеть, как темное облако, взлетела над гладиатором. Она была большой — достаточно большой, чтобы вместить викота. Она плавно опустилась, и гладиатор злобно выругался. Воткнув барранг в песок, крестьянин стянул сеть вокруг барахтающегося в ней врага и подтащил его поближе к баррангу. Гладиатор бился в веревках, рубя их мечом. Меч выскользнул в ячейку и упал. Гладиатор крутился в путанице сети, пытаясь поднять меч. Крестьянин потянулся за баррангом. Неподалеку лежал викот и двое охотников, а рядом с ними валялось копье. Гладиатор с трудом поднялся на ноги. Он