— Ты дала старику столько денег! Я даже удивился. Ему можно доверять?
— Такова цена молчания. Мы можем доверять своим денежкам. Забавно, да? За такую сумму мы могли бы остановиться в «Сашере»…
— А почему мы туда не пошли? Здесь такая дыра…
— Линдсей, ты опять стал двоечником! Если немцы все-таки догадались, что мы приехали в Вену, то они первым делом обыщут первоклассные отели, где могла бы остановиться баронесса Вертер. И потом, там же нужно отмечаться! Кроме того, здесь до Южного вокзала рукой подать. Я устала, как собака… Пожалуйста, достань из шкафа чемодан…
Мебель в комнате была простая, правильнее даже сказать, «примитивная». Большой шкаф с плохо закрывавшейся дверцей, разбитое зеркало. Большая кровать с облезшей лакированной спинкой. Треснутый умывальник, от которого, если подойти поближе, пахло очень специфически. Линдсей поставил чемодан на постель и сел, отгородившись им от Пако.
— Теперь мы будем крестьянами, — заявила она. — Перед сном нам надо переодеться. Тогда, в случае чего, мы удерем через черный ход. Он в конце коридора…
Линдсей — он падал с ног от усталости — переоделся. Пако сама выбрала ему одежду: теплую рубаху с обтрепанным воротом, латаные-перелатаные брюки из зеленого вельвета и ветхий пиджак из грубой ткани.
Пако управилась раньше Линдсея и, когда он переоделся, уже лежала в кровати под стеганым одеялом и спала глубоким сном. Линдсей осторожно, стараясь ее не разбудить, залез в постель с другого бока и лег. Он закрыл глаза и погрузился в блаженное забытье.
Было три часа утра. В штабе СС в Вене у всех мужчин, сидевших за круглым столом, слипались глаза. У всех, кроме одного. Густав Гартман, похоже, не знал, что такое усталость, и мог вообще обходиться без сна.
Речь держал Грубер. Рядом с ним расположился его новый коллега Майзель, узколицый человек лет тридцати, с густыми черными волосами. Он славился своей проницательностью.
— Теперь англичанин и эти бандиты убили возле Южного вокзала немецкого солдата! — Грубер распалялся все больше и больше. — Они уже во второй раз совершают убийство…
— Ах, ради Бога, оставьте! — перебил его полковник Ягер. — Не надо патетики. Особенно сейчас.
Шмидт, сидевший возле него, воздел очи к небу и уронил на стол карандаш. В наступившей на мгновение тишине это прозвучало подобно пистолетному выстрелу.
— Следы ведут в другую сторону, — осмелился возразить Вилли Майзель. — У нас есть подробное описание нападавших: это два юнца, наверно — так мне кажется — дезертировавшие из армии. Подполковник авиации Линдсей и его друзья тут ни при чем.
— Спасибо вам за поддержку, — злобно буркнул Грубер. — Но я хотя бы действую, а это больше, чем все, на что можете претендовать вы…
— Ах, вот как?! И что же вы делаете? — весело осведомился Гартман.
— В данный момент гестаповцы и наши платные информанты проверяют все первоклассные отели. Эта лже-баронесса любит пожить в свое удовольствие…
— Вы молодец, — с серьезным видом похвалил Гартман. — Я уверен, что ваши люди добьются больших успехов!
— Объявляю заседание закрытым. — Ягер встал и отпихнул стул к стене. — Я хочу спать. Утром начнем все сначала.
Шмидт подлетел к Гартману и оглянулся на стол, за которым сидели голова к голове Грубер с Майзелем. В комнате он ни о чем Гартмана спрашивать не стал, а когда они вышли в коридор, поинтересовался:
— Как, по-вашему, почему Грубер твердит о Южном вокзале? Это у него какая-то навязчивая идея…
— Голова там — Майзель, — загадочно ответил Гартман. — Он подает идеи, а Грубер обеспечивает грубую силу. Это прекрасно сбалансированная гестаповская команда. Они далеко пойдут!
— Значит, вы уклоняетесь от ответа?.. — беззлобно проворчал Шмидт, шагая рядом с Гартманом по коридору.
— Южный вокзал расположен в рабочем районе… Там живет настоящая беднота. Спокойной ночи!
Шмидт смотрел вслед абверовцу, исчезавшему в конце плохо освещенной лестницы. Он подозревал, что Гартман дал ему какую-то зацепку, но от усталости голова совершенно ничего не соображала.
— Линдсей, вставай! Ах ты, лежебока! Ты уже целую вечность спишь!
Голова Линдсея была словно набита ватой. Когда Пако снова потрясла его за плечо, он открыл глаза. Ему казалось, он заснул совсем недавно. Неужели эти гонки никогда не кончатся? Господи, как бы ему хотелось добраться до Швейцарии!
— Сколько времени? — спросил он, садясь в постели и усилием воли спуская ноги на пол.
— Четыре часа. Поезд отходит через тридцать минут. Ты немножко перекуси. Я принесла сюда завтрак.
«Завтрак» оказался куском черного хлеба, который имел вкус опилок, сдобренных угольной пылью. А в кружке с отбитым краем какое-то пойло. Линдсей так и не смог разобрать, какое именно. Сев за маленький столик, он поглядел на Пако.
Она повязала голову вылинявшим платком, спрятав свои белокурые локоны. Тяжелый короткий жакет и дешевая юбка, топорщившаяся в разные стороны, дополняли новый маскарадный наряд. Эта одежда ее полнила.
Линдсей расправился с хлебом и проглотил остатки пойла. На полу стоял потрепанный, старый чемодан. Линдсей указал на него рукой.
— Мы возьмем его с собой?
— Да, ты его понесешь. Когда доедем до Граца, переоденемся. Все переговоры на вокзале предоставь мне. Я уже купила билеты. Ты готов?
— Нет!.. А вот теперь пошли.
Линдсей взял фуражку — явно из гардероба какого-то работяги — и надвинул ее на лоб. В этой одежде он чувствовал себя неуютно. И не только потому, что пришлось спать одетым. Ткань была жесткой и даже плохо сгибалась. Подхватив чемодан, Линдсей неожиданно увидел свое отражение в разбитом зеркале, вделанном в дверцу шкафа.
— Я не побрился…
— Так ты и должен быть заросшим, ты же крестьянин! Ну, как такие простые вещи не приходят тебе в голову?
— О, ради Бога, перестань ворчать!
— Так-то лучше, — усмехнулась Пако. — Ты давай не спи. Мы выберемся по пожарной лестнице. Старик сказал, за домом следит полицейский…
Ржавая пожарная лестница была кое-как прикреплена к задней стене дома. Она вела в узкий переулок, который Линдсей видел из окна их комнаты.
— Не нравится мне эта лестница…
— Шагай-шагай! — прошипела Пако.
Одна железная ступенька прогнулась под весом англичанина, но все-таки выдержала. Бора и Милич ждали их в переулке. Линдсей заметил, что Бора тоже несет обшарпанный чемодан. Все были в крестьянской одежде. Пако шла за Борой и Миличем, а Линдсей шагал последним.
Дым… В этот предрассветный час район был как бы окутан дымом. Ночной туман еще не развеялся. Линдсей и его спутники миновали какие-то убогие домишки, и неожиданно показалось мрачное здание Южного вокзала. Оно больше напоминало тюрьму, нежели вокзал.
Ссутулившись, они словно призраки, побрели к этому зданию. Линдсей прошел вслед за Пако в кассу, где люди мерзли в очередях за билетами. Они вышли на платформу, поезд уже прибыл. На вагонах были таблички с надписью «Грац».
И тут Линдсей увидел Грубера, шефа бергховского гестапо…
— Делай, как я говорю, и не спорь…
Линдсей схватил Пако за руку и крепко сжал ее ладонь. Девушке пришлось остановиться. Линдсей понимал, что она вне себя от ярости, но ему было наплевать. ГРУБЕР! Все его чувства вмиг обострились. Гадкий привкус, оставшийся во рту после завтрака, позабылся. Линдсей посмотрел в оба конца платформы, запруженной людьми.
— Черт возьми, что с тобой? — прошептала Пако.
— Помолчи минутку!
Линдсей не выпускал ее руки, и Пако была вынуждена подчиниться. Двое юнцов, шедших им навстречу, остановились, как вкопанные. Это были те самые парни с железной трубой, что напали на Линдсея и Пако ночью. Линдсей смотрел на них, не отрываясь; Грубер стоял слева от него, почти вплотную.
Первым заметил Линдсея парень, который тогда, ночью, дал стрекача. Он что-то сказал своему приятелю, и второй юнец тоже уставился на Линдсея. Парни развернулись и бросились бежать. В панике они сбили с ног какую-то старушку. Начался переполох.
— Хальт! — резко выкрикнул Грубер. — Стойте! Стрелять буду!
Держа в правой руке «люгер», Грубер промчался перед носом у Линдсея. За ним бежало двое солдат, тоже вооруженных пистолетами. Пробежав немного, трое гестаповцев остановились и подняли оружие. Линдсей насчитал шесть выстрелов. Один из парней взмахнул руками, словно атлет, разрывающий финишную ленточку, и рухнул на платформу. Второй вскрикнул, остановился, схватился за левую ногу и упал на колени.
— Теперь пошли! Быстро!
Линдсей втолкнул Пако в поезд, оглянулся, увидел, что Милич и Бора рядом, и ткнул девушку в спину, подгоняя ее вперед. Она нашла свободное купе и села в углу возле коридора. Линдсей закрыл дверь. Бора и Милич устроились в другом купе.
— Это был Грубер из гестапо, — спокойно сказал Линдсей, ставя на полку чемодан. — Перед моим побегом из Бергхофа он меня допрашивал…
Линдсей подумал, что Пако незачем знать о существовании и местоположении Волчьего Логова.
— Эти два грабителя решили, что я их выдам, — продолжал он. — Они увидели меня, увидели Грубера… у него на роже написано, что он из гестапо. И, как я и надеялся, мальцы до смерти перепугались. Ну, а от нас это отвлекло внимание. Замечания будут?
Линдсей сел. Пако внимательно поглядела на него, склонив голову набок. Ее грудь бурно вздымалась, Пако никак не могла отдышаться.
Она улыбнулась.
— А ты и вправду быстро учишься, Линдсей!
Новость разлетелась по Вене мгновенно: все уже знали, что одного из парней, убивших немецкого солдата, гестаповцы застрелили, а другого арестовали. Грубер постарался растрезвонить о своем успехе. Еще бы, ведь получалось, что гестапо обскакало абвер! Грубер, однако, не предугадал, что не пройдет и суток, как в гестаповский штаб, где содержался уцелевший дезертир, которого вскоре должны были допрашивать, явится Гартман.
Абверовец без труда убедил дежурного офицера пропустить его к арестованному. Он просто сунул офицеру под нос бумажку, выписанную Борманом. Грубер в этот момент сидел в своем кабинете и пытался дозвониться в Бергхоф.