План, разработанный мною, чтобы получить выкуп без малейшего риска, был прост, как все гениальное. Думаю, его одобрил бы даже профессиональный похититель малолетних. Дерево, под которое должны были сначала положить ответ, а затем и деньги, стояло у самой дороги; вдоль дороги тянулась изгородь, а по обе стороны от нее – просторные, голые в эту пору поля. Если бы того, кто явится за письмом к указанному в письме дереву, подстерегала шайка полисменов, они еще издалека увидели бы его либо на дороге, либо в поле. Но не тут-то было: в половине девятого я уже сидел на этом самом дереве, укрывшись среди листвы, как здоровенная древесная лягушка. Ровно в назначенный час подъезжает на велосипеде мальчишка-подросток, находит картонную коробку под столбом ограды, засовывает в нее сложенную вчетверо бумажку и катит обратно в город.
Я выждал еще около часа, чтобы окончательно убедиться, что нет никакой ловушки. Затем слез с дерева, достал записку из коробки, прокрался в тени изгороди до самого леса и спустя полчаса был в нашей пещере. Там я развернул записку, сел поближе к огню и прочитал ее Биллу:
Двум злодеям
Джентльмены, с сегодняшней почтой поступило ваше письмо относительно выкупа, который вы требуете за то, чтобы вернуть мне сына. Полагаю, что вы запросили лишнее, а потому делаю вам встречное предложение. Думаю, что вы его примете без особых колебаний. Вы приводите Джонни домой и выплачиваете мне двести пятьдесят долларов наличными, а я соглашаюсь его у вас взять. Желательно сделать это ночью, а то соседи думают, что парень пропал без вести, и я не несу ответственности за то, что они сделают с человеком, который доставит Джонни домой.
– Силы небесные! – говорю я. – Такой наглости…
Но тут я глянул на Билла и умолк. В глазах его светилась такая мольба, какой я ни до, ни после этого не видел ни у животных, ни у людей.
– Сэм, – наконец заговорил он, – ведь что такое, в сущности, какие-то двести пятьдесят долларов? Деньги у нас есть. Еще одна ночь с этим вождем краснокожих, и меня придется поместить в палату для буйных умалишенных. Мало того, что мистер Дорсет истинный джентльмен, он еще и выдающийся благотворитель, раз делает нам столь бескорыстное предложение. Ведь ты, Сэм, не упустишь такой шанс, а?
– Сказать по правде, Билл, – говорю я, – парень что-то и мне стал действовать на нервы. Давай отвезем его к папаше, заплатим выкуп и только нас здесь и видели.
В ту же ночь мы доставили мальчишку домой. Мы наплели ему, что отец купил ему винчестер с серебряной насечкой и новехонькие мокасины, а завтра с утра мы всей компанией едем охотиться на медведя.
Ровно в полночь мы постучались в парадную дверь дома Эбенезера Дорсета. И в ту самую минуту, когда я, по идее, должен был извлекать полторы тысячи долларов из картонной коробки под забором, Билл отсчитывал двести пятьдесят полновесных долларов в протянутую ладонь мистера Дорсета.
Как только парень понял, что мы собираемся оставить его дома, он взвыл, как пароходная сирена, и впился в ногу Билла, как пиявка.
Отцу пришлось отдирать его оттуда, как липкий пластырь.
– Сколько вы сможете его так держать? – опасливо спросил Билл.
– Сила у меня уж не та, что раньше, – отвечает старина Дорсет, – но минут десять могу вам гарантировать.
– Этого хватит, – говорит Билл. – За десять минут я пересеку Южные штаты и весь Средний Запад и успею добежать до канадской границы.
И хотя ночь была безлунная, Билл толст и неуклюж, а я отличный бегун, нагнал я его только в полутора милях от городка.
Формальный подход
Мне никогда не нравились вендетты[39]. По-моему, этот наш традиционный продукт переоценивают даже больше, чем грейпфруты, коктейль «Манхэттен» и медовый месяц для новобрачных. Однако я все же хотел бы рассказать об одной вендетте на индейской территории, в которой я играл роль хроникера и адъютанта, но только не участника.
Я гостил на ранчо Сэма Дорки и развлекался по полной – раз шесть падал с неоседланных лошадей и грозил кулаком волкам, которые находились в двух милях от меня. Сэм, твердый парень лет двадцати пяти, пользовался репутацией человека, который не боится возвращаться домой после захода солнца, однако я приметил, что проделывает он это без особой охоты.
Неподалеку, в Крик-Нейшн, обитало многочисленное семейство Тэтумов, и вскоре мне стало известно, что Дорки и Тэтумы пребывают в кровной вражде уже многие годы. Уже несколько представителей обеих сторон отдали богу душу не по своей воле, и следовало ожидать, что этим дело не ограничится. Тем более что в двух семьях подрастало молодое поколение.
При этом, насколько я понял, война велась по правилам, во всяком случае никто ни разу не причинил вреда ни женщинам, ни детям враждебного клана.
У Сэма Дорки имелась девушка. Звали ее Элла Бэйнс. Судя по всему, оба питали друг к другу безграничную любовь и доверие. Мисс Бэйнс была недурна собой, особенно ее красили густые каштановые волосы. Сэм представил меня ей, и я, присмотревшись, сделал вывод, что они и в самом деле созданы друг для друга.
Мисс Бэйнс жила в Кингфишере, в двадцати милях от ранчо. Сэм, само собой, жил в седле по дороге между Кингфишером и своими владениями.
Примерно в это же время в Кингфишере объявился деловитый молодой человек. Был он небольшого роста, с правильными чертами лица и гладкой, слегка смугловатой кожей. Пришелец с большим рвением принялся интересоваться городскими делами и наводить справки о горожанах. Он утверждал, что прибыл из Маскоги, и, судя по его желтым башмакам и вязаному галстуку, это было недалеко от истины. Я познакомился с ним, приехав в городок за почтой. Он назвался Беверли Трэйверсом, но звучало это имя как-то не слишком убедительно.
На ранчо как раз стояло самое горячее времечко, и Сэм резко сократил частоту своих визитов в город. Мне, бесполезному и бестолковому гостю, ни черта не смыслившему в хозяйстве, вменили в обязанность снабжать ранчо всякой всячиной – открытками, мешками с мукой, дрожжами, табаком и письмами от Эллы.
И вот однажды, когда меня послали за шестью дюжинами пачек курительной бумаги и двумя шинами для фургона, я заметил на главной улице Кингфишера экипаж с желтыми колесами, а в нем этого самого Беверли Трэйверса, без зазрения совести катающего Эллу Бэйнс по городу. Я знал, что известие об этом не станет целительным бальзамом для Сэма, и по возвращении на ранчо, отчитываясь о городских новостях, не стал о нем упоминать. Но на следующий день из Кингфишера прискакал долговязый Симмонс, старый приятель Сэма, в прошлом ковбой, а ныне владелец склада упряжи и фуража.
Прежде чем открыть рот, он свернул и выкурил добрую дюжину самокруток. А когда наконец заговорил, слова Симмонса звучали буквально так:
– Держи в голове, Сэм, что в Кингфишере уже целых две недели портит пейзаж один сморчок, зовет он себя что-то вроде Выверни Трензель. Знаешь, кто это? Самый что ни на есть Бен Тэтум, сын старого Гофера Тэтума, которого твой дядя Ньют прикончил в феврале. И знаешь, что он натворил сегодня утром? Убил твоего брата Лестера – взял и просто застрелил во дворе суда.
Мне почудилось, что Сэм ничего из сказанного не расслышал. Он отломил веточку с куста, задумчиво пожевал, а потом проговорил:
– Значит, вот оно как? Убил Лестера?
– Его самого, – ответил Симмонс. – И вдобавок удрал с твоей девушкой, с этой самой Эллой Бэйнс. Я и подумал, что надо бы тебе знать об этом, вот и приехал.
– Очень признателен, Джим, – сказал Сэм, выплевывая изжеванную веточку. – Рад был с тобой повидаться.
– Тогда я, пожалуй, поеду. У меня на складе только мальчишка, дурак-дураком: сено с овсом путает… И еще: он выстрелил Лестеру в спину.
– В спину?
– Да, когда тот привязывал лошадь.
– Спасибо, Джим. Выпьешь кофе на дорогу?
– Да нет, пожалуй. Мне на склад пора.
– Так ты говоришь, что…
– Да, Сэм. Весь город видел, как они уехали вместе, а к их тележке был приторочен большой узел, вроде как с одеждой. Запряжена той самой парой чалых, которую он привел из Маскоги. Их с ходу не догнать.
– А по какой…
– Покатили они по той дороге, что ведет в Гатри, а куда свернут, сам понимаешь, черт знает.
– Ладно, Джим, весьма обязан.
Симмонс свернул очередную самокрутку и пришпорил лошадь. Отъехав ярдов на двадцать, он придержал коня и крикнул:
– Тебе помощь не понадобится?
– Спасибо, сам управлюсь.
– Ну, я так и подумал. Тогда будь здоров.
Сэм вытащил карманный нож с рукоятью из оленьего рога, открыл и неторопливо счистил с левого сапога приставшую грязь. Я уж было решил, что он собирается поклясться на лезвии в вечном отмщении или, на худой конец, произнести грозное проклятие. Ведь те вендетты, о которых мне приходилось читать или видеть на сцене, начинались именно так. Но тут все было по-иному. В театре публика наверняка освистала бы Сэма и потребовала бы душераздирающую мелодраму.
– Любопытно, – вдумчиво проговорил Сэм, – остались у нас на кухне холодные бобы?
Он кликнул Уоша, чернокожего повара, и, выяснив, что бобы в наличии, приказал разогреть их и сварить кофе покрепче. Потом мы отправились в комнату Сэма. Он вынул из книжного шкафа три или четыре кольта и принялся осматривать их, рассеянно насвистывая. Затем приказал оседлать и привязать у дома двух лучших лошадей.
Ныне мне известно, что по всем Соединенным Штатам вендетты неуклонно подчиняются строгому правилу: в присутствии заинтересованного лица о вендетте не говорят, словно избегая самого этого слова. Позднее я выяснил, что существует еще одно неписаное правило – но его придерживаются исключительно в западных штатах.
До ужина оставалось еще часа два, но уже через двадцать минут мы с Сэмом основательно вникли в разогретые бобы, горячий кофе и холодную говядину.