Я выпускаю вас под залог, и довольно крупный, а вы в течение двух суток покидаете Петроград. И желательно, чтобы вы уехали за границу. В крайнем случае, в Финляндию, но не в крупный город, а в любое захолустье, где не будет русских частей. Финнам вы неинтересны, но всё равно, лучше тогда будет Швеция. Это на ваше усмотрение.
Если вы не уедете в течение двух суток, то я не гарантирую вам ничего. Обстановка ухудшается с каждым днём. Советую вам быстро избавиться от всей недвижимости и исчезнуть. Впрочем, меня интересует только залог, дальше — дело ваше. Ваши деньги пригодятся моему министерству.
— Я согласна, какова будет сумма залога?
— Десять тысяч рублей!
— У меня нет таких денег, я небогата.
— Значит, вы останетесь в тюрьме.
— …
На этот раз женщина не плакала, в её глазах загорелась решимость пройти свою судьбу до конца. Болезнь тифом, тяжелейшая травма после аварии закалили её, и все лишения и испытания она несла, словно свой крест. Это понял и Керенский. Ладно, лучше выпустить.
— Сколько вы готовы отдать в залог?
— Я смогу найти не больше тысячи.
— Прекрасно. Тысяча тоже деньги. Как только предоставите залог, вы будете выпущены. Я разрешаю вам через коменданта крепости оповестить своих родственников, чтобы они внесли за вас деньги. Уведите!
Отдав все необходимые распоряжения относительно фрейлины, Керенский приказал завести к себе генерала от кавалерии Павла Карловича Ренненкампфа.
Старый генерал с «будённовскими» усами вразлёт, переходящими практически в бакенбарды, был бесстрашен. Это сразу было видно по его внешнему виду и настрою. Керенский к этому времени уже успел устать. Да и шутка ли, провести весь день в тюрьме, беседуя с такими непростыми людьми. На это ушли все его силы. Так много интриговать ему ещё не приходилось, а здесь важно было учитывать каждый свой шаг. Потому он и не стал идти окольным путем, а сразу перешёл непосредственно к делу.
— Генерал, у меня к вам предложение, от которого вы не сможете отказаться.
— Это говорит мне эсер? Я совершенно не собираюсь слушать ваших предложений. Вы низменный человек, вы издеваетесь над женщиной-инвалидом. Это недостойно! Вы уподобляетесь черни, которая глумилась над беззащитной женщиной буквально несколько дней назад.
Керенский поморщился.
— Перестаньте, генерал. Женщина будет освобождена под залог. То же самое я хочу сделать и с вами. Залог будет тот же — тысяча рублей. Осилите?
— Нет! Я не смогу. Мне не платят пенсию, я уволен из императорской армии. Это очень большие деньги для меня.
— Хорошо. Эти деньги вы мне отдадите позже, это не главное. Главное, чтобы вы исчезли. Вам необходимо будет выехать в Финляндию или в Прибалтику и там осесть на некоторое время. Но как только я вас вызову, вы должны будете в кратчайшее время прибыть в Петроград.
— Я вам не подчиняюсь!
— Послушайте, генерал. Ваша жизнь в опасности, как, впрочем, любого другого сановника или офицера в это время. Если я смогу стать военным министром, вы мне понадобитесь.
— Зачем я вам?
— Затем, что вы не участвовали в заговоре против императора. И вы преданны империи. Такие люди всегда будут нужны, но не всем. Вам представится прекрасный шанс многое изменить из того, что сейчас происходит. Вы можете презирать меня или не доверять. Мне это безразлично. Я хочу спасти Россию от хаоса, и я это сделаю. Но в армии я ничего не понимаю, а Корнилову не доверяю. Чего стоит генерал, вручивший георгиевский крест унтер-офицеру за то, что он застрелил в спину офицера. В таком случае мы дойдём до полного нигилизма. А георгиевский крест, насколько я знаю, вручается за подвиги против внешнего врага, а не за убийство начальника.
— Да! — кратко ответил Ренненкампф, внимательно глядя на Керенского округлившимися от удивления глазами.
— Зачем России такие генералы? Чем они ей помогут? Сегодня застрелят капитана, завтра полковника, а им будут раздавать за это награды? Вам не кажется, что таким офицерам не место в кресле командующего Петроградским военным округом, а место возле параши? Или я не прав?
— Вы забываетесь, господин министр! Я тоже генерал, и я не приемлю оскорбления другого генерала в моём присутствии.
— Действительно, не обращайте внимания, это был риторический вопрос. Так вот, готовы ли вы прийти на помощь России, если она вас призовёт моим голосом? Это будет уже после вашего освобождения.
— Получается, я покупаю свою свободу предательством?
— Нет, вы покупаете её за деньги, которые пойдут на милицию. А вот при назначении на должность вы будете принимать участие в её судьбе, а не прятаться от тех, кто будет желать вашей смерти. А такие будут, вы можете мне поверить. Они обязательно будут. И, конечно, вы должны будете доказать, что не предадите меня. Иначе мне нет никакого резона с вами связываться.
— Чем я смогу вам доказать это?
— Потом будет видно. Одно могу сказать, я буду внимательно следить за вашей деятельностью и, в случае организации против меня заговора, я вас уничтожу, а также уничтожу всех, кто вам дорог. Это будет аксиомой, не требующей доказательств.
Ренненкампф надолго замолчал и крепко задумался. Всё это время Керенский терпеливо ждал, думая о своём. Размышления у него были такими же невесёлыми, что и у генерала. Как жить дальше он только догадывался, но хорошо осознавал, что вся предстоящая ему жизнь будет происходить в непрерывной борьбе. Каждый день, каждый час, каждую минуту. И лишь на краткие мгновения он будет забывать об этом.
Нельзя будет расслабляться, но невозможно никому не доверять, ни на кого не опираться. Всё время быть настороже, всё время в готовности дать немедленный отпор любому покушению на него самого или на его власть. Такой удел любого диктатора или императора. Но другого выхода сейчас не было. А ведь он только в самом начале пути.
Сегодня было всего лишь двадцать девятое марта, а появился здесь он пятнадцатого. У него ещё ничего не создано, только договоры. Но людей нет, штурмовых отрядов тоже. Даже милиции, как таковой, по сути, нет. А приезжают революционные монстры, отдавшие всю жизнь интригам и политической борьбе не только с самодержавием, но и друг с другом.
— Что вы решили, Павел Карлович?
Генерал тяжело вздохнул.
— Насчёт Вырубовой, это правда?
— Правда, как только её мать внесёт залог, она будет освобождена, и если не будет дурой, уедет отсюда подальше.
— Тогда я согласен. Всё же, это хоть какой-то шанс повлиять на тот бардак, который сейчас происходит.
— Прекрасно. Вас освободят завтра. Залог вы должны внести в течение недели. Сделайте это через преданных вам людей небольших званий. И дайте мне знать, где вас искать и через кого действовать. Вам останется только ждать. Но недолго. Всё в этом году будет происходить очень быстро. Катастрофически быстро. Уж мне ли это не знать!
Ренненкампф бросил на него странный взгляд и встал.
— Я могу идти?
— Да, вас сопроводят. Я дам коменданту крепости Лисунову распоряжение насчёт вас. И, кстати, ему можно доверять?
— Так же, как и Корнилову, — насмешливо бросил генерал в ответ и, дождавшись охранника, вышел из комнаты.
Глава 22. Зимний дворец
«Кто сказал, что государство не заботится об инвалидах? Для умственно отсталых, например, у нас выпускается всё: и фильмы, и музыка, и книги…» Автор неизвестен
«Люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов». «Нужно уметь работать с тем человеческим материалом, который есть в наличии. Других людей нам не дадут». В. И. Ленин
Утро тридцатого марта Керенский встретил в крепких объятиях супруги, весь зацелованный накануне.
«Уломала же бесхарактерного», — в сердцах думал он, внутренне досадуя на себя. Но против природы не попрёшь, а с другими женщинами Алекс ещё не был знаком. Где-то он читал, что у Керенского была любовница. Более того, являлась двоюродной сестрой его жены. Звали её Елена, и она тоже была Барановская. Вот такой удивительный любовный треугольник. Но данная Елена не собиралась появляться, чтобы растлить его. А специально искать её не собирался уже сам Александр Федорович, не до женщин ему сейчас было.
Проснувшись, Алекс начал собираться. Сегодня должен был приехать Плеханов, а послезавтра Церетели. До прибытия Чернова и Савинкова оставалась примерно неделя, а Ленина, Зиновьева и Мартова он ждал ещё позже. Время у него ещё было, но куда меньше, чем хотелось! А сколько ещё предстояло сделать… Но не время плакаться, не время.
Зазвонил телефон. Это был его адъютант.
— Господин министр! Ваша машина сломалась, а другие все на выезде. Я сейчас на экипаже к вам прикачу.
— Не надо, — перебил его Керенский. — Я поеду на трамвае, давно хотел на нём прокатиться.
— А как же охрана?
— Обойдусь сегодня, а то привыкну. Да и не спасёте вы, если что. Кинут бомбу и привет! Александр Второй подтверждает.
— Но…
— Всё, ждите меня в министерстве! — и Алекс бросил трубку.
«Да, положительно нужно было привыкать передвигаться по городу даже в одиночку, чтобы лучше его знать».
Сначала Керенский думал сесть на извозчика, но вовремя вспомнил о трамвае, после чего загорелся этой мыслью. Вчера он заехал в оружейный магазин и приобрёл себе гражданскую модель компактного бескуркового револьвера «Смит и Вессон». Модель называлась «Safety Hammerless» и оказалась очень удобна для скрытого ношения.
Сунув оружие в карман пальто, молодой министр вышел из квартиры. Улица встретила его ярким солнышком, чуть ли не впервые выглянувшим из-за низких свинцовых облаков. Свежий ветер доносил до него влажный запах с Невы. Выйдя на Шпалёрную, Керенский подошёл к кучке людей, ожидающих трамвай, и встал рядом. К счастью или нет, но его не узнали. Закутанный в шарф, с откинутым воротником пальто и в непривычной ему кепке, он ничем не выделялся из толпы горожан.