В какое-то мгновение мне показалось, что я ослеп. Стоял в кабине лифта, уткнувшись невидящим взглядом в стену.
Все силы ушли на то, чтобы не показать свою слабость Регине. Она не должна была догадаться, не сейчас.
— Максим, — позвала она, голос осипший, точно сорванный криком. Я повернулся к ней в полоборота. Черт возьми, неужели заметила?
Блять, только не это.
— Что? — спросил, вышло грубо, зло даже.
— Вадим. Там был Вадим.
Я обернулся к ней.
Всполохи боли такие яркие, что кажется, будто они осветили узкий прямоугольник лифта, в котором мы находились сейчас вдвоем. Но все это — лишь в моей черепной коробке. Регина этого не видела, точно так же, как и я ее сейчас.
За моей спиной медленно открылись раздвижные двери лифта. Парковка, абсолютно незащищенное пространство из бетона, без окон, без охраны и возможности укрыться где бы то ни было.
Только я, Регина и моя аневризма, клешнями впивающаяся в мозг. Лишний элемент, диктующий правила игры, и у меня нет никакого другого выбора, как подчиняться.
Но мне нужно быть сильным, не только ради себя, ради Регины. Сейчас не время поддаваться собственным слабостям и, о боги, как же мне хотелось вырвать этот ебаный мешочек с кровью из своей головы, чтобы прочистить зрение, вернуть координацию.
Я поморгал, фокусируясь на Регине. Она так и стояла в кабине с видом потерявшегося в магазине ребенка. Огромные глаза, в которых застыл почти животный ужас, смотрели на меня в немой просьбе.
Я знал, что ей требуется защита. Протянул руку, сжимая холодную узкую ладонь в своей. У нее изящное узкое запястье, которое легко обхватить двумя пальцами, и надо бы быть бережнее, но я сжимал ее ладони сильно, ещё сильнее.
— Ты уверена, что это был он?
У меня не было поводов сомневаться в ее словах, к счастью, Регина не страдала паранойей, видя в каждом встречном лицо своего преследователя. Но уточнить стоило.
— На все сто процентов, — кивнула она.
Моя машина находилась недалеко, я прикидывал, сколько времени нам понадобится, чтобы добежать до нее и сколько — спуститься Вадиму на минус первый.
Фора у нас если и была, то совсем небольшая. Я почти дёрнул Регину за собой, следуя к своему парковочному месту, ее каблуки нервной дробью стучали по бетонному полу.
Слишком много ненужных звуков, подумал я, но терять скорость в угоду тишине, глупо.
Одному дьяволу известно, сколько сил мне потребовалось на то, чтобы добежать до автомобиля, ни разу не выдав, что происходит сейчас в моей голове. От перенапряжения холодный пот струился по спине, я щёлкнул пультом сигнализации, заводя двигатель автомобиля.
Здесь, на парковке, мой телефон не ловил. Если раньше это просто раздражало, то теперь отсутствие сотовой связи могло стоить нам очень дорого. Не дожидаясь, пока двигатель хоть немного прогреется, я рванул с парковки, надеясь, что отточенный годами работы здесь навык позволит выехать на улицу, не втесавшись не в один из столбов.
Я ехал почти вслепую.
Инстинкты обострились, оголяя каждый нерв, и на этот ментальный эксгибионизм уходили остатки сил.
Мы выехали из полумрака парковки на улицу, дневной свет, несмотря на затянувшее снежными тучами небо, ослеплял ещё больше.
Я чувствовал себя проклятым Эдвардом Калленом, который вместо того, чтобы блестеть подобно единорогу, слеп и плавился от солнечных лучей.
Мне пришлось остановиться, позволяя глазам хоть немного адаптироваться. Блядская аневризма.
— Почему мы остановились?
Регина, сидевшая на соседнем сидении, развернулась ко мне корпусом, я скорее чувствовал ее, чем видел.
— Глаза, — ответ почти сквозь зубы, — слишком чувствительны к перепадам.
— Давай я сяду за руль, — она почти протянула руку к рулю, но я откинул ее ладонь в сторону, слишком грубо для человека, мечтающего владеть этой женщиной безраздельно до конца собственных дней.
Я терял контроль и над эмоциями. Сегодня, когда она практически силком заставила меня выйти из кабинета, перед допросом главбуха, я испытал острый приступ злости. Возможно, именно он и спровоцировал головную боль.
Раньше такие мелочи не могли меня затронуть, но в последнее время я реагировал на все слишком остро. Поправка, — на все, связанное с Региной. До остального мне было сугубо фиолетово.
Я не хотел, чтобы она беседовала с главбухом наедине. Мое присутствие делало людей чуть менее болтливыми, заставляло думать, прежде чем говорить. Впрочем, я был уверен, Вероника Сергеевна не расскажет настоящих секретов, даже если и услышит что-то лишнее. Я плачу людям зарплату не столько за работу, которую они выполняют, сколько за безграничную и искреннюю преданность.
Но даже этого диалога с Региной хватило, чтобы сработал пусковой механизм, приводя бомбу в действие. Тик-так, раздавалось в голове, тик-так.
— Господи, Максим, он сейчас убьет нас здесь, прямо в машине.
Я плавно тронулся, доставая мобильный телефон и протягивая его Регине.
— Не убьет. Найди в записной книжке Токтарова и набери его. Поиграем с твоим поклонником в кошки — мышки.
Глава 44
Мне это не нравилось, Господи, как мне все это не нравилось.
Мы ехали по городу, я пыталась в зеркало заднего вида разглядеть машины, двигавшиеся следом.
— Не ерзай, — посоветовал Максим, я только вздохнула шумно.
— С этим сложно, — подумала, а потом добавила, — он мне показался. Специально.
Максим кивнул, сосредоточенно глядя вперёд. Обычно расслабленная манера вождения сменилась на более агрессивную, и поза стала другой. Он хмурил лоб, пальцы крепко держались за руль.
Я бы подумала, что он нервничает. Любой другой, только не Ланских. У этого парня не нервы, а стальные канаты.
Тогда в чем же дело?
— А если показался, — продолжила я, — значит, и сейчас нет смысла делать вид, что мы его не ждём на хвосте.
Звук собственного голоса успокаивал, я бы ещё говорила и говорила, как бывает со мной от жуткого стресса, но напоровшись взглядом на лицо Ланских, я предпочла заткнуться.
Десять минут назад он связался с каким-то Токтаровым, коротко сказал ему:
— Парень объявился. В офисе. Я выезжаю, — и распрощался.
Я гадала, кто этот человек и как он замешан в нашем деле, Ланских просвещать меня не собирался.
— Чего мы добиваемся?
— Мы ловим твоего Вадима, — я возмущённо фыркнула, услышав местоимение, которым одарил его Ланских, но тот продолжил, — сейчас ребята его упакуют, а мы пока попетляем по городу.
«Его поймают», — подумала я и задохнулась от нахлынувших эмоций. Весь этот кошмар кончится, Вадима возьмут и отправят в тюрьму.
Я на мгновение представила, каково это: жить без вечного страха. Не бояться темноты в своей квартире. Позволить себе завести собственный дом.
Тоска по Лёше накрыла второй; мы могли бы с ним жить дальше, без Вадима, возможно, я даже рассказала бы ему о себе всю правду.
И потеряла бы, подсказал внутренний голос. Леша был не из тех, кто легко прощает такие обиды.
В любом случае его нет. Вадима ещё не поймали. Рано делить шкуру неубитого медведя.
— Ты подготовился, — заметила я, когда молчание начало тяготить. Запорошенные снегом городские улицы мелькали за окном, мы проехали центр и двигались к спальным районам, в противоположную от моей квартиры сторону. Отсюда можно было сделать крюк и выехать на шоссе, чтобы отправиться к дому Ланских. Но пока мы просто ездили, наворачивая круги.
— Я просчитал несколько возможных вариантов, — пожал он плечами, снова едва заметно поморщившись, точно движения причиняли ему боль. И снова я не задала вопрос, крутившийся на языке. Не хотелось нарушать его личных границ, хотя Максим об этом знал лишь условно. До моих границ ему было глубоко фиолетово.
— Даже самый неудачный расклад?
— Его в первую очередь.
Я поежилась, сказано это было таким тоном, что не оставалось сомнений. В его понимании неудачный, если кто-то умрет, и скорее всего речь шла не о жизни Вадима.
Странный, такой странный он, этот Ланских. Может, я вообще зря так боюсь Вадима и не думаю о том, что со мной может сделать Максим?
Да, мы занимались с ним сексом, и он был нежным и умелым любовником, не душил и не бил (очень странное сравнение, но тем не менее), помогал, впустил к себе в дом. Но почему? Почему он мне помогает? Сколько бы я не билась над этим вопросом, ясности не появлялось.
Решив, что сейчас самое подходящее время, я произнесла:
— Зачем ты это делаешь?
Ланских чуть повернул ко мне голову, только от дороги взгляда не отвел. Из-за снегопада машины передвигались с трудом, и хоть его огромному джипу все было нипочём, но другие участники движения все ещё оставались непредсказуемыми.
— Мы кажется, обсуждали подобный вопрос.
— Ну тогда ответь на него ещё раз.
— В доброго Робин Гуда ты не веришь?
Я хмыкнула.
— Только в Робина — бобина, который скушал сорок человек. И не подавился.
Настала очередь ухмыляться Максиму.
— Так вот как ты меня представляешь? Как прожорливое чудовище?
Я подумала, прежде чем отвечать. Чудовищем я его не видела, на эту роль прочно утвердился Вадим. Вот уж кто мерзавец…
— Нет. Скорее, ты темная лошадка. Меня беспокоит, что я не знаю твоих целей.
— Знаешь, — сказал он. И посмотрел на меня своими темными глазами. Я готова была поклясться, что в глубине зрачков пылает огонь. — Я говорил. Вспомни, — произнес с нажимом, — вспомни, Регина, нашу первую встречу.
И ты все поймёшь.
Я еле заставила себя не отшатнуться от его слов. Вроде сказанных так просто, но с эффектом разорвавшейся бомбы.
— Ты сказал, что хочешь меня, — начала я осторожно. Он кивнул, отворачиваясь.
— Вот видишь, Регина, все очень просто и прозаично.
Но просто не было, не в случае с Максимом.
— Ты не уточнил, хочешь меня в значении секса или что-то большее.
Тихая усмешка, от которой мурашки расползались по телу. Волоски на загривке встали дыбом.