— Это — его враг, — отвечает Сергей почти равнодушным голосом, и от его слов мы замолкаем всем.
— Если это он, — начинает Артем и задыхается даже, — если это он, я убью гниду собственными руками.
— Успокойся, — Сергей хлопает по плечу Ромку, — поехали, мокрый до трусов. Переодеться надо, согреться. У Ангелины губы синие-синие, дрожит вся.
Я только после его слов понимаю — и вправду дрожу.
Тяжелее всех утрату друга переживает Артем. Они с детского сада дружили со Львом, и я вижу, как ему непросто. С нами он почти не видится, пьет только, а по пьяни кричит, что найдет и убьет виноватых.
Я прихожу к нему домой, когда он трое суток не отвечает на мои звонки. Уже холодно, ноябрь, первый снег сыпет мелкой крупой.
Долго звоню в домофон, не открывает.
— Придурок, — руки без перчаток мерзнут, я отхожу, дожидаясь, когда кто-нибудь впустит меня в подъезд. Артем точно дома, его машина стоит тут же, недалеко от подъезда. Эту квартиру он снимает второй месяц, чтобы никто не мешал ему пить. Дом, мягко говоря, совсем не по его статусу и привычкам, но я знаю, что родители ограничили его жестко в деньгах.
Наконец, дверь открывается, мимо проходит девочка с биглем на поводке. Я ловлю дверь, не позволяя ей закрыться, юное создание в тонкой шапке смотрит на меня подозрительно, собака лает, дергая за поводок, зовет хозяйку двинуться дальше.
— Я в сто сорок шестую, там брат живет, — с мягкой улыбкой говорю ей, чтобы снизить уровень тревожности. Девочка ни слова не говорит, но пропускает меня, и собака, радостно взвизгнув, бежит к ближайшему кусту.
В дверь я звоню еще дольше. Может, его действительно нет дома? Чувствую, что делаю все это зря, со злости ударяю пару раз носком ботинка по черной металлической двери.
В квартире что-то звонко падает, я слышу даже через толщу металла, разделяющего нас.
В конце концов, Артем выходит ко мне на встречу. Открывает очень долго замки, не сразу попадая ключом в замочную скважину. Думаю, что он боится, поэтому закрывается изнутри не только на засов.
Когда я вижу его, то тяжело вздыхаю. Лицо мятое, похожее на лист бумаги, который сначала сжали в кулаке, а потом спешно попытались распрямить.
Синяки под глазами, спутанные волосы, несвежая футболка с непонятными пятнами. В квартире воняет отвратительно, я захожу внутрь, не снимая обуви. В коридоре — разномастная батарея из стеклянных бутылок, от пепельницы несет окурками, их так много, что они давно не помещаются в ней, высятся как Джомолунгма над столом.
— Пипец, Артем, — дышать нечем, я распахиваю окно на балкон, пытаясь впустить хоть немного свежего воздуха и с досадой думая, что выйду отсюда, насквозь пропитавшаяся этой вонью, — ты на бомжа похож.
— Ты пришла только ради этого? Выметайся, — он садится на диван, потом чертыхается, поднимая зад и вытаскивая из-под него бутылку пива. Она открыта, и добрая порция пива оказывается на диване. Морщусь.
Противно до ужаса.
— Завязывал бы ты пить. Никому от этого лучше не станет.
Он проводит ладонью по спутанным волосам. а потом выпрямляется как пружина и подходит ко мне близко:
— Никто не шевелится. Никто не хочет искать причину, по которой он умер. А знаешь, почему? Потому что думают, что он убийца. Но это не Лев.
— А кто тогда? — во рту пересыхает, я спрашиваю его осипшим голосом, — ты знаешь?
Он смотрит на меня так, точно проболтался лишнего, чертыхается в досаде:
— Не знаю я ничего, проваливай.
— Артем…
— Проваливай, я сказал! — кричит он, в стену над моей головой летит бутылка с пивом, лишь чудом не окатывая меня осколками.
Я отступаю, под сапогами слышен хруст стекла. Мне хочется спросить Артема, кто убийца. Почему он точно уверен, что Лев не виноват, может, это он сам?..
Но я не спрашиваю.
Ухожу, стою еще немного под крышей его подъезда. Бигль резвится на площадке, бегая вдоль детских качель и горок, а его хозяйка катается, взмывая ногами под самое небо.
И снова я оказываюсь последней, кто видел Артема.
На следующее утро его тело найдут на той самой детской площадке. Следователь скажет, что при падении с такой высоты никто не выживает, и что в его крови море алкоголя, нет ничего удивительного, что он свесился с балкона и потерял равновесие.
Но мы — я, Сергей и Рома, будем точно знать, что это не совпадение. Мы не знаем другого — кто из нас окажется следующим.
Глава 64
Следующим погиб Сережа.
Я до сих пор помню, как во время пары распахивается дверь аудитории, в которой мы занимались. Катя, наша староста, обводит всех странным взглядом, не предвещаюшим ничего хорошего. Ручка выскальзывает из моих пальцев, когда она говорит:
— Сергей Коваленко взорвался в машине.
Все, что я могу — следить за тем, как шевялятся ее губы, бескровные, отливающие синим цветом. Я думаю о лице Лере, которая утонула и стала такой же блеклой, бесцветной русалкой, но никак не могу взять в голову, что теперь нет Сережи.
— Блядь, пункт назначения какой-то, — голос с задних парт, не могу различить чей, я слышу только слова.
— Устюгов! — преподаватель пытается напустить в голос суровости, но у него ничего не выходит, он и сам взволнован. За полгода — четвертая смерть, и все при странных обстоятельствах.
— Можно мне выйти? — я поднимаюсь, не дожидаясь разрешения, встаю из-за парты. Протискиваюсь мимо Кати, касаться ее неприятно, она принесла сюда дурные вести и кажется, что и сама перепачкана в чем-то грязном, отвратном. Беру куртку в гардеробе, накидываю ее на плечи, выхожу на крыльцо. С сосулек капает вода, тает снег, чирикают, одурманенные первым весенним теплом, воробьи. Жизнь продолжается.
Самое удивительное и самое страшное — чтобы ни случилось, а жизнь продолжается.
Ромы нет на занятиях, я не вижу его автомобиль на парковке. В последнее время они с Сергеем прогуливают учебу. Прогуливали, поправляю себя, все еще отказываясь верить.
В пятницу он приходил на учебу, позже ребята скажут — прощаться, потому что вел себя странно, был задумчивым. Я хотела поговорить с ним, но не получалось никак, а потом он уехал, соревнования были в самом разгаре.
Рома звонит мне первым, я уже держу в руке телефон, выбирая из списка номеров — его, когда фотография парня появляется на весь экран.
— Ты слышала? — глухой голос, точно в банку говорит.
— Слышала. Но скажи мне еще раз. Вдруг это неправда, — прошу его я.
Невозможно поверить. Красавец, ловелас, гордость института. Родители от него без ума, они прощают ему любы прегрешения и он беззастенчиво этим пользуется.
— Правда, — мрачно отвечает Рома. — Блядь, бред какой-то…
Это и вправду похоже на бред. Сережина машина ломается за день до этого и он берет у друга его джип с газовым оборудованием. Мне сложно представить лощеного, ухоженного Сергея на такой машине, у которой стоит газовой баллон, хоть я и понимаю, что он выглядит совсем не так, как старая «Газелька» соседа.
Но тем не менее, баллон взрывается, и Сережа — вместе с ним, прямо на трассе. Пожар тушат проезжающие мимо дальнобойщики, но моего друга этим не спасти.
Его хоронят в закрытом гробу. То, что осталось от моего друга, нельзя показывать людям, а мне и вовсе не хочется ехать и прощаться с деревянным ящиком, пусть даж он из самого лучшего дуба, в котором лежит то, что было раньше моим другом.
— На кладбище ходим как в булочную, — снова слышу шепот кого-то из группы, но мне все равно. Люди, кажется, стараются держаться от нас подальше, будто мы прокляты, а может, так оно и есть.
Лера, будь она неладна, утонувшая в речке русалка, успела проклясть нас, заразить спорами смерти, и хоть каждый из нас однажды встретится с ней, только наша компания мчится на встречу со свистом.
Я вижу маму Сергея, очень красивую, модельной внешности. На ее лице заморожены эмоции, она смотрит поверх людей, поверх надгробий, куда-то вдаль. Не рыдает, не бросается на землю. Кто-то восхищается ее выдержкой, но я знаю, что все это чепуха, она застыла, покрылась ледяной коркой, чуть тронет и треснет. Этот стылый холод, что пробирается по ногам от неживой земли, не прогнать ничем. Я пячусь, не отрывая от нее взгляд, натыкаюсь на людей, бормочу никому не нужные извинения, и сбегаю. Сбегаю, пока первый ком земли не полетел на полированную крышку с глухим стуком.
Я теряю сон.
Я не могу есть.
Я не хочу ходить на учебу, потому что вдруг оказывается, что с теми, кто остался, у меня почти нет ничего общего.
Ромка не приходит. Не берет трубку, я пишу ему сообщения, я вижу, что он сидит онлайн, но Рома молчит.
Возможно, каждый из нас переживает потерю по-своему, но мне хочется опоры, я боюсь оставаться совсем одна.
Такое напряжение длится несколько недель, и все это время мне снится Сергей. Почему-то — именно он, ни Лева, ни Тема, я вижу его фирменную усмешку, которой он сводил девушек с ума, теплый взгляд кажется ледяным, неживым.
— Уйди, не мучай меня, — прошу я, просыпаясь ночами, и плачу.
Вадим почти не преследует меня. Возможно, он нашел утешение в том, что виновные в гибели его сестры отправляются на тот свет. А может быть…
Нет, нет, это все несчастный случай, убеждаю я себя, а сама продолжаю думать. Теоретически, Вадим легко мог испортить тормоза или каким-то образом привести в негодность газовое оборудование, — Сергей ездил в соседнюю область, путь ему предстоял долгий, можно было рассчитывать, что за это время неисправность обязательно даст о себе знать. Только действовать нужно было оперативно, как он мог знать о том, насколько Сережа берет чужую машину?
Вопросы, вопросы, одни вопросы, ничего ни с чем не вяжется. Я не Эркюль Пуаро, ни Шерлок Холмс, я не хочу искать убийц, все, что меня интересует — дожить до старости. Я не обязана расплачиваться за чужие преступления, твержу я себе. Я не убивала эту чертову Леру, и если Вадим подойдет ко мне снова, я крикну ему это в лицо.