тора, что денег на её лечение не собрано и что сама любовь, купленная на птичьем рынке, — краденая. Восторги дружбы с необыкновенной девушкой-златовлаской не смягчили его горя. Пока угар и день белый, бесплодные гонки по испарившимся друзьям, он забывался. Но час между тремя и четырьмя ночи как нарочно придуман биологией для встречи с истиной в полный рост. Специальное время сердечной усталости, жалобы. Разлад.
В постели чего-то не хватало. Потюкав рукой по простыне, Кутузов отметил отсутствие своей половины. Ну мало ли.
Повертевшись полчаса, он ещё раз потюкал. Без изменений. Пришлось подняться, хотя стремления побродить во тьме он не ощущал.
Налетая на косяки внезапно сузившихся дверных проёмов, он потащился на нитяной контур света в конце коридора. Открыл.
Ярко и тепло было в кухне, резко пахло газом, он закашлялся, оступился и вздрогнул.
На полу, с пожелтевшим лицом, сведённым неистовой гримасой, лежала его собственная жена, сжимая в руке бумажку. Глаза распахнуты как никогда широко, рот открыт. Кутузов подошёл к плите, выключил газ, открыл окно и сел, не зная, что делают в таких случаях.
В коридоре затопал сын:
— Папа, что так пахнет?
— Мама… — только и выговорил отец. — У неё с детства нюх отшибло. Осложнение после гайморита. Никогда ничего не чувствовала, ничего…
Магиандр кинулся к телефону.
Глава 21
С печали не мрут, а сохнут.Отпечалейнемощи,отнемощейсмерть.Одинденьуменявекзаел.Инамойприпасгрозанашла.Бедапоездомходит.Отпустидушунапокаяние
Говорят: оглушен и раздавлен. Что горе вытворяет с человеком. Он сидит как пень. Столбняк. Чего только не лепят, не зная, что сказать.
Но ещё чаще не знают, как помочь. И совсем плохо умеют утешать. Самое ходовое средство — «ну не надо, успокойся, выпей вот это, жизнь продолжается», — а протягивают воду или водку, перекладывая на невинную влагу лечение многоликой болезни по имени горе. А послать утешителей подальше не всегда удобно. А те, кто знает правильные слова, — редкость.
С Кутузовым и пытались выделывать строго по списку душевной немощи. Он смущался и отворачивался, очевидно, не слишком воодушевленный продолжением жизни. И на поминках, где не пил даже воды, и у следователя, где не он рассказал, а ему рассказали, и даже в университете, куда умудрился явиться на следующий день после похорон. Буквально: пришёл, помолчал в деканате, помолчал в аудитории, пошёл прочь. Студенты последовали примеру.
Сюжет грязновато, наотмашь осложнился: содержание, так сказать, предсмертной записки, выпростанной из пальцев покойницы, стало известно. Мало, земля слухом полнится, — женщина успела надписать конверт! На радиостанцию за уточнениями зашёл молодой следователь с непримиримым лицом, и образ кухни, превратившейся в газовую камеру для анонимщицы, взбудоражил воображение широкой общественности. Простор! А девятый вал параллелей, аллюзий, тропический ливень догадок!
Я не знаю, о чём беседовал с нашим начальством следователь. Я даже боюсь представить себе лица адептов местной истины, привыкших давать зелёный свет анонимкам и понижать зарплату, отменять эфиры, шепчась по углам, сочувственно вздыхать и поднимать очи к потолку. В офисе воцарилась неслыханная тишь, будто в отделе писем тоже пустили газ. Может, и пустили какой-нибудь, не ведаю. Подумав, я взяла отпуск.
Стою на Тверской, верчу в руке мобильник и очень сильно хочу позвонить мальчику, оставшемуся без матери, при сумасшедшем отце, а пуще всего — при таланте к сложению слов. Тягостно. Бремя слов. Кутузовым оно вышло невподъём.
Мобильник ожил сам и показал Магиандра:
— Я к вам приеду.
— Я тебя жду. На улице. Пойдём обедать.
— Правда?
— Правда — моя профессия, малыш.
— Посмотрим.
— Имеющий глаза, приветствую тебя.
Глава 22
Смелым Бог владеет, пьяным чёрт качает.Стояньемгороданевозьмёшь.Худыевестинележатнаместе
— Отец пропал, — поделился новостью Магиандр, когда мы заказали. Забыв сахар на блюдце, он помешивал несладкий чай и взглядывал на меня короткими очередями, будто я знаю тайну.
— Ему нелегко.
— Вы не поняли. Он физически пропал. Его нет второй день. В университете предполагают глухое пьянство вдовствующего профессора, но алкоголь абсолютно не его стихия, все в курсе. Водочная мифология выдержит девять и сорок дней, подмену ему поставили, учебный процесс продолжается. Но его дома нет!
— Может, блондинка?
— Я же видел её. Восторженный ребёнок на двухместном мерседесике. Она не по этому делу. У неё в голове одни мудрые мысли, бабушка, дед-мороз… Даже если он бывает у блондинки, то там скорее всего играют в ладушки. Или гербарий перелистывают.
— Откуда в твои годы?..
— Я же талант, — наконец улыбнулся он. — Слова, слова… На них всё висит, любое знание, любое чувство, вы же знаете. Мне не обязательно целовать девушку, чтоб узнать, какие книги она читала. Так и с этой блондинкой. Редкий тип, но, возможно, возрождающийся. Я бы сказал, она классная.
— Успокоил, конечно. А что ты думаешь делать? Как искать будем? Объявление дадим?
— Ценю ваш светлый юмор. А ещё лучше — прямо по вашему радио. На радость современникам! Вас ещё не уволили?
— Я в отпуске. Проветриться надо.
— Жаль. Что в отпуске, жаль. Вам бы сейчас на просторе, в отсутствие анонимного внимания к вашему творчеству, забабахать такие передачи можно было!..
— Магиандрик. Мы с тобой теперь так повязаны, что лучше бы так не шутить. Она была. Она твоя мать. И мы понятия не имеем, почему она это делала.
— Не обманывайте! — вскрикнул сын. — Вы всё прекрасно понимаете. Вы столько лет возитесь со словами, людьми, чувствами — ясно же…
Он удержал наплывшие слёзы, сглотнул, покашлял, чтобы выглядело натурально. У меня душа рвалась, и погладить его хотелось, но гордый ребёнок боролся сам.
— Представляете… воровать по конторам бланки… делать копии, десятками, а у нас дома нет копира, значит, делать это где-то, страшась быть рассекреченной… И не в уличном киоске, понятно же. Учиться разным почеркам, измышлять различные человеческие стили, хоть она и филолог по образованию, но… Следить за абзацным членением… Отец ещё в молодости просто затерзал её этим абзацным… Как, собственно, и меня. А я учил это членение на Библии! О-о-о… — К счастью, Магиандр заплакал по-настоящему, не скрываясь и не щадя моих ушей.
Через полчаса, обсохнув после умывания под холодным краном, юноша сказал:
— Говорите. Что вы чувствуете? Что думаете?
— Я думаю, он, не желая травмировать сына, ищет деньги на починку своей возлюбленной книги. Возможно, с помощью блондинки, но вряд ли. Я полагаю, он что-то придумывает сам. Теперь ты.
— Я думаю, он ищет деньги любым способом. Вы.
— Я тоже думаю так. Определи, пожалуйста, любой способ по Кутузову-старшему. Ты.
— Любой способ есть любой способ. Отец — он же оголтелый. Он уверен, что цель оправдывает средства. Он материалист, атеист, а в прошлом, как вы своевременно просветили меня, новый советский человек. Он гордец, но латентный, он способен уважать права человека, пока не нарушены его принципы. Вы.
— Уважать до принципов готов любой дурак. Он ведь не дурак? Ты.
— Нет, конечно. Не дурак. Он умный. Он умеет быть хитрым. Только извлечь из него чувства и коммуникативные навыки можно только экстримом. Вы.
— Экстрима в избытке. Ему все поверили, что жена… сама, случайно?
— Кажется, все. Боже мой! Неужели вы думаете, он скрывается от невысказанных подозрений в доведении до самоубийства? Ну какое там подозрение! Ведь это действительно классический несчастный случай! Если бы мать не страдала бесчутием, она уловила бы, что не включила огонь, а только повернула рукоятку плиты… Ну почему плита у нас не электрическая!
— Почему, почему… Ну и до чего мы додумались, шерлоки холмсы?
— До любым способом, — печально заключил сын. — Отец сейчас способен выкинуть всё. Включая меня. Давайте мороженое.
Глава 23
Умел найти — умей и потерять.Лучшесумнымпотерять,чемсдуракомнайти.Отыдиотзлаисотвориблаго.Инамилостьразумнужен
«Сын, я временно покидаю этот город. Деньги для тебя, небольшие, на столе в кабинете. На некоторое время должно хватить, будь бережлив, пожалуйста. Несчастье, постигшее нас обоих, а ещё более — ряд ужасных бедствий, обрушившихся на меня одного, совершили некоторое повреждение в том утомительно чувствительном механизме, который отвечает во мне за способность общения с себе подобными. Внятно рассуждая и отчётливо понимая это, я принял решение, о котором пока не могу сказать тебе ничего конкретного, это моё дело, никак не касающееся тебя, и поэтому прошу меня простить и не судить строго. Ты уже взрослый и замечательно можешь пожить один хотя бы то неопределённое время, пока я решу стоящие передо мной задачи. Любящий тебя отец».
Записка лежала на столе в роковой кухне. Магиандр прочитал пять раз и с унынием понял: его лихое эссе, которое не-эссе, как заметил на семинаре его отец и учитель, про великолепную красавицу с аристократической спиной, генеральную возлюбленную Кутузова-старшего, а именно его Я, — блестящее совсем не то живёт и побеждает. И некому выгнать беса, торжествующего над профессоровой душой.
Сын потащился в кабинет поглядеть на небольшие деньги, мимоходом удивляясь, почему они положены отдельно от записки.
Зрелище было захватывающим.
Уважаемый член семьи, сероватый кардинал, центр их вселенной, дубовый монстр, годами глотавший Библии, совершенно был пуст. Надёжная дверь, ключ от которой огорчительно потерялся в начале событий, была взломана топором, валявшимся тут же красноречиво. Откуда взялся этот варварский предмет, юноша не мог представить — и какая разница. Поражало другое: как мог вытащить необъятную груду книг один худощавый человек, у которого нет мускулистых братьев. Вызов специально обученных такелажников тоже был маловероятен, поскольку над каждым экземпляром профессор трясся немыслимо и никому не доверил бы перенос бесценного груза даже с полки на полку, даже в перчатках и на цыпочках.