Крик оборвался так же внезапно, как и начался. Вдова быстро и по-деловому уложила в гроб несколько свёртков. В одном, как мне показалось по форме, было спиртное, а что в других, я так и не разобрал.
Гроб стали опускать в склеп, и я, оставшись без дела, отошёл в сторонку, а потом, чувствуя себя совершенно лишним, решил вернуться в храм.
Собрав в саквояж свои пожитки, уже было пошёл пешком, и в этот момент меня отыскал Метя. — Хорошо, что я тебя нашёл, батюшка. Мы тебя сейчас отвезём. Ты уж извини, если что не так. Очень уж мне хотелось, чтобы наши видели тебя на кладбище, а то, не дай Бог, получится как с тем нашим родственником — самоубийцей. Я спросил:
— А, кстати, чем кончилась история с его похождениями с того света? Никого он больше не забирает? — А он, батюшка, никого и не забирал. Я стал о нём молиться, как ты меня научил, он пришёл ко мне во сне и сказал: — Метя, передай им, пускай они меня не боятся, я здесь совершенно не причём. Это их бес за грехи забирает. Так и передай, Метя, «за грехи». Не будут грешить, перестанут бояться».
Юноша простился со мной и побежал к своим, а я смотрел ему в след и удивлялся, как милостивый Господь, пытаясь докричаться до каждого из нас, предупреждает об опасности греха, даже и таким необычайным образом.
Пошла ли эта наука на пользу Метиному семейству, не знаю, только самого Метю с тех пор я больше не видел.
Три встречи (ЖЖ-20.03.10)
С Верой Павловной, человеком учёным, всю жизнь посвятившей исследованиям в области создания новых лекарственных препаратов, мы познакомились у нас в храме, лет пять тому назад. Она была уже человеком пожилым, но оставалась интересным и умным собеседником. «Вот, батюшка, — и она показывает мне упаковку, в которой находится флакон с жидкостью тёмного цвета, — в моих руках результат многолетних исследований. Но я не могу найти понимания ни у одного отечественного производителя, хотя то, что мне удалось получить, в своём роде уникально. Немцы предлагают за него приличные деньги, но мне бы хотелось оставить препарат на родине. Может, среди ваших знакомых есть люди, способные заняться его производством»?
«Вера Павловна, лекарственные препараты это несколько не моя область. Но, думаю, что если ваши лекарства не нужны здесь, то следует отдать их тем, кто в них реально нуждается. Если хотите, давайте послужим краткий молебен целителю Пантелеимону, а святой человек сам разберётся что делать с вашим изобретением. Молиться? Учёная женщина посмотрела на меня с нескрываемым удивлением, но как человек воспитанный, ничего не сказав, вышла из церкви. И я почему-то вспомнил, как однажды в воскресный летний день встретил возле нашего храма пожилую интеллигентную москвичку. В руках у неё было ведро, в которое она, после прогона коров на пастбище, подбирала с дороги навоз. «Матушка, — весело кричу ей, — сегодня праздник, оставь ты это дело, пошли Богу молиться». Вот она тогда посмотрела на меня точно так же, как и Вера Павловна, но правда, ещё и добавила: «Иди, иди, батюшка. Я в ваши поповские сказки с детства не верю».
Трудно общаться с учёными людьми, им кажется, что в жизни всё можно объяснить законами логики. А, если что-то на сегодняшний день и не укладывается в это прокрустово мерило, так это только на сегодняшний. Наука семимильными шагами идёт вперёд, и тайн становится всё меньше и меньше.
Хотя, конечно, так тоже думают не все. Как-то в Москве познакомился с одним доктором наук, который в своё время работал вместе с замечательным учёным, математиком Раушенбахом. Он рассказывал о том, как Борис Викторович находил выход из, казалось бы, тупиковых ситуаций. «Шеф отстранял от работ всю нашу исследовательскую группу и вёл в церковь. И там, вместе со священником мы молились и просили Бога о вразумлении. Потом все расходились по домам, а на следующий день, собираясь вместе, вновь обсуждали проблему, и хотите верьте, хотите, нет, но не было такого случая, чтобы мы с помощью Божией общим разумом не находили решения». Кстати, сподвижник Королёва, академик Раушенбах, всю свою жизнь трудился над апологией Бога. И главным своим трудом считал доказательство Троичного догмата с точки зрения законов математики.
Каково же было моё удивление, когда по прошествии пяти лет с той самой встречи с Верой Павловной, наш общий знакомый привез меня к ней на дачу. Хозяйка просила освятить её маленькое поместье в шесть соток, и я ехал, даже не подозревая к кому. Но узнал её сразу, женщина практически не изменилась, только может, немного похудела.
«Отец Александр, как же я вас ждала. Необходима ваша помощь». Мне оставалось только удивляться, чем же я могу помочь неверующему человеку? «О, батюшка, — она интригующе подняла палец вверх, сейчас я вам всё объясню. По вашему же совету я продала права на мои изобретения в Германию, и на часть этих денег построила вот такой небольшой хорошенький домик. Мне здесь очень нравится, но в последнее время меня начинают беспокоить некоторые странности.
Вот обратите внимание, — указывает она на что-то белое, похожее на белила, разлитое по оцинковке. Вам не кажутся эти следы странными? А вот это пятно тёмного цвета у меня на полу в прихожей. Смотрите, вот оно, и тоже, обратите внимание на форму. Это вам ничего не напоминает»? Размышляю вслух: «А что оно мне должно напоминать, грязь как грязь, да и оцинковке положено окисляться. Всё в пределах нормы». Вера Павловна с разражением: « Ну, а что вы скажете на это»? — она подводит меня к саженцам яблоньки и сливки. «Почему у них обломаны вершинки»? «Так к вам на участок пройти ничего не стоит, мало ли здесь мальчишек лазают, вот кто-нибудь и напроказничал». «Батюшка, — начинает кипятиться старушка, — как же вы не понимаете?! У меня на даче обосновались инопланетяне. И пятно, на которое вы изволили сказать, что это «грязь», вовсе не грязь, а следы от их космического топлива. А верхушки у деревьев не обломаны, а срезаны бластерами». Ах, вот, оно в чём дело.
Добрая хозяйка повела нас за стол. Видно было, что она готовилась к нашей встрече. Накупила к чаю несколько видов печенья, мороженого.
«Короче, — заговорила она с доверительно заговорщицким видом. У меня в земле под участком расположена их база. Часто по ночам я слышу, как гудят их компрессоры по откачке воздуха». «А с чего вы взяли, что на вашем огороде завелись именно инопланетяне»? — вежливо поинтересовался наш общий знакомый. «А вы что же, голубчик, здесь, у себя в провинции, прессу не читаете? Вот смотрите, — и она предъявила несколько номеров богато иллюстрированной газеты, со страниц которой на нас смотрели странные существа с огромными глазами и длинными пальцами с присосками на концах. Уже в течение трёх лет я не пропускаю ни одного номера, и в каждом пишут об инопланетянах, и мой случай уже далеко не единичен, существует целая сеть. Инопланетяне вокруг нас». «А вы не пробовали обратиться в редакцию этой уважаемой газеты и рассказать о вашем случае»? — снова заявил о себе наш третий товарищ.
Вера Павловна посмотрела на него с мудрым спокойствием Штирлица: «Я ездила к ним, два раза. В первый раз, когда я уже выходила из метро, пришельцы прокололи мне барабанную перепонку в правом ухе. Ну, а во время моего второго посещения, как вы догадываетесь, мне прокололи вторую перепонку, уже в левом ухе. Я пошла в поликлинику академии наук. Меня там долго смотрел врач ухогорлонос, который сказал, что у меня через нос в голову вставлен металлический штырь размером, никак не меньше 12-ти сантиметров. И что вы на это скажете, батюшка? По вашему, это всё тоже «шалуны»»?
Мне её было жалко, но я понимал, что переубеждать старушку бесполезно, ни к чему это не приведёт. Да и зачем, ведь во всём остальном она рассуждала вполне здраво и логично. Поэтому и пришлось, поджимая губы, сочувствующе качать головой: «Подумать только, совсем обложили, уже и на даче от них не скрыться, и куда смотрит правительство? Откуда такая беспечность»?
Уже прощаясь, я предложил Вере Павловне: «Матушка, а может, всё-таки, в храм станете ходить? Всё же и защита, какая никакая, будет»? «Не получается, друг мой, — вздыхает пленница инопланетян, и доверительно берёт меня под руку, — как только соберусь к вам, они меня начинают забрасывать воздушными шариками, сбивают с дороги и приходится возвращаться».
Старость — венец жизни, именно в состоянии, когда плоть становится немощной, а время вокруг летит неудержимо быстро, человеку мыслящему свойственно подводить итоги. Их подводят и в 30, и в 40, и 50 лет, но это, как правило, итоги промежуточные. А вот, когда переступаешь рубеж 60-ти, и всё ещё продолжаешь ходить по земле, то должен воспринимать это как милость Божию. И понимать, что финальный свисток не за горами.
Вот, приблизительно так думала и Людмила, преодолев рубеж своих 65-ти. Кто я? Бывшая актриса средней руки, как прошла моя жизнь? Во множестве попыток проживать на сцене жизнь чужую. А моя собственная чего стоит, в чём её ценность и неповторимость? И чем больше она так задумывалась, тем больше убеждалась, что в душе и за душой у неё пусто. А здесь подоспело ещё и время всех этих ваучеров, демонстраций и танков на улицах Москвы. Хотелось зажать уши руками, закрыть глаза и исчезнуть из этого мира, но разве это возможно? Однажды, неожиданно для себя, она зашла в одну небольшую старую церквушечку на окраине Москвы. Именно здесь в тишине и прохладе храма, среди сосредоточенных на чём-то неземном иконных ликах, она почувствовала, как царящая в храме тишина входит в неё, и ей становится радостно и покойно, может, впервые за последние месяцы.
Ей никуда не хотелось идти, время для неё остановилось. Потом состоится первый в её жизни разговор со священником, она станет читать Евангелие, но то состояние покоя и тихой радости, что посетила её в ту первую встречу с Тишиной, она уже не забудет никогда. Ей будет хотеться вновь и вновь возвращаться в тот день, и только потом она поймёт, что путь в ту радость лежит через покаяние. «Мы не умеем каяться, — скажет мне Людмила. В лучшем случае вспомнишь о чём-то дурном и отчитываешься перед священником. Отчитался и иди, греши дальше. А мне с самого начала хотелось по-настоящему, ведь евангельская проповедь всегда начинается с одного и того же слова — «покайтесь». Но каков его подлинный смысл, тогда ещё не понимала. Я стала ходить в храм на службы, слушала пение клироса, проповеди священников, и всё больше и больше погружалась в Новый Завет. И однажды меня осенило, что для моего спасения одного только крещения, совершённого в детстве, недостаточно. Душа должна ещё и омыться слезами покаяния за совершённые ею грехи. А в грехах не отчитываются, их отхаркивают со слезами, словно мокроту из лёгких, и только тогда душа, начиная дышать свободно, действительно рождается к вечности и устремляется верой к Богу. И уже нет той силы, которая была бы способна свернуть её с этого пути. Покаяние, о котором говорится в Евангелии, исключает теплохладность.