Это был первый и последний раз, когда я выступал перед столь представительным собранием. Съехались епископы из Италии, Франции и Германии. Прямо передо мной расположились все четыре католических епископа из России, а рядом в президиуме сидел их митрополит. Напротив имён большинства выступающих значилось ещё и аббревиатура: «доктор богословия».
Поскольку мой сан из всех, представленных в собрании, был самый маленький, то и выступать меня поставили в самом конце, после меня значились только ужин и концерт. Потому два долгих дня я был вынужден сидеть и слушать выступающих. Они сказали много хороших слов в память о «святом докторе» и ещё обсуждали пути сближения с нами, православными, живущими в России.
Наконец, председательствующий митрополит предоставил слово и мне. В течение нескольких минут, кратко и, как мне показалось, доходчиво, я отрапортовал уважаемому собранию то, что было обозначено темой, и замолчал. По сценарию подобного рода конференций, мне должны были ответить сдержанными хлопками и отпустить, тем более, что отказавшись от ужина, я вполне ещё успевал на электричку. Но они молчали, чувствовалось, что кроме дежурного доклада люди ждали от меня, единственного среди них православного человека, чего-то ещё, не зря же они ехали к нам так издалека.
Тогда набравшись смелости, я предложил:
— А хотите расскажу вам одну историю? В ответ народ одобрительно закивал головами, давай, мол, отец, не стесняйся.
— Короче, не знаю точно, когда это было, мне духовник мой рассказывал. Приехал к нам в Советский Союз «чёрный папа». Все тут же повернулись в сторону историка-консультанта, присутствующего здесь же в зале.
— Да, — немедленно подтвердил тот, — действительно в 19.. году — я от волнения снова не запомнил ни года, ни имени того человека, — к нам в Москву приезжал генерал ордена иезуитов. Только мы, католики, не называем его «чёрным папой».
— Так, вот, — продолжил я, и стал рассказывать про отца Симеона, как всю свою жизнь он по-своему, может, немножко и смешно, боролся за мир во всём мире, как добирался поздней осенью 1941 года в столицу с собранными среди ссыльных пожертвованиями на помощь фронту.
И о той самой встрече, когда два таких непохожих, обитающих на разных планетах человека, вдруг почувствовали друг в друге что-то такое, из-за чего, презрев возраст и положение, бегом побежали и бросились в объятия. Наверно и мы, когда сумеем почувствовать друг в друге что такое очень важное и к себе притягивающее, не останемся стоять на месте, и тоже побежим, и тоже обнимемся.
И они услышали меня, эти люди, из Италии, Франции и Германии. И хлопали так, что мне стало страшно за их ладони.
Сойдя с трибуны, я поспешил на электричку, и каждый из тех, кто попадался мне в коридоре, простые уборщицы, официантки, рабочие, улыбаясь, крестили меня вслед и кричали: «Спасибо»! Будто они тоже сидели где-то там в зале, и слушали историю про отца Симеона.
А я уже бежал по улицам Москвы, по ступенькам эскалаторов в метро. Каюсь, не успевая купить билет, перепрыгнул через турникет на вокзале. У меня был шанс успеть на последний автобус, идущий ко мне в деревню. И вы знаете, я успел!
Загадка (ЖЖ-16.01.09)
Несколько лет назад в нашей среде ходил такой анекдот: К одному священнику пришли люди и попросили отпеть издохшую собачку. И какие бы контраргументы батюшка не приводил, что собачек, мол, не отпеваем, все они разбивалось о то, что песик был умненький, преданный. А уж, если его сравнивать с людьми, то мало кого можно было бы поставить с ним рядом. И тогда сообразительный священник нашёлся и задал им вопрос: — А была ли крещена ваша собачка? Что, нет? Ну, тогда, извините, о каком же отпевании может и речь идти? Думаю, что не в наших местах сложился этот анекдот. У нас этому находчивому батюшке непременно бы рассказали, о личном благочестии собачки, о том, что и молитвенница она была искусная, и постилась изрядно.
Как-то приходят наши деревенские и просят совершить заочное отпевание одного своего родственника, который жил где-то очень далеко, а храма в той местности нет. Спросил, как положено, о его церковной принадлежности и причине смерти. Заверили меня, что человек был крещеный, молящийся, и умер по старости. Пошел людям навстречу. Помолились, все совершили так, как и положено в таком случае. Форма заочного отпевания распространилась у нас в лихие советские годы, когда люди тысячами пропадали в тюрьмах и на фронтах, а попрощаться с ними по-христиански родные уже не могли. И сегодня, немало людей просят помолиться о своих близких, но в храме или дома, это делать отказываются. Маловерие. Церковное отпевание для многих стало частью общего ритуала, традицией, и не более того. Так вот помолились, народ расчувствовался, на сердце, видать, полегчало, и сознались: — Ты уж прости нас, батюшка, только покойничек наш некрещеный был. Я опешил: — Зачем же вы так, — говорю, — кому нужна ваша ложь? Разве Бога обманешь? Посмотрели они на меня с сожалением, как на недоумка, какого и отвечают: — Так если бы мы тебе сразу сказали, разве бы ты стал его отпевать? А ведь, логично, — думаю, — мыслят, действительно бы, не стал.
Еще пример из подобной логики. Женщина пришла и просит окрестить взрослого мужчину. Я ей стал объяснять, что мне нужно предварительно встретиться с этим человеком. Объясняю: — Пускай он придет в храм, мы его подготовим к крещению, а потом и окрестим. А она мне отвечает: — Он, батюшка, в храм прийти не может, поскольку вот уже лет двадцать тому назад как помер. Начинаю ей втолковывать, что мы же не мормоны, и как можно крестить того, от кого и в могиле уже, пожалуй, ничего и не осталось? — Но он меня замучил, — говорит она, — все во сне приходит, помощи просит, а я не могу о нем ни сорокоуст поминальный заказать, ни панихидку подать. Давай, крести заочно. — Уже злиться начинаю: — Да как можно крестить-то заочно, сама подумай?! — Но если можно отпевать заочно, то и крестить заочно тоже, наверняка, можно, — остаётся непоколебимой в своей правоте моя собеседница. Удивительна логика души русского человека. Сперва, она как бы смиряется перед здравым смыслом, но потом, неожиданно перехватывая инициативу, преодолевает его фантастически непредсказуемым умозаключением и побеждает. Разговор перед Пасхой. Догоняет меня по дороге женщина, пожилая уже, и спрашивает: — Батюшка, а на Пасху на кладбище ведь не положено ходить, верно? — Да, Петровна, не положено. Улыбается: — Батюшка, а мы все равно пойдем. — Батюшка, а ведь на Пасху-то на кладбище пить водку-то нельзя, верно? — Верно, — отвечаю. — Батюшка, а мы ведь все равно напьемся, — с радостной уверенностью заявляет женщина. Недоумеваю: — А зачем же ты тогда меня об этом спрашиваешь? — А как же, — не принимает моей иронии женщина, — для порядка, что бы знать, — отвечает она. Знать, чтобы исполнять, или знать, чтобы нарушать? О, непредсказуемая русская душа.
Закон бумеранга (ЖЖ-10.02.09)
Жена одного моего хорошего знакомого, женщина достойная доверия, рассказала мне такую историю. После того, как они с мужем поженились, у них 11 лет не было детей. К кому они только не обращались. Физиология нормальная, гистология нормальная, патологий нет, и детей тоже нет. И вот как-то идет она по городу, тогда это еще был Загорск, и вдруг слышит сверху крик: «Лови»! Поднимает голову, а на четвертом этаже дома, мимо которого она шла, из окна валит дым. Молодая женщина бросает ей в руки сверток с младенцем, а сама выбирается на подоконник, и максимально пытается уберечься от огня.
Пожарные примчались во время, и все закончилось благополучно. Спасли и маму, и ребенка. «И вот что ты думаешь, батюшка, в эту же ночь Бог подарил нам с мужем девочку».
Сегодня очень много семейных пар, которые не могут иметь детей. Знаю одну верующую семью. Восемь лет прожили, и тоже ничего. Бедная девочка, что только ей не пришлось испытать за право быть матерью. И операцию ей делали, и таблетки принимала горстями. Наконец, долгожданная беременность, но вскоре радость сменилась отчаянием, жизнь зародилась, но не там, где должна была, и саму мать едва успели спасти. Когда все, что могли, испробовали, а ребенок так и не появился, решили взять отказничка из роддома.
Взяли, и так полюбили, что у нерожавшей появилось молоко. А через полгода женщина почувствовала, что понесла собственное дитя. Сейчас у них двое ребятишек, которые купаются в родительской любви.
Разговариваю с одной пожилой женщиной, а та мне жалуется, мол, у сына детей нет, такая трагедия. Рассказал я ей об этом случае, а она мне и говорит: «У нас в Красноярске у друзей сына получилось точно такая же история. В благодарность за доброе дело, тоже взяли младенчика из роддома, Бог дал свое дитя. Время прошло, и к неродному ребенку, без всяких видимых причин, стало проявляться сперва недовольство, а потом и вовсе появилась злоба. Вот и боятся брать».
Ненависть к ребенку — сатанинское чувство. У нас был такой случай.
Помню, попросила меня одна мама освятить ей квартиру. Прихожу, как договорились. Пока раздевался, смотрю, а из одной из комнат выглядывают две девчачьи мордашки, лет семи-восьми. Мы тут же познакомились, и во время, пока я совершал освящение, они неотступно следовали за мной, все им было интересно. Когда стали молиться с поминанием всех членов семьи. Я спросил: «А как зовут вашу маму»? И они мне наперебой стали рассказывать, что их маму зовут Ангелина, «Это от слова «ангел», наша мама — ангел. Она добрый ангел»!
«Почему они у тебя такие разные», спросил я у нее, уходя? «От разных отцов»? «Нет», ответила она, ту, что побольше, я взяла из роддома. Думали с мужем, что детей уже не будет, взяли, а на следующий год появилась своя. Потом мужа не стало, и вот одна их воспитываю». «А чувства у тебя к ним разнятся? Ты кого-то любишь больше»? «Люблю обеих одинаково. Они у меня славные. Все хочу отца им нормального найти, да, вот, мужички пугаются. Если бы один ребенок был, то, наверное, уже нашла бы кого-нибудь. А так, все одна».