Оценив ситуацию, они не сговариваясь, вытянули ко мне свои кулачки и бросились в драку. Честное слово. Это было так неожиданно. Им не хватало только боевого клича, типа: «банзай» или «Иегова, вперёд»!
Конечно, мне ничего не стоило бы справиться с зарвавшимися пропагандистами, наверняка из числа бывших активисток годов этак 60-х, но я не забывал, где на тот момент находился. А находился я во дворе, куда стекались подъезды четырёх, стоящих квадратом, пятиэтажных домов. И за мной в это время могли наблюдать десятки и десятки любопытствующих глаз. И вот представьте себе картинку. Люди с высоты своих этажей смотрят, как поп с крестом на груди дерётся с двумя интеллигентного вида старушками. Кого обвинят, их или меня? Ну, конечно же меня, и скажут, а если и не скажут, то подумают: «Совсем уже эти попы распоясались, мало им храмов, уже по дворам старух достают». Ведь ни у кого не сработает, что хулиганят — то как раз эти самые «божии одуванчики». А им, наверно, лестно, может, это у них за мученичество считается — от попа подзатыльник получить.
Так что, друзья мои, не нашёл я больше ничего лучшего, как бежать. Бежал позорно, как писал классик, «подобно лани», с предложенного мне поля боя.
Почитай, что каждый год мне приходится бывать зимой в Москве на Рождественских чтениях.
Встретился там с одним знакомым батюшкой, и тот мне рассказал, что ему накануне вечером какие-то молодые люди в метро угрожали, и даже преследовать начали, хорошо, говорит, что успел до милицейского поста добежать.
— Ты вечером подрясник не одевай, разные люди в Москве живут, будь осторожен, — предупредил он меня.
Наша секция проходила в самом центре города, в Историческом музее, что на Красной площади. Работа секции подходила к концу, а музей ещё был открыт, поэтому я решил пройтись по залам посмотреть экспозицию, тем более, что всегда любил и люблю историю. Гуляю, рассматриваю разные древности, и замечаю, что за мной ходят и явно хотят заговорить, но не решаются, две ещё совсем нестарые посетительницы. Тогда я улыбнулся и первым обратился к ним.
Оказалось, что обе они из Петербурга, и отбывают на родину этим вечером, что-то около полуночи. Чем-то я им приглянулся, и захотелось им сделать мне что-нибудь приятное. И они предложили сходить с ними посмотреть балет в Большом театре.
— Это же дорогое удовольствие, девушки. Те в ответ снисходительно улыбаются.
— Сразу видно, что ты не театрал. Кто же из настоящих ценителей будет покупать билеты в Большой театр? Никаких денег не хватит. Пойдем, мы тебя так проведём.
Оказывается, в билетных кассах можно попросить билет на «место неудобное», он стоит всего-то 20 рублей, правда с него ничего и не увидишь. А и не надо, нужно немного подождать, и как прозвучит третий звонок, смело идти в зал и любезные смотрительницы предложат тебе занять свободное место. Вот таким образом я в первый раз в своей жизни смотрел балет в исполнении труппы нашего замечательного театра.
Помня наставление моего друга, я планировал разоблачиться ещё по выходу из музея. Но, когда представил себе, как затрапезно буду смотреться без подрясника на фоне людей, специально собравшихся в Большой, то решил повременить, тем более, что был не один. А по окончании представления настолько оставался под впечатлением от увиденного, что и вовсе забыл обо всём. Потом мы гуляли по Красной площади, они рассказывали мне о своём городе, в котором я ещё никогда не был, а потом мы расстались.
Оставшись один, я спустился в подземный переход возле гостиницы Москва, чтобы пройти в метро. Странно, но вокруг почти никого не было, иду один, и вдруг в одном из тупичков большого перехода я увидел их. Наверно, именно об этих людях мне и рассказывал мой знакомый батюшка. Сложно описать чувства, охватившие меня в ту минуту. Зато теперь я точно знаю, о чём думал несчастный капитан Кук в последние мгновения своей жизни.
Передо мной стояло с десяток молодых людей в совершенно невообразимой одежде с раскрашенными лицами и зелёными ирокезами. Я остолбенел, молодые люди тоже замолчали и во все глаза уставились на меня. Мы стояли и с нескрываемым удивлением рассматривали друг друга. Внезапно, один из них несмело пошёл мне навстречу, и тогда я тоже пошёл к нему. Мы остановились, и как-то одновременно протянули друг другу руки.
— Здравствуй, — сказал я ему.
— Здравствуй, — ответил он, и мы улыбнулись.
Прошло уже много лет с той встречи. А я всё с благодарностью вспоминаю тех женщин из Питера, что неожиданно сделали мне такой подарок — балет «Анюта» на новой сцене Большого театра. Рассказываю вам про тех забавных ребят, что встретил в подземном переходе, и думаю, а может тот самый мальчик, что пошёл мне навстречу, сам сейчас рассказывает кому-то:
— Представляешь. Ночь. Подземный переход, мы стоим, никого не трогаем. И тут из-за угла такой страшный бородатый поп, весь в чёрном. Останавливается и смотрит на нас. Мы оторопели, куда бежать. А он, не поверишь, вдруг подошёл ко мне, улыбнулся и говорит: «Здравствуй».
Красные маки Иссык-Куля (ЖЖ-26.08.10)
Один мудрый человек, некогда живший в Китае, однажды сказал, что после пятидесяти жизнь у мужчины только начинается. Что имел ввиду мудрый китаец никто не уточняет, а потому и понимает это каждый как хочет. Кто-то заводит любовницу, а некоторые почитатели китайской философии и вовсе меняют старых жён на ровесниц своим дочерям. И совершают этим большую ошибку. Ну, вы сами подумайте, что будет со старым, повидавшем виды мотором, если в нём заменить отработавшую деталь на совершенно новую. Или, что тоже самое, нашить на ветхую одежду заплату из небелёной ткани. Мотор окончательно выйдет из строя, а ветхая одежда придёт в совершенную негодность. Тот же конец ждёт и радикалов, сделавших неверные выводы из изречения мудреца.
А я его понял, этого китайца, когда ранним июльским утром зазвонил телефон и дочь измученным, но бесконечно счастливым голосом поздравила меня с моей новой ипостасью. — Папуля, ты стал дедом.
Правда, в тот момент только теоретически, а вот, когда в роддоме взял на руки этот крошечный спящий комочек и осторожно прикоснулся губами к его пушистому затылку, вот именно в тот, уже и практически. Две маленькие-маленькие ножки, с комфортом разместившиеся на моей ладони, творили во мне новую реальность.
Вернувшись домой, первым делом отпечатал большую фотографию малышки и, поместив в целлофановый файл, прикрепил на дверь холодильника. Тот стоит у меня в комнате, а потому я могу постоянно любоваться моей внучкой. Ребёнок появился на свет в тяжёлые дни, когда Москва, и не только Москва, задыхались от удушливого смога. Не имея возможности уехать из города, мой ребёнок страдал от жары и духоты в наглухо задраенной клетушке громадного человеческого пчельника на улице, прости их Господи, 26-ти Бакинских комиссаров, а я страдал здесь, у себя в деревне.
Всякий раз, подходя к фотографии, дед, то есть, я, словно заклятие, с чувством произносил, что-то наподобие: — Моя ты, ласточка, бедный мой ребёнок. И скорее всего от бессилия и невозможности что — либо изменить, всякий раз открывал холодильник, и что-нибудь оттуда съедал.
Силу любви измерить невозможно, каким прибором её измеришь, зато можно посчитать число раз хлопающей дверцы холодильника, что матушка и сделала. И стоило мне только произнести: «Моя ты, ласточка», — как тут же в ответ раздавалось неизменное: — Отойди от холодильника! Поначалу для меня было загадкой, как она узнаёт, что именно в этот момент я берусь за ручку дверцы. Даже оглядывался кругом, может, где-то в зеркале отражаюсь? А потом понял, и в дальнейшем любить приходилось молча. И ещё матушка добавляла масла в огонь: — Я, — говорит, — сталкивалась с «сумасшедшими» бабушками, сама такая. Но с фактом «сумасшествия» дедушки встречаюсь в первый раз.
Со временем, слава Бог, смог и пожары закончились, но, как известно, беда не ходит одна: у ребёнка начались газики и колики. И снова разрывается дедово сердце и побуждает к мысли, как помочь тому ненаглядному комочку с пушистой макушкой. Узнаю, что в этом деле многое зависит от рациона кормящей мамочки. Ей нужно есть мясо индейки, но кто побежит в магазин за индюшатиной, кто будет готовить из неё котлеты, набивать фаршем зелёные перцы? Понятно кто. Но чтобы загрузить матушку продуктами, и отправить её в столицу, нужно ещё и найти эту самую индюшатину, мы-то не в Москве живём.
— Батюшка, — это моя жена, — давай завтра после литургии съедем в N-ск, помнится, у них в «ашане» индейкой торговали. Ну что же, в N-ск, значит в N-ск. Я хорошо знаю этот город, ещё бы, целых десять лет проработал на тамошней железнодорожной станции. Спасибо тебе добрый город, в трудную минуту ты дал мне кусок хлеба. Правда этот кусок доставался тяжёлым трудом, но вспоминаю то время хорошо, может, если бы не было тех десяти лет, я бы и не стал тем, кем стал.
Въезжаем в город, идёт четырёхполоска, вокруг всё знакомые места. Вот здесь, где-то в этих домах, уже точно и не помню, заходил к баптистам, это было в самом начале моего духовного поиска. Вспоминаю их с большой теплотой, эти люди когда-то научили меня читать Евангелие.
А вот здесь, и меня, словно пробивает током. Да-да, именно здесь я в последний раз видел Генку Булыгина, мы работали вместе с ним в одной бригаде. В тот вечер я стоял на этой остановке в ожидании рейсового автобуса. И вдруг вижу Генку, он шагает прямо по середине проезжей части, по двойной сплошной. И ему плевать, что спешит поток машин, он идёт и смотрит не на дорогу, а куда-то вверх. Мне стало жутко, не может человек в нормальном состоянии спокойно идти среди мчащихся автомобилей. Скорее всего, он пьян, но Булыга даже не качался. Двухметрового роста, с широченными плечами. У него не было фигуры гимнаста, скорее он напоминал собой громадный шкаф, и этот «шкаф» шёл, тяжело перенося тяжесть своего тела с одной ноги на другую. Догоняя его, машины резко тормозили, и старались объезжать не задев.