— Пойдемте со мной куда-нибудь, — предложил он. — Не могу заснуть. И в одиночестве оставаться не хочу. Я знаю надежный ресторанчик. Сходимте на часок. Доставьте мне удовольствие!
Керн посмотрел на Рут.
— Ты не устала? — спросил он.
Она покачала головой.
— Доставьте мне удовольствие, — снова попросил Биндер. — Только на часок. Чтобы отвлечься.
— Хорошо…
Биндер привел их в кафе-бар. Здесь танцевали. Рут заглянула в дверь.
— Здесь слишком роскошно, — сказала она. — Это не для нас.
— Для кого же оно еще, как не для нас, космополитов, — ответил Биндер с горькой усмешкой. — К тому же оно и не так уж роскошно, если вы присмотритесь повнимательнее. Роскошно только в той степени, чтобы можно было чувствовать себя в безопасности от шпиков. Коньяк здесь тоже не дороже, чем где-либо. А музыка — намного лучше. Человек иногда нуждается в этом. Входите, здесь как раз есть места.
Они сели за столик и заказали что-нибудь выпить.
— Используем все, — сказал Биндер и поднял рюмку. — Давайте веселиться! Жизнь скоро кончится, а после нашей смерти людей не будет интересовать, было нам весело или грустно.
— Правильно! — Керн тоже поднял рюмку. — И давайте предположим, что мы — полноправные граждане этой страны, правда, Рут? Люди, у которых есть в Цюрихе квартира и которые приехали в Люцерн прогуляться.
Рут кивнула и с улыбкой посмотрела на него.
— Или туристы, — добавил Биндер. — Богатые туристы!
Он выпил свою рюмку и повторил заказ.
— Вы будете еще пить? — спросил он у Керна.
— Позднее.
— Выпейте еще. Так скорее придет настроение. Прошу вас, выпейте.
— Хорошо.
Они сидели за столиком и наблюдали за танцующими. В кафе было много молодых людей, не старше, чем они, но на заблудившихся детей были похожи только они трое. И не принадлежа этому обществу, они сидели здесь с широко раскрытыми глазами. Причиной этому была не только их бездомность, стиснувшая их словно серым кольцом, причиной этому была также их безрадостная юность, без больших надежд и без будущего. «Что это с нами? — подумал Керн. — Мы же пришли веселиться! И у меня есть все, что только я могу иметь. И даже больше. Так в чем же дело?»
— Тебе здесь нравится? — спросил он у Рут.
— Да, очень, — ответила она.
Свет в кафе погас, по танцевальной площадке заскользил цветной прожектор, и стройная, миловидная танцовщица закружилась по паркету.
— Чудесно, правда? — сказал Биндер и захлопал в ладоши.
— Восхитительно! — Керн тоже захлопал.
— И музыка великолепная, правда?
— Первоклассная!
Они продолжали сидеть за столиком и были готовы все находить прекрасным, быть веселыми и сбросить груз с души. Но тем не менее, поверх этого всего лежали пыль и пепел, и они не знали, чем это объяснить.
— Почему вы не танцуете? — спросил Биндер.
— Потанцуем? — Керн поднялся.
— Я думаю, что не сумею, — ответила Рут.
— Я тоже не умею, — ободрил ее Керн. — А это упрощает дело.
Минуту Рут находилась в нерешительности, а потом вышла вместе с Керном на площадку. Лучи прожекторов скользили по танцующим.
— Сейчас загорится фиолетовый свет, — сказал Керн. — Хорошая возможность войти в ряды танцующих.
Они танцевали осторожно и немного робко. Но постепенно их движения стали более уверенными — особенно, когда они поняли, что на них никто не обращает внимания.
— Как с тобой хорошо танцевать, — прошептал Керн. — Когда ты рядом, все остальное вокруг кажется мне тоже прекрасным.
Она крепче обняла его за плечи и прижалась к нему. Они медленно плыли в ритме музыки. Пестрые лучи света скользили по ним, словно разноцветная вода, и на мгновение они забыли обо всем — их юные, полные нежности сердца, стремились навстречу друг другу, освободившись от теней страха, преследования и недоверия.
Музыка прекратилась. Они возвратились к своему столику. Керн бросил взгляд на Рут. Глаза девушки взволнованно блестели, лицо стало совершенно иным — самозабвенным и даже приобрело смелое выражение. «Черт возьми, — подумал Керн. — Если бы можно было жить так, как тебе хочется!» И на секунду лицо его стало озлобленным.
— Посмотрите-ка, кто идет! — воскликнул Биндер.
Керн поднял глаза. По кафе шел коммерции советник Оппенгейм, направляясь к выходу. Проходя мимо их стола, он заметил всех троих и остановился в удивлении. Некоторое время он пристально смотрел на них.
— Очень интересно, — буркнул он потом. — И в высшей степени поучительно!
Все трое промолчали.
— Вот, значит, на что расходуются моя доброта и помощь! — продолжал Оппенгейм со злостью. — Деньги сразу же растранжириваются в барах!
— Немного забвения иногда более необходимо, чем ужин, господин советник.
— Громкие слова! Таким молодым людям, как вы, нечего делать в барах!
— На проселочных дорогах нам тоже нечего делать! — отпарировал Биндер.
— Разрешите вас познакомить? — сказал Керн, повернувшись к Рут. — Господин, который так возмущен нашим образом жизни, — коммерции советник Оппенгейм. Он купил у меня кусок мыла, и на этом я заработал сорок сантимов.
Оппенгейм озадаченно посмотрел на него. Затем фыркнул что-то, похожее на «наглость», и удалился, стуча каблуками.
— Не поняла, в чем тут все-таки дело? — спросила Рут.
— Вы имели честь познакомиться с известным благотворителем, — сказал Биндер голосом, полным насмешки. — Сейчас благотворительность — самая распространенная вещь на земле. Но все благотворители тверже стали!
Рут поднялась.
— Он же наверняка позовет полицию! Нужно уходить!
— Он слишком труслив. Это и ему может причинить неприятности.
— Но нам все-таки лучше уйти!
— Хорошо.
Биндер расплатился, они вышли на улицу и направились к пансиону. Неподалеку от вокзала они увидели двух мужчин, шедших им навстречу.
— Спокойно! — прошептал Биндер. — Шпики! Не обращайте на них внимания!
Керн стал что-то тихо насвистывать, взял Рут под руку и пошел немного медленнее. Почувствовав, что Рут пытается идти быстрее, он крепко сжал ей руку, рассмеялся и продолжал идти неторопливо.
Оба человека прошли мимо них. На одном из них была фетровая шляпа, он равнодушно курил сигару. Другим был Фогт. Он их узнал, и почти незаметным знаком показал им, что его номер не прошел.
Через какое-то время Керн обернулся. Те уже исчезли.
— Поедет в Базель поездом 12:15, — сказал Биндер тоном специалиста. — В сторону границы.
Керн кивнул.
— Нарвался на слишком гуманного судью.
Они пошли дальше. Внезапно Рут зябко повела плечами.
— Здесь как-то жутко стало, — сказала она.
— Лучше всего ехать во Францию, — сказал Биндер. — В Париж. В большом городе лучше всего прятаться.
— Почему же вы не поедете туда?
— Не знаю ни слова по-французски. Я — специалист по Швейцарии. Да и кроме того… — Он замолчал.
Они продолжали идти молча. С озера повеяло прохладой. А над ними распростерлось небо — огромное, серое, как железо, и чужое.
Перед Штайнером сидел бывший адвокат доктор Гольдбах II из берлинской судебной палаты. Теперь он выполнял обязанности второго медиума телепатии. Штайнер нашел его в кафе «Шперлер».
Гольдбаху было почти пятьдесят, его выслали из Германии за то, что он — еврей. Одно время он торговал галстуками и тайком давал юридические советы. На этом он зарабатывал ровно столько, чтобы не умереть с голоду. У него была красавица жена тридцати лет, которую он очень любил. До сих пор она жила на деньги, которые выручала от продажи драгоценностей, и Гольдбах чувствовал, что, по всей вероятности, ему не удастся ее удержать. Штайнер выслушал его историю и обеспечил ему место в вечернем представлении, чтобы днем тот мог заниматься своими прежними делами.
Но вскоре выяснилось, что Гольдбах не способен быть медиумом. Он все путал и портил. А потом, поздно вечером, он сидел перед Штайнером и в отчаянии умолял не выгонять его.
— Гольдбах, — как-то сказал Штайнер, — сегодня было особенно плохо. Дальше так не пойдет! Вы вынуждаете меня быть действительно ясновидящим!
Гольдбах посмотрел на него глазами умирающей овчарки.
— Это же так просто, — продолжал Штайнер. — Число ваших шагов до первой подпорки означает — в каком ряду спрятана вещь. Закрытый правый глаз означает женщину, левый — мужчину. Число пальцев, которые вы незаметно показываете, означает, какой стул слева. Выставленная вперед правая нога значит, что вещь спрятана в верхней половине тела, левая — в нижней. Чем дальше выставлена нога, тем выше спрятана вещь. Мы и так изменили нашу систему ради вас, потому что вы — такой непонятливый.
Адвокат нервно поправил свой воротничок.
— Господин Штайнер, — сказал он виноватым тоном. — Все это я выучил наизусть, повторяю каждый день, но — видит бог — это, словно заколдованное…
— Послушайте, Гольдбах, — терпеливо продолжал Штайнер, — вы же в своей юридической практике должны были помнить гораздо больше.
Гольдбах заломил руки.
— Гражданский кодекс я знаю наизусть, я помню сотни дополнений и решений, я со своей памятью был грозой судей, — но это, словно заколдовано…
Штайнер покачал головой.
— Это может запомнить и ребенок. Всего восемь знаков — и ничего больше! И потом еще четыре — для особых случаев.
— Я же их знаю! О, боже ты мой! Знаю! И повторяю каждый день. Это все от волнения…
Гольдбах, маленький и сгорбившийся, сидел на ящике, беспомощно уставившись в пол.
Штайнер рассмеялся.
— Но ведь в зале суда вы никогда не волновались! А вы были заняты в крупных процессах, где нужно хладнокровно и до конца разобраться в трудном материале!
— Да, да! И это было легко! А здесь… До начала я точно знаю каждую мелочь, но как только вхожу в павильон, начинаю волноваться и все путаю…
— Но, ради бога, скажите, почему вы так волнуетесь?
Гольдбах минуту молчал.
— Не знаю, — ответил он тихо. — Наверное, по многим причинам. — Он поднялся. — Вы не попробуете со мной завтра еще раз, господин Штайнер?