«Посмотрите-ка на нее! Люди думают, она молится да причащается, а на самом деле… Какой позор! Если жена доктора посмеет явиться после обеда, сделаю так, чтобы они с Шарвазом не смогли сговориться! Понятно, что я называю этим словом…»
Служанка взглядом проводила прелестную супругу доктора, удалявшуюся легкой и грациозной походкой, и ее мальчика, шедшего следом. Чуть погодя из церкви вышел кюре и направился к дому.
Анни поспешила вернуться, чтобы подлить воды в рагу с курятиной, тушившееся на плите. Отец Ролан уловил приятный запах, стоило ему переступить порог.
– Сегодня вы постарались на славу, Анни! Я думал, придется довольствоваться куском сыра.
Вдова, которая как раз накрывала на стол, ничего не ответила. Но уже через мгновение в стуке тарелок кюре различил сердитое бормотание:
– Некоторые и одной любовью бывают сыты… Господи, какой стыд!
Однако полной уверенности, что слух не обманул его, у Шарваза не было. У Анни была привычка разговаривать с собой – то громко, то шепотом, – и он привык не обращать на это внимания.
За стол он сел с таким безмятежным видом и так нахваливал стряпню, что у Анни Менье возмущения поубавилось. Разумные советы Эрнеста всплыли в памяти, и в конце концов она решила смириться и потерпеть.
«На Рождество я все равно уеду отсюда. Зачем ворошить осиное гнездо? Пусть его драгоценная Матильда приходит, я лягу у себя и заткну уши. Отдыхать все же лучше, чем работать, – сказала она себе. – Хотя нет, если эта надменная лицемерка явится, я лучше уйду из дома! Навещу Туанетту или ризничего. Он обещал дать мне кочан капусты».
Туанеттой звали сорокадвухлетнюю вдову, проживавшую в проулке за мэрией. Старший ее сын служил в армии, а младший, бедняжка, сильно хромал. Он плел корзины, которые мать продавала на рынке в Монброне. «Хорошая женщина эта Туанетта. Сколько ей пришлось пережить горя! Она всегда рада поболтать за стаканчиком пикета!»
Преисполнившись решимости не присутствовать при совершении адюльтера, Анни устремила презрительный взгляд на мускулистую спину хозяина, как раз направлявшегося в спальню. «Да-да, самое время стелить постель, мсье кюре!» – иронично усмехнулась она про себя.
В последующие дни Анни уходила из дома, едва Матильда переступала порог, и эта перемена в итоге заставила Ролана Шарваза насторожиться, хоть и была любовникам на руку.
– Она что-то подозревает, – сказал он любовнице. – Раньше, когда не было работы, она садилась возле печки или уходила к себе вздремнуть. С чего бы ей теперь уходить из дома, бормоча что-то себе под нос, и хлопать дверью?
– Раньше она никого в городке не знала. А теперь Анни часто заходит к Туанетте. Она вдова и приходит помогать моей Сюзанне с большой стиркой по весне и осенью. Ролан, на что жаловаться? Нам от этого только лучше. Хотя надо признать, что эта противная женщина смотрит на меня как-то странно…
– Мы ведем себя неосмотрительно, Матильда, – не сдавался Шарваз. – В понедельник не приходи! Посмотрим, останется она дома и будет заниматься делами или уйдет. Дом она совсем запустила. На днях я видел, как она заметала пыль под буфет!
Матильда расхохоталась и поцеловала любовника в губы.
– Мне пора бежать! Колен уехал к пациентам в Шазель. Если он вернется раньше обычного… До вечера, милый! Увидимся за ужином!
То была суббота, 10 ноября.
Во вторник, 13 ноября, Эрнест получил от матери короткое письмо. Прочитав его, он запер портновскую мастерскую и отправился на соседнюю улицу, где жила сестра.
– Эльвина, наша дорогая матушка больше не может терпеть своего хозяина. Она сделает так, как я предложил, вернется в Ангулем к Рождеству. Мы найдем ей новое место здесь, в родном квартале, если она все-таки захочет работать. Она пишет, что кюре с докторской женой потеряли всякий стыд и ей приходится бродить по городку, пока они забавляются у священника в доме. Хотя в этот понедельник дама почему-то не пришла…
– А муж этой дамы куда смотрит? – изумилась Эльвина.
– Он сельский доктор и часто уезжает из дома, – ответил брат. – Сегодня же напишу матери, чтобы она не сообщала кюре заранее, что скоро уедет. Он может тут же ее прогнать, и она потеряет жалованье за месяц!
Ответ сына Анни читала, качая головой и с улыбкой умиления. Ее милый Эрнест обо всем подумал, все учел! Но разве могла бедная женщина знать, что, не послушайся она совета детей, ее судьба сложилась бы по-иному?
Первая серьезная перепалка случилась через неделю. Анни мыла посуду, когда отец Ролан не допускающим возражений тоном заявил:
– Вот письмо, и отправить его нужно сегодня же. Это очень важно. Но почтальон уже прошел, так что отдать письмо ему не представляется возможным. Поэтому на почту в Мартон отправитесь вы!
Служанка замерла. Погода была ветреная, собирался дождь. И это уже не первый раз ее отправляют на почту в соседний городок! В прошлом месяце она сделала это, что называется, скрепя сердце, но теперь, зная, по какой причине отец Ролан выставляет ее из дома, возмутилась.
– Идти на почту в Мартон? Господин кюре, у меня нет на это сил! – пожаловалась вдова, бросая полотенце на стол. – Почему бы не подождать до завтра и не отдать письмо почтальону?
Анни Менье и Ролан Шарваз уставились друг на друга.
«Если я посылаю ее в Мартон, значит, так надо! – думал кюре. – Она, конечно же, не хочет выходить из дома в плохую погоду, но доктор с Жеромом уехали в Ангулем, Матильда до вечера свободна, и это единственный способ избавиться от служанки, будь она неладна!»
Любовница сообщила ему о своих планах при посредстве Сюзанны, которая незаметно передала кюре запечатанный конверт. В записке упоминалось и о новом комплекте белья, которое он сможет с нее сегодня снять. Изобретательность Матильды не знала границ, когда ей хотелось свести его с ума от желания.
– Говорю вам, что письмо срочное! – повысил голос кюре. – К тому же прогулка пойдет вам на пользу. Вы целыми днями сидите, и из дома вас может выманить только желание поболтать с Туанеттой. Скоро вы заговорите на патуа не хуже местных сплетниц! Все, мне надоело! Вы не слушаетесь приказов, не делаете того, что должны! Не знаю, что мешает мне взять и прямо сейчас вас выгнать!
Служанка набрала в грудь воздуха, пытаясь совладать с собой. Но гнев нарастал, и, когда Шарваз смерил ее насмешливым взглядом, это стало последней каплей.
Анни подошла к очагу, схватила каминные щипцы, железные и довольно-таки тяжелые, и сделала угрожающий жест в сторону хозяина.
– Осторожнее, господин кюре! – вскричала она. – В этом доме я насмотрелась мерзости и могу всем об этом рассказать!
– И что же такого вы видели? Что вы собираетесь рассказывать? И кому? Ну же, выкладывайте! – крикнул он, багровея от ярости.
– И выложу, да только вам это придется не по нраву! – отозвалась служанка. – Я своими глазами видела, как вы прелюбодействуете с мадам де Салиньяк! Конечно, вы станете все отрицать, но у меня есть доказательство: я сохранила одну записку, которую вы приказали отнести этой даме. И я знаю достойного человека, обманутого мужа, у которого глаза на лоб полезут, когда он это прочитает!
Такого Ролан Шарваз не ожидал. Потрясенный, он опустил голову и закрыл лицо руками. Кто бы мог подумать, что у служанки хватит ума ввести его в заблуждение, а потом еще и угрожать!
Анни наблюдала за ним, поджав губы. Хозяин уже не выглядел таким самоуверенным, и она наслаждалась победой.
– В отличие от вас, я честная женщина! – продолжала она, все так же размахивая щипцами. – И я не хочу участвовать в ваших шашнях! Бедный господин де Салиньяк! Если бы он только знал, что творится в двух шагах от его дома!
Отвечать нужно было быстро. По опыту Ролан Шарваз знал, что женщин такого сорта проще улестить или разжалобить, и неважно, ложь это будет или правда. И самым смиренным, самым прочувствованным голосом он обратился к своей служанке:
– Ваше возмущение мне понятно, моя славная Анни! Говорят, плоть слаба, и я проверил правдивость этой сентенции на себе. Мне всего тридцать, и, на мое несчастье, у меня пылкий темперамент. Родители настояли, чтобы я поступил в семинарию. Но еще на родине, в Савойе, я успел вкусить плотских удовольствий. У меня была невеста, которая не слишком дорожила своей девственностью. В итоге нас разлучили… Мне было горько, очень горько. Прошло время, я принес обет целомудрия, но присутствие женщины до сих пор меня волнует, и я теряю голову… Думаю, вы способны это понять, Анни! Вы ведь тоже были молоды. Не говорите «нет», прошу!
– Но я-то не блудила с чужими мужьями! – заупрямилась женщина.
Кюре Шарваз невесело улыбнулся и встал. На кону была его репутация, а возможно, и судьба.
– Я знаю, знаю. Вы честная женщина, и у вас есть все основания этим гордиться. Если вы не грешили, что же, я рад за вас. Но мадам де Салиньяк ни на мгновение не оставляла меня в покое. Она преследует меня с того дня, как я перебрался в Сен-Жермен. Так было и с отцом Биссетом. Поэтому-то он и вынужден был уехать.
Любопытство взяло верх. Анни положила щипцы на место и присела на стул у очага, чтобы выслушать завершающую часть проникновенной речи кюре.
– Я бы не открыл вам всей правды и не стал обвинять мадам де Салиньяк, что недостойно мужчины, не окажись я в безвыходном положении. Но говорю вам честно: я отвергал ее авансы, и много раз. Это было еще до вашего приезда. Но она не отступилась.
– А мне показалось, вы очень даже славно ладите! – хмыкнула служанка.
– Когда то, что не должно было случиться, случилось, остановиться трудно. И потом, ее нельзя судить строго. Эта красивая женщина волей случая оказалась во власти грубого и гневливого мужа, которого она боится.
Анни озадаченно кивнула. Она слышала кое-что, подтверждающее версию Шарваза. Однажды Туанетта сказала, что доктор – человек с тяжелым характером. Его жена жалуется служанке, Сюзанне, а та пересказывает все приятельницам, когда в доме много работы и приходится нанимать еще людей…