– Если бы я не мог вылечить собственного сына от простуды, пришлось бы закрыть кабинет! – пошутил он. – Почему Сюзанна так долго возится? Я слышу аромат рагу из дичи, а его все не несут. Мне не терпится оказаться в постели… с тобой, дорогая!
Молодая женщина позвонила в медный звоночек, который обычно носила с собой по дому. Колен взял ее свободную руку и поцеловал. Матильда покраснела. Ее супруга позабавило это проявление женской стыдливости после десяти лет брака. Он и представить не мог, что этот румянец вызван отвращением. Исполнение супружеского долга было для Матильды мучением, но по капризу судьбы с тех пор, как у нее и кюре Шарваза началась любовная связь, Колен стал уделять жене больше внимания. Однако сегодня вечером от постельных утех с ним она бы не отказалась ни за что на свете. Супруг, уважаемый всеми доктор, вдруг показался ей надежной защитой от всех опасностей.
Ролан Шарваз вышел из дома на рассвете. Из комнаты служанки доносилось громкое прерывистое дыхание, и, полагая, что агония долго не продлится, он решил отправиться в Мартон. Там он навестит местного кюре, человека хорошо образованного и глубоко верующего. «А когда я вернусь, она наверняка уже будет мертва! – думал он, шагая по дороге. – Долго она все равно не протянет. Я скажу, что оставил ее спящей и думал, что ей стало лучше».
Дул северный ветер, собирался дождь. Шарваз полной грудью вдыхал по-зимнему холодный воздух. Если бы у него хватило дерзости помолиться во время этой прогулки, больше напоминавшей бегство, он мог бы попросить Господа положить конец страданиям Анни.
На вершине холма он остановился, чтобы полюбоваться старым донжоном и церковной колокольней Мартона. «Нужно укрепить дух перед испытанием, которое меня ожидает! Я сделаю так, что все поверят, будто я горюю из-за преждевременной кончины бедной Анни. Это будет несложно, если забыть, что убила ее щепотка белого порошка без вкуса и запаха…»
И кюре продолжил путь, выдумывая себе все новые и новые оправдания. Наконец он предстал перед старым священником из соседнего городка. После обычного приветствия – одна рука на четках, другая прижата к груди на уровне сердца – он тихим голосом поведал собрату по вере, что беспокоится из-за своей служанки.
– У Анни трудный характер, но я очень к ней привязался, почти как сын к матери. И вдруг вчера у нее начались колики! Доктор де Салиньяк говорит, что это от чрезмерного пристрастия к вину. Еще он предупредил, что это может быть чревато кровоизлиянием в мозг.
– Если это всего лишь колики от вина, мой дорогой брат, ваша служанка к вечеру поправится, – заверил его старый священник, сочувственно улыбаясь.
Они долго беседовали о том, как важно для детей изучать Закон Божий и что, невзирая на все усилия епископата, далеко не в каждом сельском приходе есть священник. Будучи талантливым лицедеем, Шарваз прекрасно исполнил свою партию и, прощаясь с коллегой, чувствовал себя смиренным, добрым и преисполненным сострадания – ни больше ни меньше.
Ближе к полудню Матильда, желая узнать, что происходит в пресбитерии, отправила за новостями служанку. Как она и обещала накануне, в корзинке Сюзанна несла кувшинчик с отваром трав.
Поднявшись по лестнице, служанка де Салиньяков постучала, но никто ей не ответил. Подождав немного, она стукнула в дверь еще пару раз. Тишина… Тогда Сюзанна решила войти в дом.
– Мадам Анни! – позвала она. – Вам до сих пор нездоровится?
Из комнаты служанки послышался хриплый стон. Девушка поставила корзинку на стол и прошла в комнату Анни. Грустное зрелище предстало ее глазам. Несчастная лежала на боку – бледная, растрепанная. Едкий, тошнотворный запах исходил от лохани, стоявшей тут же у кровати.
– Вам совсем плохо, да? Меня прислала мадам де Салиньяк узнать, как вы себя чувствуете.
– Так плохо мне еще никогда не было, – пробормотала Анни. – Живот огнем горит, и меня все время рвет. Если я что-то плохое и съела, внутри оно не задержалось – столько из меня всего вышло! А теперь ужасно хочется пить.
Сюзанна покачала головой. Она не ожидала, что недомогание Анни окажется настолько серьезным.
– Хорошо бы опорожнить лохань, если это вас не затруднит, – с трудом выговорила Анни. – Кюре должен быть дома, но он этого делать не станет.
– Я все сделаю! Мне это не в новинку. А потом дам вам выпить травяного отвару, он еще теплый. Мадам его для вас приготовила.
В обществе Сюзанны, которая обычно держала себя отстраненно и даже надменно, Анни приободрилась. Она следила, как девушка быстро и споро делала то, о чем ее попросили.
– Ну вот, лохань теперь чистая, и подушку я вам взбила, лежать будет удобнее. Господин кюре поблагодарил меня за помощь. Если я правильно поняла, рано утром он ходил в Мартон. Теперь выпейте отвару, а я по дороге домой загляну к Туанетте и скажу, что вы нездоровы. Она обязательно придет!
Анни поблагодарила девушку кивком. Сюзанна помогла ей привстать, и больная жадно выпила приятно пахнущий мятой отвар.
– Я бы с радостью побыла с вами подольше, но хозяйка наверняка уже беспокоится!
– А где кюре? – спросила старая служанка испуганно.
– Говорю же вам, он дома, в большой комнате, как раз разжигает огонь в очаге. Когда пламя разгорится, он перенесет раскаленные угли сюда и разведет огонь и в вашем камине тоже. В комнате ужасный холод… А теперь отдыхайте. Наша славная Туанетта непременно придет посидеть с вами, вот увидите!
Не успела Сюзанна спуститься по лестнице, как ее поманил стоявший неподалеку ризничий.
– Здравствуйте, мадемуазель Бутен! Как себя чувствует мадам Анни? Я не видел ее сегодня.
– Ей до сих пор нехорошо. Колики… Лучше бы вам ее не беспокоить.
Алсид Ренар с растерянным видом закивал, теребя берет, который снял из вежливости. Бросив тревожный взгляд на дом священника, он предположил:
– Может, фасоль слишком тяжела для желудка мадам Анни? Сам я всегда добавляю щепотку шалфея, как учила меня покойная матушка…
Сюзанна махнула рукой, давая понять, что не имеет ни малейшего представления о причине недуга, и побежала домой. Ризничий любил поговорить, а у нее не было на это времени. Девушка не ошиблась: хозяйка поджидала ее возвращения, стоя у окна гостиной. Осунувшаяся, бледная как полотно, Матильда поспешила в вестибюль.
– Ну? Как себя чувствует служанка господина кюре?
– Лежит в кровати, и ей очень плохо, мадам. Ее сильно рвало, в комнате запах ужасный… Но от вашего отвара ей стало лучше.
– Замечательно! Я попрошу Колена зайти к ней, как только он будет дома.
Больше ничего Матильда спрашивать не стала из опасения показаться чересчур взволнованной. Она обрадовалась бы больше, объяви Сюзанна о смерти служанки, только бы не представлять себе эту несчастную, страдающую от боли, причиной которой стал яд. «Но ведь Колен столько раз говорил: щепотки хватит, чтобы убить человека!» – думала она.
Дрожа от волнения и страха, молодая женщина нашла прибежище у кроватки сына. Жером играл со свистком, подаренным ему отцом.
– Мамочка, можно мне встать? – попросил он.
– Дорогой, тебе лучше бы полежать еще немного в теплой постели. Я почитаю тебе сказку. Или лучше ты мне почитай. Алфавит ты уже знаешь. Будь послушным, мой золотой! Я посижу с тобой, сколько захочешь.
Матильда сдержала слово. Она попросту не могла отойти от сына ни на шаг, как если бы невинное присутствие Жерома переносило ее в прошлое, в первые годы материнства, когда почти все свое время она посвящала ребенку. Это было давно, задолго до всех неприятностей и посиделок с подругами-кокетками, на которые они часто зазывали отца Биссета, чтобы посмеяться над его неловкими ухаживаниями, и, разумеется, задолго до прибытия в Сен-Жермен Ролана Шарваза. «Боже, что мы наделали!» – беспрестанно твердила она про себя, и сердце ее сжималось от тревоги.
Уже сейчас Матильде хотелось отгородиться от гнусного деяния, которое вершилось в эти минуты, сделать так, чтобы последствия ее не коснулись. Когда ее мысли обращались к любовнику, желание увидеться с ним ее больше не мучило. Поразительно, но щепотки белого порошка хватило, чтобы погасить и безумную любовь, и неодолимое чувственное влечение.
Незадолго до наступления темноты в комнату Жерома поднялась Сюзанна.
– Тише, он заснул, – прошептала молодая мать.
– Мне не хотелось вас беспокоить, мадам, но я только что была у кюре. Бедной Анни становится хуже и хуже. Больно слышать, как она стонет! Туанетта ухаживает за ней, господин кюре помогает. Он очень внимателен к бедной Анни…
Матильду так мучило чувство вины, что в словах горничной она уловила странные, обвиняющие нотки. Она встала и вывела девушку в коридор.
– Конечно же, отец Ролан не оставит бедняжку без помощи. А что мой муж?
– Хозяин еще не вернулся. Я заварила чай. Подать?
– Да, пожалуйста. Сюзанна, люди такие злые… Никогда не знаешь, что они себе навыдумывают! Скажи, ты меня не выдашь? Ну, о том, что мы очень дружим с господином кюре… Ты понимаешь… Если тебя спросят, сделай вид, что ничего не знаешь. Я отложила немного денег и дам тебе столько, что хватит и на сундук, и на приданое[9].
– Спасибо, мадам! Не бойтесь, я никому ничего не расскажу.
Туанетта поправила сероватый чепец на каштановых волосах и посмотрела на Анни, у постели которой провела уже много часов. Больная без конца стонала, но голос ее звучал все слабее. Глядя на вдову с жалостью и держа ее за руку, Туанетта пересказывала несчастной последние новости. Простодушная и добрая по своей природе, она интуитивно делала все, чтобы поддерживать Анни в сознании, с надеждой на скорое выздоровление.
– Боюсь, она не всегда слышит, что я говорю, господин кюре! – крикнула она, обращаясь к Шарвазу.
Мужчина мерил шагами соседнюю комнату, втайне надеясь услышать предсмертное хрипение или стон. К его глубочайшему удивлению, агония все не заканчивалась. «Невероятно, как долго она сопротивляется смерти! Наверное, на тучных яд действует медленнее. Во флаконе осталось еще немного порошка. Я дам его Анни, как только мы останемся наедине», – пообещал он себе.