— Твой кинжал наготове?
Деметрий взялся за пояс.
— Всегда.
— Будь добр, отложи его в сторону, пока я договорю.
— И не подумаю. — Деметрий вытащил оружие и направил острие клинка на Рави. — Или ты будешь говорить, или я вырежу тебе язык.
Несмотря на шутливый тон Деметрия, ответ Рави прозвучал так печально, будто он сообщал о чьей-то смерти:
— Кое-кто хочет купить мое заведение.
— Тогда тебе следовало бы смеяться, петь и танцевать.
— Ты так считаешь? — Рави погрузился в размышления. — Да, может быть, ты и прав. Но радоваться еще рано. — Сделав паузу, индиец продолжил: — Он хочет купить его не как гостиницу и питейное заведение, а под склад. Еще его привлекают источники воды.
— Уж лучше так, чем никак.
— И он же хочет продать римлянам верблюдов.
— Прекрасно. И почему же ты не поешь от счастья?
— Потому что он сделает все это при условии, если мы возьмем его с собой.
Деметрий сощурил глаза и, внимательно вглядевшись в лицо Рави, медленно произнес:
— Учитывая, с какими муками далось тебе признание, это может быть только особенно дорогой друг. Тут мне никто больше не приходит в голову, кроме Мухтара.
— Так точно, — почти шепотом сказал Рави.
Деметрий криво усмехнулся. После недолгого молчания он решился:
— Ну что ж… Держи его подальше от меня. Окружи его римлянами. Если у меня не будет с ним никаких дел…
У Рави, казалось, гора спала с плеч, но он осторожно предупредил:
— Во время столь длительного путешествия это будет нелегко.
— А ты постарайся.
— Попробую. — Индиец с готовностью кивнул.
— Ты уже позаботился о верблюде-вожаке?
— Позаботился.
Деметрий прищурил один глаз.
— Я думаю, для этой цели лучше всего подходят римляне.
Незадолго до рассвета были увязаны последние тюки. Караван тронулся — Деметрий и четверо его людей, Перперна, Клеопатра и три ее спутницы, Руфус и тридцать шесть воинов, Рави, глухонемая персиянка, которая не захотела оставаться, Нубо, два с половиной десятка погонщиков. И Мухтар с шестью вооруженными слугами.
Рави пристегнул небольшую амфору поверх остальных своих тюков и свертков. Когда Деметрий ее увидел, он громко пошутил, сказав, что там, наверное, особо хорошее вино или таинственная смесь пряностей, но Рави покачал головой и посмотрел на него мрачно и немного укоризненно.
— Урна с прахом моей жены, — смущенно пояснил он. — Я же не могу оставить ее в Адене. Арабы надругались бы над ее могилой.
Деметрий никогда не был знаком с супругой Рави. Она происходила из одной эфиопской народности, проживающей по ту сторону Красного моря, и умерла до того, как он побывал в Адене первый раз.
В первые дни путешествия не произошло ничего, достойного упоминания. Мухтар все время держался подальше от Деметрия, что радовало последнего. Клеопатра, Таис, Глаука и Арсиноя были сами по себе, хотя такое положение вещей Деметрий с удовольствием бы изменил. Правда, он хорошо понимал, что поначалу все были крайне утомлены ездой верхом по раскаленной зимней пустыне, среди скал, которые многократно увеличивали жару и силу солнечных лучей. Люди страдали от палящего солнца, непривычного сидения на верблюдах и постоянной необходимости слезать и идти пешком, чтобы не затекали ноги. Много сил уходило на собирание верблюжьего навоза, который жгли вместо дров. Так обычно делают все, кто вынужден долгое время находиться в пустыне. Дрова у них, конечно, были, но немного, и их надо было беречь на черный день. В начале путешествия даже опытным караванщикам приходилось заново привыкать к трудностям кочевой жизни.
И все-таки первые дни пути оказались самыми простыми. Дороги в королевстве геббанитов и дальше на севере, в древнем царстве сабатеев, были относительно хорошие. Вполне хватало источников воды. Да и постоянно опасаться нападения разбойников не приходилось. Король геббанитов в Томне, правитель в далекой Сабате и его наместники в более мелких городах заботились о безопасности. Это, естественно, обходилось дорого, потому что пошлины нужно было платить не только на границах государств, но и на таможнях отдельных провинций. Последнюю пошлину взимали римские таможенники.
Ладан, купленный со склада Хархаира за четыре обола (две трети драхмы) за фунт, при известной доле везения в Газе можно было продать за две с половиной драхмы, или пять динариев. В среднем на верблюда можно было нагрузить четыреста фунтов смолы. Но грузы распределялись по-другому. Каждый верблюд нес еще воду, дрова, провиант и другие товары, чтобы не случилось так, что заблудившийся и пропавший верблюд увез бы с собой всю мирру или все драгоценные камни.
Четыреста фунтов ладана стоили чуть более двухсот шестидесяти шести драхм в Адене, от девятисот до тысячи драхм в Газе, но в пути нужно было платить людям, кормить животных и потратить почти триста пятьдесят драхм на таможенные сборы за груз среднего качества на одном верблюде. Деметрий оставил много золота в Адене. Серебряные монеты нельзя было унести в необходимом количестве.
Мысли о деньгах, дорогах, таможнях и последующих возможностях сбыта — вот что занимало его в первые дни пути. К тому же каравану, как и любому большому объединению людей, нужно было время, чтобы все определились на своих местах и нашли общий язык друг с другом. Как говорил Деметрий, пришли в состояние гармонии. Он благодарил судьбу за то, что с ними шли дисциплинированные римляне. Руфус распределил их отдельными группами так, что они обеспечивали охрану, следили за порядком и устраняли мелкие трудности прежде, чем Деметрий начинал этим заниматься.
Остальное он откладывал на потом. Сложившееся положение вещей его устраивало, и ему не очень хотелось задаваться некоторыми вопросами. По крайней мере, не сейчас. Позже, к концу путешествия, если все будет хорошо, он собирался выяснить некоторые подробности. Поверив в историю Клеопатры только частично, он хотел узнать, что действительно было у нее на уме. Каким образом Валерий Руфус повлиял на Хархаира, чтобы тот продал товар? Что побудило Мухтара отправиться с ненавистными ему людьми из империи, которую он ненавидел ничуть не меньше, так далеко на север, в эту самую империю?
На третий день пути ноги Деметрия стали уставать меньше, и он вновь почувствовал себя опытным наездником. Вечером у костра из верблюжьего навоза он был достаточно бодрым, чтобы расспрашивать Перперну о подробностях его долгой подневольной жизни.
На этот раз старик не отказался отвечать на вопросы. Он прислонился боком к седлу, снятому с верблюда, левой рукой загреб пригоршню песка и стал медленно высыпать его сквозь пальцы.
— По песчинке за каждый потерянный день неприкаянной жизни, — сказал он с грустной улыбкой.
— Расскажи о своих потерях, — попросил Деметрий. — Но не забудь и про выигрыши.
— С чего начать? — Перперна огляделся вокруг. Микинес и Прексасп тоже устроились у костра. Леонид и Мелеагр прогуливались по лагерю. Одна из женщин стояла, прислонившись к скале, и, казалось, прислушивалась. В полумраке Деметрий не мог точно рассмотреть, кто это, но ему показалось, что это была Глаука.
От другого костра приближалась чья-то фигура. По осанке и уверенному шагу он узнал одного из римских воинов. Тот обратился к Деметрию:
— Господин, тебе нужен Руфус?
— Не нужен. Лучше передай ему, что Перперна сейчас будет рассказывать о приключениях римлянина в Аравии.
— Я скажу ему. — Легионер приложил руку к груди и удалился.
Долина, в которой караван остановился на привал, была узкая и длинная. В ней был колодец с солоноватой водой. Свет костров, разведенных довольно далеко друг от друга, не мешал наблюдать мерцание звезд над скалами.
— Может быть, еще кто-нибудь захочет послушать, — произнес Прексасп.
— Кто, например? — Перперна посмотрел на перса.
— Леонид и Мелеагр. Может быть, благородные женщины из Египта. — Прексасп усмехнулся. — Или даже Мухтар.
— Если ты так заботишься о них, — сказал Деметрий, — то я разрешаю тебе сходить к другим кострам и спросить.
Прексасп поднял руки, изобразив притворное отчаяние, и встал. Женщина, которую Деметрий принял за Глауку, ушла в темноту.
Рави поднялся.
— Я знаю все эти истории. — Он грустно улыбнулся. — Не хочется слушать их в тридцать четвертый раз.
— Ты преувеличиваешь, — поправил его Перперна. — В тридцать третий.
— Почему ты не сказал этого раньше? — Микинес указал на темную долину. — Раз ты все равно уходишь, то мог бы пройтись вместо Прексаспа.
— Кто захочет это слушать? — Рави покачал головой и медленно побрел от костра. Улыбался он или нет, никто не увидел.
Через некоторое время у костра появилось еще несколько любителей послушать. Деметрий видел не все лица, но, насколько он смог различить, пришли около десяти римлян с Руфусом, две египтянки, Леонид, Нубо и некоторые погонщики, понимавшие латинский язык.
Перперне явно льстило такое количество слушателей.
— И все это из интереса к моей ничтожной личности! — воскликнул он, театрально взмахнув здоровой рукой.
— Громче, ты, ничтожная личность! — крикнул кто-то.
Старик закряхтел, неторопливо поднялся и взобрался на камень высотой почти в человеческий рост.
— Так лучше? С чего же мне начать? Жизнь маленького мальчика в Риме никого не интересует. Даже если он сын знатного человека.
Кто-то откашлялся.
— Знатное происхождение не умаляет достоинств человека, — раздался грубоватый голос Руфуса.
— Это правда. Но оно мешает человеку делать полезные дела. Можно стать легатом или даже прокуратором. Как, например, Элий Галл, один из самых бесполезных людей, которых когда-либо произвел на свет Рим.
Опять послышался голос Руфуса, на этот раз без тени иронии:
— Придержи язык. Подумай, кого ты оскорбляешь.
— Болвана, — глухо рассмеялся Перперна. — Вы убедитесь в этом, выслушав мой рассказ. Более пятидесяти лет назад меня с учебной когортой послали в Египет. Едва я приехал туда, нас отправили еще дальше.