— В моем теле было семь демонов. Шестерых из них я… отработала. — На ее лице появилась ироническая и в то же время печальная улыбка. То ли она сожалела о том, что демонов больше нет, то ли о том, что когда-то они завладели ею.
— А седьмой?
— Седьмого демона я хочу пока оставить при себе. Я думаю, он покинет меня, когда кое-что произойдет.
— Что же? То, что его прогонит?
— Что-то достаточно большое, хорошее и важное. Оно сможет занять его место, да и место остальных шестерых.
Афер смеялся, слушая ее объяснение.
— Ты ждешь, что тебя посетит бог? Или придет старость и все грехи забудутся? Не так ли?
— Поговорим о тебе. Где твоя родина?
— У меня нет родины. Дома, где я вырос, больше нет. Нового я еще не нашел.
— Нет жены? Нет детей?
— Разве воины, которыми командуешь, это дети? Разве дом, где живешь с одним слугой, это дом? Разве случайная проститутка — жена?
— Женщина, но не жена.
Он все еще не был уверен, что ему хочется иметь семью, жену, свой дом. О детях он вообще не думал. И если бы его через несколько лет действительно перевели в Рим, то жить там с римлянкой, местной, было бы, без сомнения, проще.
Первые предвестники утра появились на восточном горизонте. Афер накормил и напоил лошадей, съел остатки черствого хлеба и выпил немного воды. Он не выспался и чувствовал себя скверно. Головная боль напоминала о неприятных ночных размышлениях.
Его давно не посещали воспоминания о женщине из Магдалы. Он не хотел о ней думать. Тогда утром она ушла с ним. Последнего демона она надеялась победить на новом месте, и Кафар Нахум показался ей вполне подходящим для этого. Кроме того, ему нужна была повариха. Вернее, он убедил себя, что ему нужна повариха. В действительности же он просто воспылал страстью к этой красивой, самостоятельной, восстающей против всего еврейке. Дальше страсти дело не пошло. Через два дня после прибытия в Кафар Нахум она покинула его с сыном плотника, раввином Йегошуа.
Он поехал дальше через холмы на запад, к озеру, все время возвращаясь в мыслях к своим путаным снам. Почему именно в эту ночь ему приснилась женщина из Магдалы? Какова ее дальнейшая судьба? Раввин Йегошуа обычно останавливался поблизости от Кафар Нахума, но еврейские проповедники не входили в круг интересов и задач Афера. Кроме тех случаев, когда они подстрекали к беспорядкам, настраивали людей против царя или против римлян. Йегошуа этого не делал. Он вступал в споры с еврейскими учителями и священниками, но не был важной фигурой для Афера. Поэтому центурион не обращал внимания на него и его сторонников.
Продолжая свой путь, он решил думать о тех вещах, о которых ему положено было думать. О том, что происходит в крепости-оазисе Ао Хидис, о юном Хикаре и о старых князьях, о заботах Ирода Антипы, касающихся козней царя Филиппа… Но его мысли все время путались и возвращались к женщине, которую он желал, но которой никогда не обладал. Усмехнувшись про себя, он вдруг подумал, что она, возможно, овладела им и один из ее демонов посетил его этой ночью, чтобы напомнить ему об этом.
В Вифсаиде он решил немного отдохнуть. Хозяин гостиницы, который иногда поставлял ему сведения, ничего нового не сообщил. На северном берегу озера центурион перебросился парой слов с пограничниками Филиппа. Они знали друг друга, но им ничего не было известно ни о службе Афера, ни о его задачах, ни даже откуда он. Кафар Нахум находился недалеко отсюда. Афер достаточно часто пересекал границу, чтобы выпить с одним из военачальников Филиппа и обменяться сведениями о зачинщиках беспорядков, опасных для обеих сторон. Пограничники, наверное, думали, что он пересекал границу, когда на дежурстве была другая смена. В Кафар Нахуме он сначала поехал в крепость, чтобы оставить лошадей и разузнать, не произошло ли чего-нибудь важного в его отсутствие.
— Ничего значительного, — доложил Ксантипп. Долговязый сухощавый спартанец, заместитель Афера, как раз торговался с купцом, который привез слитки железа для крепостной оружейной кузницы. — Ничего, кроме этого пса, который хочет получить хорошее серебро за свое плохое железо.
Афер окинул взглядом повозку и сложенные на ней железные слитки.
— Пусть оружейный мастер проверит качество, — приказал он.
Ксантипп уперся руками в бедра.
— Как ты думаешь, что там сейчас происходит? — Он указал подбородком в сторону крепостной кузницы. Зловонный столб дыма поднимался над каменным зданием и портил вид вечернего неба.
— Чего ты тогда причитаешь?
— Я не причитаю. Я пытаюсь уговорить торговца быть терпеливым и подождать.
— Господин, — обратился к Аферу торговец. — Уже поздно, а у меня еще нет места для ночлега. Я не хочу стоять здесь и ждать, пока ваш кузнец соизволит что-то сказать.
— У нас есть место?
Ксантипп пожал плечами.
— За небольшую скидку мы могли бы разместить его в конюшне.
— Позаботься об этом. — Афер собрался уходить. — Если другого выхода нет…
— Подожди. — Ксантипп задержал его. — Тебя ждет посланец царя.
— Кто это?
— А ты как думаешь?
Афер вздохнул. Так как Ксантипп не стал называть имя гостя, он понял, что явился Никиас, старый критянин, отвечавший за сбор посланий и новостей, которые не должны были передаваться дальше.
— Где он?
— Сегодня его можно найти только в какой-нибудь пивной. Я думаю, ты можешь подождать до завтра.
— Ты знаешь, о чем идет речь?
Ксантипп сморщил нос.
— Слышишь, ты, — позвал он торговца железом. — Веди свою лошадь с телегой вон туда. — Он указал в сторону конюшни, рядом с которой с внутренней стороны крепостной стены стояли сараи и другие помещения.
Когда торговец с повозкой удалился, спартанец тихо сказал:
— Я думаю, древесина и то, что из нее получается. И можно ли сжечь результаты.
Афер втянул воздух через передние зубы.
— Может, поговорить с ним сейчас? Нет… лучше завтра.
Он сделал крюк, чтобы не идти мимо одной из пивных, которую особенно любил Никиас. Он снова размышлял о своих странных снах, о женщине из Магдалы и ее учителе.
Может быть, это был пророческий сон… «Древесиной» и «тем, что из нее получается» они называли сына плотника и его проповеди. «Сжечь результаты»?..
Он тихо присвистнул. Насколько он знал, Ирод Антипа находился в данный момент в крепости Махерос, восточнее Мертвого моря, где год назад он приказал обезглавить крестителя Иоанна. Как поговаривали в народе, для удовольствия своей дочери и, как хорошо знал Афер, на радость священникам и грамотеям. Если Никиас приехал по этому делу, то вполне возможно, что фарисеи[18] снова сильно досаждали царю, требуя очередной казни непокорного. Например, бродячего проповедника, который несколько иначе толковал слова их бога. Йегошуа говорил, что суббота существует для людей, а не люди для субботы. Это было кощунством для тех, кто претендовал на монополию в толковании Священного писания. Афер подумал, что Йегошуа вполне может сказать, что бог существует для людей, а не люди для бога. Еще более страшное кощунство.
— О боги, — пробормотал он, почти подъезжая к своему дому. — Не могли бы вы избавить нас от богов?
«Еще более страшное кощунство», — повторил он про себя. В этой стране, как, впрочем, и в других областях империи, уже многие были казнены за гораздо меньшие провинности. Забиты камнями, посажены на кол, распяты на кресте, просверлены копьями.
Он был немного удивлен, что его не приветствует слуга. Тисхахар, с которым он дружил, хотя тот и был рабом, отличался хорошим слухом. Он сразу узнавал шаги Афера. Сейчас он должен был бы стоять в дверях и принимать его с влажным полотенцем и чашей, наполненной наполовину водой, наполовину вином. После этого принести тазик с водой для пыльных и измученных ног.
Афер вошел в дом. Пахло… по-другому. Это был запах болезни. Он позвал Тисхахара. В ответ послышался стон.
Его раб и друг, человек, которому он доверял, лежал во второй комнате на циновке, на полу. Даже не прикоснувшись к нему, Афер понял, что у вавилонца высокая температура.
— Господин, — чуть слышно пробормотал больной. — Я не могу двигаться.
XСЛЕДЫ НА ПЕСКЕ
Ибо никто ни в малейшей степени… не заботится об истинности в этих вещах, а только о вероятности. А это есть видимость.
В эту ночь почти никто не спал. До восхода солнца невозможно было серьезно заниматься поиском следов, но все оставались сидеть у костров, разговаривая и высказывая предположения.
Сначала Деметрия охватил ужас. На смену ему пришла печаль. Он горевал о друге, партнере, спутнике. О человеке, которому он доверял многие тайны. О смерти девушки он сожалел. Но он ее не знал, и поэтому чувства к ней не могли быть глубокими.
Он понимал, что поиск следов днем тоже мало что даст. Все-таки на месте убийства топтались почти все люди каравана, с факелами и без факелов. Какие следы можно было там теперь найти?
Он сидел, прислонившись спиной к скале, жевал тонкую веточку, наблюдал за костром и пытался сосчитать мелькавшие перед ним тени людей. Если в течение ночи в долину не прокрался чужой, то по меньшей мере одна из этих теней была тенью убийцы. А может быть, их даже несколько. Подобные мысли, по-видимому, должны были прийти в голову многим. Кто теперь спокойно мог лечь спать, зная, что среди них находится по меньшей мере один убийца? Кто, кроме самого убийцы, ответит, какова была причина убийства Прексаспа и девушки? Или кто-то убил их без причины, просто из удовольствия? А если он попытается в течение ночи убить еще кого-нибудь?
Что толкнуло убийцу на преступление? Деметрий снова и снова возвращался к этому вопросу. Может быть, Прексасп и персиянка застали кого-то за каким-то занятием? И что это было за важное занятие, если оно привело к страшному злодеянию? Попытка изнасиловать девушку? Она ведь не могла закричать. Случайно оказавшийся рядом Прексасп бросился защищать ее, и его остановили ударом кинжала, помешав что-либо предпринять. Но разве в этом случае перс не мог позвать на помощь, хотя бы крикнув, и тогда его крик разнесся бы по всей долине? Ведь Перперна рассказывал свои истории не очень громко.